Хорватское домобранство

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Хорватское домобранство

Хорватский трилистник, символ домобранства
Годы существования

12 апреля 194120 ноября 1944

Страна

Хорватия Хорватия

Тип

вооружённые силы

Включает в себя

сухопутные войска, ВВС, ВМФ, жандармерия, полиция

Численность

130 000 (1943)
90 000 (1944)

Дислокация

Независимое государство Хорватия

Снаряжение

югославское, немецкое, итальянское, французское и польское вооружение

Участие в

Вторая мировая война (Югославский театр)

Командиры
Известные командиры

Славко Кватерник

Хорватское домобранство (хорв. Hrvatsko domobranstvo или сокращенно Domobrani — Хорватские силы самообороны) — вооружённые силы Независимого государства Хорватия, марионеточного государства нацистской Германии и фашистской Италии, существовавшие в 1941—1944 годах. Образованы после оккупации Югославии и воевали на стороне стран «оси» во Второй мировой войне. В ноябре 1944 года, путём слияния с милицией усташей, были преобразованы в Хорватские вооружённые силы (хорв. Hrvatske oružane snage).

На пике боевой активности в 1943 году численность домобранства превышала 130 000 человек. Всего через его ряды прошло от 180 000 до 200 000 человек[1], из которых примерно 125 000 погибло во время войны.





Образование

Хорватские силы самообороны были основаны с разрешения немецких оккупационных властей в апреле 1941 года, через несколько дней после образования Независимого государства Хорватия, вследствие распада Королевства Югославия. Перед хорватскими вооружёнными силами была поставлена задача защиты новообразованного государства как от внешних, так и от внутренних врагов[2].

Название было взято от древнего Королевского хорватско-венгерского ополчения — хорватской разновидности венгерского военного формирования, известного как гонвед, в составе бывшей австро-венгерской армии.

Следует учесть, что некоторое количество хорват уже имело опыт военной службы в вооружённых силах Австро-Венгрии (ещё до начала Первой мировой войны хорваты были в числе солдат-колонистов в южном приграничном районе)[3].

С самого начала своего существования, хорватские вооружённые силы испытывали недостаток в вооружении (особенно в тяжелом) и снаряжении. Артиллерийские батальоны, к примеру, имели только по две батареи, взамен обычных трёх-четырёх. Бронетанковых частей было немного, — однако ж, реально они не имели танков вообще, а только несколько бронемашин. Стрелковое оружие, доставшееся большей частью от Югославской королевской армии, отвечало требованиям скорее Первой мировой войны, нежели современным стандартам. Аналогичные проблемы были с авиацией и боевыми кораблями[4].

Для формирования домобранства использовались кадры, вооружение, снаряжение, казармы, технические средства бывшей Югославской королевской армии. В связи с начавшимся в июле 1941 года коммунистическо-четническим восстанием против усташей и немецких оккупантов[5], обучение хорватских войск происходило в спешном порядке. Большую помощь в создании вооружённых сил оказали 838 офицеров и генералов, некогда служивших в австро-венгерской армии и 2662 офицера и генерала бывшей Югославской королевской армии, которые в 1941 году добровольно вступили в домобранство и жандармерию[4].

Устройство и первый боевой опыт

Хорватское домобранство первоначально ограничивалось 16-ю пехотными батальонами и 2-мя кавалерийскими эскадронами — всего 16 000 человек. Первоначальные 16 батальонов были вскоре, в течение мая — июня 1941 года, развёрнуты в 15 пехотных полков двухбатальонного состава, из которых было составлено пять дивизий общей численностью примерно 55 тысяч человек[6]. Подразделения поддержки включали 35 лёгких танков, поставленных Италией[7], четыре инженерных батальона, 10 артиллерийских батальонов (оснащенных захваченными у Королевской югославской армии 105-мм орудиями чешского производства), кавалерийский полк в Загребе и отдельный батальон кавалерии в Сараево. Два отдельных мотопехотных батальона базировались в Загребе и Сараево соответственно[8].

Новообразованное военное формирование участвовало в подавлении восстания сербов в Восточной Герцеговине в июне 1941 г. и воевало в июле того же года в Восточной и Западной Боснии. Ещё раз оно вело бои в Восточной Герцеговине, когда хорватско-далматинские и славонские батальоны (укомплектованные в «Старой Хорватии») усилили местные хорватские подразделения. Во концу 1941 года контингенты НДХ состояли из 85 000 ополченцев и сил национальной полиции численностью около 6000 человек[8].

В январе 1942 года молодая Хорватская армия вытеснила партизан из Восточной Боснии назад в Черногорию, но не смогла помешать их дальнейшему продвижению в Западную Боснию. 8 мая 1942 г. две группы титовских партизан (под общ. командованием Ивана Хариша) взорвали виадук на ж. д. Бихач-Суня, нарушив тем самым сообщение Центральной Хорватии с Боснией… Для борьбы с мобильными партизанскими группами обычные пехотные дивизии оказались слишком громоздкими. Поэтому в сентябре 1942 года были сформированы четыре (от 1-й до 4-й) горные бригады специального назначения, каждая имела по два полка, которые включали четыре батальона численностью 1000 человек каждый, конную и пулемётную роты, артиллерийский взвод с двумя пушками, 16 лёгких и 16 тяжёлых пулемётов и шесть миномётов. Также были созданы два добровольческих полка и мобильная бригада жандармерии… Однако, к ноябрю 1942 года партизаны заняли Северную Боснию, а хорваты смогли удержать за собой лишь основные города и пути сообщения, оставив сельскую местность[9]… В конце мая-июне 1942 г. фельдмаршал Славко Кватерник заключил сепаратные соглашения с тремя четническими отрядами о совместных действиях против партизан. Соглашения, в частности, предусматривали, что семьи четников будут получать пособия в таком же размере, как семьи домобранов[10]

В Хорватское домобранство также входила военная авиация, ВВС Независимого государства Хорватия (Zrakoplovstvo Nezavisne Države Hrvatske), костяк которой составляли 500 офицеров и 1600 унтер-офицеров бывших Королевских югославских ВВС из 125 самолётов[11]. По данным на 1943 год, ВВС НДХ насчитывали 9 775 военнослужащих и были оснащены 295 самолётами[12]. Небольшой флот был ограничен специальным договором с фашистской Италией. Флот состоял из нескольких речных судов, а с 1943 года и прибрежных патрульных катеров.

На протяжении 1943 года были образованы четыре егерских бригады (с 5-й по 8-ю), каждая из которых имела два полка, которые включали четыре батальона по 500 человек и артиллерийский взвод, специально оснащенный для гористой местности. Ополчение достигло своего максимального размера конце 1943 года, когда оно насчитывало 130 000 бойцов. После Итало-англо-американского перемирия в Кассибиле, хорватский военно-морской флот был расширен. Ибо утратили силу ограничительные статьи 1941 года. Однако, потеря даже столь ненадёжного союзника, как Италия, ослабила Хорватское государство.

К 1944 году хорватская армия имела в своём составе 90 000 человек, хотя только 20 000 были в составе фронтовых боевых частей, состоявших из трёх горных, четырёх егерских и восьми гарнизонных бригад и Первой учебной дивизии новобранцев[13].

Командная структура

Хорватское домобранство находилось под командованием Министерства хорватского ополчения, переименованного в 1943 году в Министерство Вооружённых Сил (MinOrS)[14]. Министрами были:

Формирование также имело свой Генеральный штаб. Должность Начальника Генерального штаба занимали:

Слабые стороны и случаи дезертирства

Несмотря на то, что Хорватские силы самообороны были лучше вооружены и имели лучшее материально-техническое обеспечение и инфраструктуру изо всех местных военных образований на Балканах времен Второй мировой войны, они так и не смогли стать действенной боевой силой по целому ряду причин.

Одной из причин была хроническая нехватка артиллерии и тяжёлого оружия, несмотря на неоднократные обещания Германии и Италии исправить ситуацию[2]. Другой, непосредственной причиной было отсутствие профессиональных офицеров. Хотя изначально значительное количество этнических хорватских офицеров из старой югославской армии вступило в Хорватские силы самообороны — при этом большинство из них не совсем добровольно — новый режим усташей относился к ним с недоверием. Зато высший командный состав набирался из якобы надёжных бывших австро-венгерских офицеров. Эти были люди старших возрастов, отставники, мало знакомые с современным ведением войны[16]. Власти НДХ пытались исправить ситуацию путём создания офицерских школ и подготовки младшего офицерского состава в Италии и Германии, но последствия этой политики проявились слишком поздно, чтобы повлиять на исход войны.

Другой, практической причиной было соперничество между Хорватским домобранством и Милицией усташей (хорватский Ustaška vojnica) — не столь многочисленным, но весьма надёжным военным формированием. Эти два формирования никогда должным образом не взаимодействовали, а Милиция постепенно отнимала у Домобранства ресурсы, которые все более сокращались.

Третья и, возможно, самая важная причина — это постепенное снижение поддержки режима усташей среди этнических хорватов. Сначала это было вызвано (якобы) отказом Павелича от Далмации в пользу Италии (но после событий в Кассибиле, Далмация была воссоединена с НДХ). Затем, не всех вдохновляла перспектива использования немцами войск хорватской самообороны как пушечного мяса на Восточном фронте — повтор болезненного опыта Первой мировой войны. Деструктивный процесс активизировался после того, как шансы государств Оси, а с ними и НДХ, проиграть войну становились все определённее.

Ещё в 1941 в ряды Хорватского домобранства проникли группы сопротивления. Партизаны, опиравшиеся на идеологию несектантского типа и предполагавшие хорватскую государственность в рамках своей платформы, более успешно проникали в Хорватские силы самообороны, чем управляемые сербами четники. Хорватские партизанские командиры отзываются о Домобранстве как о «базе снабжения» в связи с тем, что его личный состав был надёжным источником оружия, боеприпасов, предметов общего назначения и данных разведки.

Заключительные этапы

Вслед за капитуляцией Италии в сентябре 1943 года и первыми поставками помощи от западных союзников, военная обстановка в Югославии начала ещё стремительнее изменяться в пользу партизан. К середине 1944 немало военнослужащих и подразделений Сил самообороны начали открыто переходить на сторону партизан, что привело к нескольким случаев массового дезертирства, которое включало части величиной с батальон и некоторое количество самолётов ВВС НДХ. В ноябре 1944 бегство и дезертирство, а также переход в бригады усташей или в 369-ую, 373-ую и 392-ую дивизий Хорватского легиона (пехотные дивизии вермахта с хорватским личным составом под командованием немецких кадровых офицеров)[17] сократил размер Хорватского домобранства до 70 00 человек[13] против максимальных 200 000 в декабре 1943 года[18].

Объединение в Хорватские вооружённые силы

Правительство НДХ, под сильным давлением Германии, отреагировало на это, формально объединив Хорватское домобранство и Милицию усташей. Назначены новые и надёжные офицеры, введены драконовские меры по усилению дисциплины и предотвращению дальнейшего дезертирства. В результате, к маю 1945 Вооружённые силы НДХ в целом насчитывали 200 000 человек.

Армию Независимого государства Хорватии реорганизовали в ноябре 1944 года, объединив подразделения усташей и Хорватские силы самообороны в 18 дивизий, включая 13 пехотных, две горные, две штурмовые и одну резервную, каждая со своей собственной артиллерией и другими подразделениями обеспечения. Было также несколько бронетанковых частей. С начала 1945 года хорватские дивизии были распределены по разным немецким корпусам, а к марту 1945 они держали Южный фронт[12]. Тылы обеспечивала хорватская жандармерия (Hrvatsko Oružništvo) в составе около 32 000 человек, разделённая на 5 добровольческих полков полиции плюс 15 отдельных батальонов, оснащенных стандартным оружием лёгкой пехоты, включая миномёты[19].

ВВС Независимого государства Хорватия и подразделения Хорватского авиационного легиона (Hrvatska Zrakoplovna Legija), переброшенные с Восточного фронта, обеспечили определённый уровень поддержки с воздуха (штурмовой, истребительной и транспортной) до мая 1945 года, противостоя, а иногда и разбивая самолёты противников — британских ВВС, ВВС США и ВВС СССР. Хотя 1944 оказался губительным для ВВС НДХ, принеся потери самолётов в размере 234, в первую очередь на земле, военная авиация НДС вступила в 1945 год с 196-ю машинами. Чтобы заменить потери, в первые месяцы 1945 года происходили дальнейшие поставки новых самолётов из Германии. В апреле 1945 отмечены последние поставки современных немецких истребителей Мессершмитт 109 G и K[20], и по состоянию на апрель 1945 года ВВС НДХ располагали все ещё 176 самолётами[21].

К концу марта 1945 хорватскому армейскому командованию стало очевидно, что, хотя фронт и остался незыблемым, они в конце концов будут побеждены из-за полного отсутствия боеприпасов. По этой причине было принято решение отступить в Австрию, чтобы сдаться британским войскам, которые наступали на север из Италии[22]. Наконец, 6 мая 1945 года, когда германская армия почти полностью отступила с Балкан, хорватское правительство покинуло Загреб. Остатки хорватских вооружённых сил (около 200 тысяч человек) отступили в Австрию. Они это сделали между 15 и 17 мая в Блайбурге, оставшись, фактически, последним и самым верным союзником Германии, которая уже сама успела к этому времени капитулировать. Англичане же, несмотря на заверения высших хорватских офицеров, что их отступление в Австрию является «исходом хорватского народа», практически сразу же возвратили всех хорватов, вместе с представителями других югославских народов, воевавших против Тито, обратно в Югославию, где многие из них нашли свою смерть. Однако не все соединения хорватских вооружённых сил мирно сложили оружие. Только 15 мая 1945 года НОАЮ удалось ликвидировать в районе Словенградца последнюю немецко-хорватскую группу, которая пыталась прорваться на Запад[23].

Воинские звания

Воинское звание[24] Перевод Погоны Петлицы
Vojskovođa Фельдмаршал
General Pješaštva Генерал пехоты
General Topništva Генерал артиллерии
General Konjaništva Генерал кавалерии
Podmaršal Генерал-лейтенант
General Генерал-майор
Pukovnik Полковник
Podpukovnik Подполковник
Bojnik Майор
Nadsatnik Старший капитан
Satnik Капитан
Natporučnik Лейтенант
Poručnik Второй лейтенант
Zastavnik Первый зауряд-офицер
Časnički namjesnik Второй зауряд-офицер
Stožerni Narednik Старший сержант
Narednik Сержант
Vodnik Младший сержант
Razvodnik Капрал
Desetnik Младший капрал
Domobran Рядовой

Домобранство в современной Хорватии

Когда в ходе Югославских войн Хорватия обрела независимость, новая власть, во главе с ультранационалистом Франьо Туджманом, приступила к реабилитации домобранства.

Домобранство, ранее воспринимаемое как войско коллаборационистов и предателей[25], теперь по воле официальной пропаганды воспевается как символ хорватской государственности и воинской доблести, опираясь на историю «Королевского хорватского домобранства» (хорв. Kraljevsko Hrvatsko Domobranstvo). Само название «домобраны» воспринимается современными хорватскими националистами как олицетворение «истинного хорватского солдата»[26].

Реабилитация сотрудников с нацистами отражается не только в получении выжившими членами этого военного формирования пенсий и других государственных выплат и льгот. В ходе кампании исторического ревизионизма, инвалиды войны из числа участников домобранства получили государственное признание в 1992, когда их приравняли к ветеранам партизанского движения[27] Домобраны также получили признание от правительства за помощь «в утверждении демократической Республики Хорватия»[28].

Во время военной реформы в годы войны 1990-х годов в Хорватии, часть армейских бригад была переформирована в домобранские полки (хорв. Domobranska pukovnija). Своей структурой такой полк копировал стандартную легкопехотную бригаду Югославской народной армии.

Напишите отзыв о статье "Хорватское домобранство"

Примечания

  1. Košutić, str. 13.-14.
  2. 1 2 Tomasevich 2001, p. 419.
  3. Доминик Ливен. Российская империя и её враги с XVI века до наших дней. / пер. с англ. А. Козлика, А. Платонова. М.: «Европа», 2007. Стр. 320—321.
  4. 1 2 Романько О. В. [www.e-reading-lib.org/chapter.php/1002618/5/Romanko_Oleg_-_Za_Fyurera_i_Poglavnika.html За Фюрера и Поглавника]. — 2006.
  5. Восстанием руководил Военный комитет КПЮ, во гл. с Иосипом Броз-Тито, образованный на подпольном заседании ЦК КПЮ (Загреб, апрель 1941 г.) — по данным 2-го изд. БСЭ, т.49, 1957 г. Вопрос о сотрудничестве коммунистов с четниками был решён в мае 1941 г. В течение первых 4-5 месяцев, вплоть до разрыва между партизанами и четниками в Сербии, — почти все четники и сербские националистические группы в Восточной, Центральной и Северо-Западной частях Боснии участвовали в июльском восстании 1941 года и кооперировались с партизанами. — Ivan Bajlo. Collaboration with NDH. 1999.
  6. Thomas 1995, p. 12.
  7. Tomasevich 2001, p. 420.
  8. 1 2 Thomas 1995, p. 13.
  9. Thomas 1995, p. 14.
  10. Ivan Bajlo. Collaboration with NDH. 1999.
  11. Cignic and Savic 2002, p. 60.
  12. 1 2 Thomas 1995, p. 17.
  13. 1 2 Thomas 1995, p. 15.
  14. [www.arhiv.hr/en/hr/fondovi/fs-ovi/vojne-jedinice.htm Hrvatski Drzavni Arhiv]
  15. [www.generals.dk/general/Prpi%C4%87/Ivan/Croatia.html Prpić Ivan, General (1887—1967)]
  16. Tomasevich 2001, p. 425.
  17. Thomas 1995, p. 7.
  18. Радослав И. Чубрило, Биљана Р. Ивковић, Душан Ђаковић, Јован Адамовић, Милан Ђ. Родић и др. Српска Крајина. — Београд: Матић, 2011. — С. 136.
  19. Thomas 1995, p. 30.
  20. Savic, et al. 2002, p. 70.
  21. Ciglic and Savic 2007, p. 150.
  22. Shaw 1973, p. 101.
  23. Романько О. В. [www.e-reading-lib.org/chapter.php/1002618/8/Romanko_Oleg_-_Za_Fyurera_i_Poglavnika.html За Фюрера и Поглавника]. — 2006.
  24. [www.uniforminsignia.org/?option=com_insigniasearch&Itemid=53 Independent State of Croatia at Uniforminsignia.org]
  25. Колаборационистичке оружане формације у Југославији 1941—1945, Зборник научног скупа: «Ослободилачка борба народа Југославије као општенародни рат и социјалистичка револуција», II. Београд 1977.
  26. [www.reference.com/browse/croatian_home_guard Croatian Home Guard]
    ...The very name "Home Guard" is taken as a symbol of a true Croatian soldier...
  27. [www.nn.hr/clanci/sluzbeno/1992/0818.htm «Закон о защите военнослужащих и инвалидов войны.»] nn.hr
  28. [www.ljudskaprava-vladarh.hr/Download/2004/12/21/NACIONALNI_PROGRAM.10.12.doc «Национальная программа защиты и пропаганды прав человека в Хорватии с 2005 по 2008 гг»] ljudskaprava-vladarh.hr
.

Библиография

  • Barić Nikica Ustroj kopnene vojske domobranstva Nezavisne Države Hrvatske 1941—1945. Hrvatski institut za povijest, Zagreb, 2003., ISBN 953-6324-38-5
  • Dragojlov Fedor Der Krieg 1941—1945 aus dem Gebiet des unabhängingen Staates Kroatien. «Allgemeine Schweizerische Militärzeitschrift», Huber & Co., Frauenfeld, Hefte 5, 6, 7 von Mai — Juli 1956.
  • Horvat Rudolf Poviest Međimurja. Zagreb, 1944.
  • Košutić Ivan Hrvatsko domobranstvo u Drugom svjetskom ratu I i II. NZ MH. Zagreb, 1992., ISBN 86-401-0260-0
  • Mikulan Krunoslav, Siniša Pogačić Hrvatske oružane snage: 1941—1945 (ustrojstvo, odore i oznake), ilustrator Darko Pavlović. Zagreb, 1999. ISBN 953-07564-2-1 (ошибоч.)
  • Mikulan Krunoslav, Thomas N., Pavelic C. Axis Forces in Yugoslavia 1941-45. Osprey, London, 1995. ISBN 1-85532-473-3
  • Tomasevich Jozo War and Revolution in Yugoslavia 1941—1945: Occupation and Collaboration. Stanford University Press, Stanford, 2001. ISBN 0-8047-3615-4
  • Романько О. В. За фюрера и поглавника. Вооружённые силы Независимого государства Хорватия (1941—1945). Симферополь, 2006 (рукопись)

Ссылки

  • [www.feldgrau.com/a-croatia.html Хорватские силы Оси во Второй мировой войне]

Отрывок, характеризующий Хорватское домобранство

– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.