Хоржевская, Александра Сергеевна
| Александра Сергеевна Хоржевская | |
 | |
| Имя при рождении: |
Александра Сергеевна Хоржевская |
|---|---|
| Псевдонимы: |
Реклуша, Княгиня Марья |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Вероисповедание: | |
| Партия: | |
| Основные идеи: | |
| Род деятельности: |
профессиональная революционерка |
Александра Сергеевна Хоржевская (по первому мужу — Цицианова, по второму мужу — Волховская) (1853, Одесса, Российская империя — 1887, Томск, Российская империя) — русская революционерка, народница.
Биография
Из дворянской семьи Херсонской губернии, дочь коллежского секретаря, одесского домовладельца.
Получила домашнее образование.
В 1872 году выехала за границу, поступила на медицинский факультет Цюрихского университета (Швейцария). Вступила в кружок русских студенток «Фричи». После вызова русским правительством в 1873 году, переехала из Цюриха с попыткой устроиться для обучения в Берн, потом в Париж.
В Россию вернулась в декабре 1874 года.
В январе 1875 года поселилась в Москве. В феврале 1875 года присутствовала на московскрм съезде, где был утверждён устав «Всероссийской социально-революционной организации».
Вместе с сестрами Ольгой и Верой Любатович, С. Бардиной, Л. Фигнер принимала участие в противоправительственной пропаганде в Москве.
Желая передать своё состояние на революционные цели, фиктивно вышла замуж 13 июля 1875 года за И. Г. Кикодзе, представившего личные документы А. К. Цицианова.
После разгрома организации в Москве в апреле 1875 года уехала на юг, жила в Одессе, содействовала пропаганде в Грузии, затем, переехала в Киев, где играла видную роль в киевском народническом кружке и жила под фамилией Веры Глебовой.
9 сентября 1875 года арестована в Киеве на квартире Г. Гельфман под фамилией крестьянки Марии Горощенковой. Привлечена к дознанию по делу о противоправительственной пропаганде (процесс 50-ти). Предана 30 ноября 1876 года суду Особого Присутствия Правительствующего Сената по обвинению в составлении противозаконного сообщества, участии в нём и в распространении преступных сочинений (процесс 50-ти). Находилась под судом с 21 февраля по 14 марта 1877 года. Признана виновной в организации в 1875 года в Москве противозаконного сообщества и в распространении преступных сочинений и 14 марта приговорена к лишению всех прав и к каторжным работам на заводах на пять лет, при чём суд ходатайствовал о замене каторжных работ ссылкой на поселение в менее отдалённые места Сибири.
По Высочайшему повелению 14 августа 1877 года ходатайство суда удовлетворено.
В ноябре 1877 года водворена в Тюкалинске (Тобольская губерния), где вышла замуж за Феликса Вадимовича Волховского.
В июне 1880 года ходатайствовала о переводе в Томск. Ходатайство было удовлетворено. С августа 1881 года проживала с семьёй в Томске.
Застрелилась в Томске в 1887 году. Была похоронена на томском Преображенском кладбище, могила утрачена при ликвидации кладбища в 1950-е годы.
Мужья и дети
- Цицианов, Александр Константинович — первый брак, фиктивный, заключён по личным документам Цицианова.
- Волховский, Феликс Вадимович
Дочь: Екатерина Феликсовна (1886—1889)
Напишите отзыв о статье "Хоржевская, Александра Сергеевна"
Ссылки
- Хоржевская Александра Сергеевна // Деятели революционного движения в России : в 5 т. / под ред. Ф. Я. Кона и др. — М. : Всесоюзное общество политических каторжан и ссыльнопоселенцев, 1927—1934.</span>
Отрывок, характеризующий Хоржевская, Александра Сергеевна
Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
