Хорватская крестьянская партия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Хорватская крестьянская партия
Hrvatska seljačka stranka
Лидер:

Бранко Хрг

Дата основания:

1904, 1989

Идеология:

социальный консерватизм,
центризм,
христианская демократия,
аграрный социализм (исторически)

Сайт:

[www.hss.hr .hr]

К:Политические партии, основанные в 1904 году


Хорватская крестьянская партия (хорв. Hrvatska seljačka stranka, HSS) — аграрная политическая партия Хорватии. До Второй мировой войны была ведущей хорватской политической силой в Югославии, стоящей на левоцентристских и федеративистских позициях. Возродилась в 1989 году уже как центристская и социально-консервативная партия.





Историческая партия

В Австро-Венгрии

Хорватская народная крестьянская партия (Hrvatska pučka seljačka stranka) была основана 22 декабря 1904 года Антуном (Анте) Радичем и его братом Степаном Радичем. В принятой в 1905 году первой программе ХНКП выдвигались требования политических и гражданских свобод, предоставления избирательного права всем «самостоятельным хозяевам», ликвидации сословных привилегий аристократии, «крестьянской демократии» и федерализации Австро-Венгерской империи Габсбургов с целью объединения в одной административной единице земель Славонии и Далмации и достижения широкой автономии Хорватии в сфере финансов и экономики.

Впервые партия приняла участие на выборах в Королевстве Хорватия и Славония в 1906 году, однако так и не получила мест в парламенте. Больший успех ждал партию на следующих выборах: в 1908 году партия получила 2 места, в 1910 и 1911 — 9 мест. Несмотря на то, что Хорватия в то время находилась под властью Будапешта и Вены, партия продолжала открыто выступать за бо́льшую автономию, права крестьян и земельную реформу. Одновременно она поддерживала сотрудничество живущих в империи Габсбургов хорватов и сербов.

Образование Югославии

После Первой мировой войны и распада Австро-Венгрии партия получила большую поддержку населения в связи с её пропагандой по созданию независимого хорватского государства и оппозиции к созданию Королевства сербов, хорватов и словенцев, где централистские устремления сербских верхов ограничили бы самоуправление хорватов. Несмотря на усилия партии, королевство было создано, а Хорватская крестьянская партия стала оппозиционной в парламенте.

В этот период партия выступает за такое федеративное государство, в котором Хорватия будет предоставлена равном положении с Сербией. На партийном съезде в Загребе (февраль 1919) заявляются требования о большей хорватской автономии и в конечном итоге независимости в форме самостоятельной республики. С этой целью Хорватская крестьянская партия была переименована в Хорватскую республиканскую крестьянскую партию, однако в 1925 году королевские власти заставили членов партии удалить слово «Республиканский» из названия в связи с его антимонархическим оттенком.

В начале 1920 года югославское правительство премьер-министра Николы Пашича использовало политическое и полицейское давление на избирателей и представителей этнических меньшинств, производились конфискации брошюр оппозиции[1] и другие меры фальсификации выборов, чтобы оставить оппозиционные партии, в первую очередь Хорватскую крестьянскую партию и её союзников, в меньшинстве в парламенте Югославии[2]. Пашич считал, что Югославия должна быть централизованной насколько это возможно, он следовал идее создания Великой Сербии c концентрацией всей полноты власти в руках Белграда[3]. Однако на выборах ноября 1920 года в Учредительную скупщину Хорватская республиканская крестьянская партия всё же получила 50 мандатов, а на выборах 1923 года в Народную скупщину — 70 мандатов. Таким образом, ХКРП стала второй по численности и влиянию после сербской Народной радикальной партии.

В оппозиции и во власти

Под руководством Степана Радича партия сближалась с левыми — так, результатом его визита в СССР стало вступление ХРКП в 1924 году вступила в революционный («красный») Крестьянский интернационал, связанный с Коминтерном. На это белградское правительство ответило запретом ХРКП и арестом Радича, вынудив ХКРП к переговорам и отказу от республиканских требований. Более того, в июле 1925 года партия, переименованная в ХКП, даже вошла в правительственную коалицию с сербскими радикалами, но уже в 1926 году вышла из правительства в знак протеста против великосербской политики партнёров. В конце 1927 года ХКП вступила в политический блок с Независимой демократической партией (основанной в 1924 году), образовав «Крестьянско-демократическую коалицию».

Стратегией ХКП как оппозиционной партии было бойкотирование заседаний парламента, которое не только позволило сербским политикам стремиться к дальнейшей консолидации власти, но и создавало политическую нестабильность и вражду. 20 июня 1928 года Пуниша Рачич, сербский ультранационалист из Черногории, произнёс провокационную речь на сессии парламента. В ответ на резкую реплику депутата от Хорватской крестьянской партии Ивана Пернара, обвинившего Рачича в коррупции («Скажи нам, сколько (крови) ты пролил, мы заплатим тебе золотом!»), смертельно ранил Радича и ряд других депутатов ХКП. Это событие стало одной из предпосылок установления 6 января 1929 года монархической диктатуры. Вскоре после этого страна была переименована в Королевство Югославия и все политические партии были запрещены.

Некоторые политические свободы были восстановлены в 1931 году, и Хорватская крестьянская партия, во главе с Владко Мачеком, снова была легализована и оказалась в оппозиции. Мачек показал большие организаторские способности и политическое искусство, в результате чего ХКП заручилась поддержкой среди представителей всех классов хорватского народа, а также последователей практически любой идеологии. Хорватская крестьянская партия стала объединяющей силой для большинства оппозиционных партий в Королевстве Югославия, объединившихся в «Блок народного соглашения», требовавший демократизации общественной жизни. Хотя коалиция во главе с ХКП пропустила выборы 1938 года, партия оставалась силой, с которой приходилось считаться. 26 августа 1939 года было подписано Соглашение Цветковича — Мачека, которое привело к созданию полуавтономной Хорватской бановины под руководством Хорватской крестьянской партии. В то же время, ХКП вернулась в королевское правительство, в котором Мачек получил пост заместителя премьер-министра. Заместитель председателя Хорватской крестьянской партии Иван Шубашич стал баном Хорватской бановины.

Распад и запрет партии

Положение партии изменилось с началом Второй мировой войны и немецкого вторжения в апреле 1941 года. Некоторые члены партии оказались разделены по разные стороны баррикад — на тех, кто сочувствовал хорватскому фашистскому движению за независимость (усташи), и тех, чьи левые убеждения привели их к участию к югославским партизанам. Левые члены ХКП совместно с местными коммунистами сыграли ключевую роль в основании Земельного антифашистского веча народного освобождения Хорватии. Но подавляющее большинство сторонников Хорватской крестьянской партии оставались пассивными и нейтральными во время войны, в то время как усташи, прокоммунистические партизаны и промонархические четники боролись за власть.

После победы коммунистов Коммунистическая партия Югославии установила однопартийную систему и все прочие политические партии, в том числе Хорватская крестьянская партия, были объявлены вне закона. Только через 45 лет ХКП вновь смогла легально участвовать в политической жизни Хорватии. За это время Мачек был руководителем Хорватской крестьянской партии в изгнании до своей смерти в 1964 году. Юрай Крневич занимал пост лидера до своей смерти в 1988 году, всего через год ХКП смогла возобновить свою работу в Хорватии.

Современная партия

С появлением многопартийной системы в 1990 году, Хорватская крестьянская партия была воссоздана и на выборах 1990 года получила несколько мест в парламенте Хорватии. Они оставались в оппозиции до выборов 2000 года, когда они получили три министерских портфеля за участие в коалиции с победившей Социал-демократической партии Хорватии.

Сегодня Хорватская крестьянская партия считает себя одной из левых европейских политических партий, которые выступают за проаграрную политику и большее экономическое вмешательство со стороны государства. По социальным вопросам ХКП в значительной степени консервативна, поддерживает христианскую основу нравственности в общественной жизни. Партия является ассоциированным членом Европейской народной партии.

На выборах в 2003 году партию поддержали 7,2 % избирателей, что позволило ей получить 10 из 151 мест в парламенте. Перед выборами 2007 года партия объявила о коалиции с оппозиционными Альянсом Приморье-Горского Котара и Хорватской социально-либеральной партией. Коалиция получила 6,5 % голосов и 8 из 153 мест в парламенте (6 собственно Хорватская крестьянская партия). После выборов они стали частью правительственной коалиции Иво Санадера и получили два министерских портфеля (сельского хозяйства и туризма). На выборах 2011 года ХКП, выступавшая самостоятельно, получила только 3 % голосов и 1 место в парламенте.

Лидеры партии

  1. Степан Радич (1904—1928)
  2. Владко Мачек (1928—1964)
  3. Юрай Крневич (1964—1988)
  4. Драго Стипак (1991—1994)
  5. Златко Томчич (1994—2005)
  6. Иосип Фришчич (2005-2012)
  7. Бранко Хрг (2012-)

Напишите отзыв о статье "Хорватская крестьянская партия"

Примечания

  1. [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,846181,00.html Balkan Politics], TIME Magazine, March 31, 1923
  2. [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,719894,00.html Elections], TIME Magazine, February 23, 1925
  3. [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,720153,00.html The Opposition], TIME Magazine, April 06, 1925

Ссылки

  • [www.hss.hr/ Официальный сайт]
  • [bse.sci-lib.com/article119650.html Хорватская крестьянская партия] в БСЭ.

Отрывок, характеризующий Хорватская крестьянская партия

Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.