Хороший сын (фильм, США)
| Хороший сын | |
| The Good Son | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Мэри Энн Пейдж |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор |
Джон Линдли |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
87 минут |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Хоро́ший сын» (англ. The Good Son) — триллер 1993 года, снятый режиссёром Джозефом Рубеном с Маколеем Калкиным и Элайджей Вудом в главных ролях.
Содержание
Сюжет
У 12-летнего Марка Эванса мать умирает от рака в больнице штата Аризона. Марк обещает матери, что он сделает всё, чтобы та осталась жива, но она умирает и Марк поглощён горем и виной. Отец Марка, Джек, вынужден уехать в двухнедельную командировку в Токио и поэтому оставляет сына в заснеженном штате Мэн на попечение его брата Уоллеса и его жены Сьюзен, думая, что непринуждённая обстановка и свежий воздух позволит Марку развеяться и набраться сил. В семье Эвансов растут ровесник Марка Генри и восьмилетняя дочь Конни. Ещё у Эвансов был трёхлетний сын Ричард, но за несколько месяцев до приезда Марка он захлебнулся в ванной во время купания. Марк и Генри сближаются, но последующее общение с Генри наводит Марка на мысль, что его двоюродный брат — психически ненормальная личность, «игры» которого полны насилия и жестокости. Однажды Генри пытается свалить Марка с дерева возле дома, потом, с помощью своего самодельного арбалета, убивает сторожевую собаку на пристани. Ещё позже Генри обманом заставляет Марка помочь ему принести на мост, проходящий над скоростной автострадой, куклу-манекена, которого он называет «Мистер Автострада», и которого он сбрасывает с моста вниз, что приводит к большой автокатастрофе, но, к счастью, всё обходится без жертв. При этом оболочка невинности Генри настолько убедительна, что попытки Марка рассказать о его деяниях окружающим оказываются провальными.
Кроме того, Марк наивно полагает, что его умершая мать перевоплотилась в Сьюзен, и заявляет об этом Генри. Генри вне себя от ярости. Даже после того, как Конни чуть не гибнет в результате несчастного случая на катке (который также подстроил Генри), заявления Марка по-прежнему считаются детской выдумкой; все считают, что он только понапрасну бередит рану Сьюзен, которая ещё не отошла от потери своего младшего ребёнка. Однажды ночью Марк застаёт на кухне Генри, полагая, что маленький садист пытается отравить целую семью. Он пытается избавиться от всей пищи в доме, но Сьюзен и Уоллис останавливают его и отправляют Марка к психологу, полагая, что у мальчика, травмированного смертью матери, развиваются навязчивые страхи. Между тем Сьюзен совершенно случайно обнаруживает арсенал игрушек Генри, среди которых исчезнувшая мистическим образом в день гибели Ричарда игрушечная резиновая утка. Она пытается поговорить об этом с Генри, но он утверждает, что взял утку на память о Ричарде, и просит Сьюзен вернуть её обратно, потому что до Ричарда она принадлежала ему. Сьюзен отказывается, так как она долго её искала, а Генри знал это и не говорил ей, что она у него. Тогда у Генри происходит психологическая вспышка ярости, которая окончательно закладывает в Сьюзен подозрение правды — Генри утопил Ричарда в приступе сильной ревности.
Чуть позже Марк слышат от Генри крайне непрозрачный намёк на то, что Сьюзен скоро умрёт. В приступе гнева и страха он приставляет к горлу Генри швейные ножницы, но Уоллис разнимает сцепившихся мальчишек и запирает «опасного» Марка в одной из комнат дома. Тем временем домой возвращается Сьюзен, которую Генри перехватывает на входе. Однако она сама хочет поговорить с сыном и поэтому позволяет Генри увести себя от дома. Сьюзен пытается выяснить у Генри правду о гибели Ричарда и тот, в конце концов, не выдерживает и косвенно показывает, что именно он утопил Ричарда. Сьюзен впадает в отчаяние и просит Генри им довериться. Но Генри отказывается ей верить, утверждая, что Сьюзен теперь хочет от него избавиться. Он бежит к утёсу недалеко от дома, инсценируя самоубийство, и Сьюзен бежит за ним. Она останавливается на краю утеса, думая, что Генри уже спрыгнул, однако тот выбегает из-за ближайшего куста и сталкивает мать с обрыва. Сьюзен, падая, хватается за выступ в скале, а наверху Генри поднимает в руках здоровенный камень. Но в это время к Генри подбегает сбежавший из-под стражи Марк. В то время как мальчики сцепились на краю обрыва в жестокой схватке, Сьюзен быстро вылезает на твёрдое основание, но в тот же момент мальчики подкатываются к краю пропасти и повисают на самом краю. Сьюзен быстро хватает каждого мальчика одной рукой и пытается подтянуть обоих, но сил хватает, чтобы вытащить только одного. Сьюзен на перепутье — кого спасти: родного сына-убийцу Генри или Марка? Она выбирает Марка. Втащив его они вдвоём смотрят, как мёртвое тело Генри смывает с прибрежных камней волной.
Финал фильма демонстрирует панорамный пролёт над горами Аризоны во время заката и Марка, стоящего на одной из вершин и размышляющего за кадром о том, какой выбор бы сделала Сьюзен, если бы вся та ситуация на утёсе повторилась заново. Он приходит к выводу, что этот вопрос для него останется вечным, потому что он никогда его никому не задаст.
В ролях
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Маколей Калкин | Генри |
| Элайджа Вуд | Марк |
| Венди Крюсон | Сьюзен |
| Дэвид Морс | Джек |
| Дэниэл Хью-Келли | Уоллес |
| Жаклин Брукс | Элис |
| Куинн Калкин | Конни |
Производство
Подготовка
После завершения своего романа «Дитя во времени» в 1988 году английский писатель Иэн Макьюэн получил от «20th Century Fox» предложение написать сценарий о зле, которое, возможно, было бы связано с детьми. Требованием «Fox» было только одно: низкобюджетное, но в то же время зрелищное кино, однако, не рассчитанное на массового зрителя (по замыслу «Fox», это не должен был быть блокбастер, хотя и приличную кассу он тоже должен был собрать).
Тем не менее, первоначальный сценарий Макьюэна «Fox» посчитала недостаточно коммерчески успешным, из-за чего сценарий гулял по Голливуду, пока его не нашла независимый продюсер Мэри Энн Пейдж. Ей сценарий понравился и она в течение трёх лет пыталась сдвинуть проект с мёртвой точки (в этот период на роль Генри был утверждён Майкл Клесик, режиссёром должен был стать Брайан Гилберт, а снимать фильм собиралась «Universal Studios»), но каждый раз производство приостанавливалось из-за нехватки финансирования. Тем временем «20th Century Fox» выпустила два кассовых кинохита — «Один дома» и «Молчание ягнят», — и, увидев, насколько успешными были в прокате детский фильм и экстремальный триллер, в 1991 году заново рассмотрела сценарий и всё-таки решила за него взяться. Режиссёром был назначен Майкл Леман, со-продюсером — Лоуренс Марк, Мэри Стинбёрген была выбрана на роль Сьюзен Эванс, а Джесси Брэдфорд — на роль Генри. Роль Марка была предложена Чарли Корсмо, но тот за несколько лет до этого решил закончить свою актёрскую карьеру. Макьюэну тем временем было велено переписать сценарий и к ноябрю 1991 года был утверждён бюджет в 12 миллионов долларов, а основным местом съёмок был выбран штат Мэн.
Процесс подготовки внезапно был прерван, когда отец Маколея Калкина Кристофер Калкин, который был одновременно его менеджером и имел влияние в Голливуде из-за славы Маколея, возжелал, чтобы его сын играл главную роль в этом фильме. Желая доказать способность Маколея сыграть отрицательную роль, Кристофер поставил «Fox» условие, что позволит участие Маколея в съёмках сиквела «Один дома 2: Потерянный в Нью-Йорке», если он сыграет в «Хороший сын». «Fox», благо оба фильма снимала она, а Маколей имел тогда в некотором роде финансовую привлекательность, согласилась на эти условия. Но съёмки «Один дома 2» должны были начаться в декабре, из-за чего производство «Хорошего сына» было отложено на целый год. В этот период Мэри Стинбёрген выбыла из проекта, а между тем на роль Марка был утверждён Элайджа Вуд. К началу съёмок проект покинули из-за рабочих противоречий Майкл Леман и Лоуренс Марк, а Кристофер Калкин, который в этот период пытался протолкнуть в кино других своих детей, настоял на том, чтобы одну из ролей в фильме сыграла его дочь Куинн, а в качестве замены режиссёра он настоял на кандидатуре Джозефа Рубена. Параллельно бюджет фильма увеличился к тому моменту до 20 миллионов.
Макьюэн, который под руководством Рубена вновь начал переписывать сценарий, окончательно упростив его по сравнению с изначальным вариантом, в конечном итоге тоже был отстранён от работы и для окончательно обработки сценария был нанят другой сценарист. Тем не менее, Макьюэн успел выдвинуть соответствующие претензии, благодаря чему в титрах только он значится как автор сюжета и сценария.
Съёмки
Съёмки начались 19 ноября 1992 года и закончились 25 марта 1993 года. Хотя действие происходит в штате Мэн, большая часть съёмок прошла в штате Миннесота. В Миннесоте же была снята сцена финальной борьбы Марка с Генри на утёсе. По сценарию же предполагалось, что утёс расположен на берегу Атлантического океана, но подходящий утёс так и не был найден, и после многочисленных экспедиций по всей стране под конец был выбран утёс Пэлисэйд-Хэд в заливе Сильвер-Бэй. Высота утёса составляла 180 футов (почти 55 метров) от поверхности воды. Для ракурсов, снятых сверху вниз, использовались моторные лодки, которые кружили вокруг утёса и своими бурунами создавали эффект океанских волн. Хотя в сцене были задействованы дублёры, в сценах, где мальчики уже висят, держась за руки Сьюзен, Маколей Калкин и Элайджа Вуд снимались сами, что позволило заснять нормальные кадры с их лицами без использования крупных планов. Для этого они в течение 6 недель до этой сцены тренировались с координатором Джеком Гиллом так, чтобы они могли свободно висеть на высоте 180 футов. Между тем, для некоторых кадров из древесины и гипса, покрытого резиной, было построено десять бутафорских утёсов. В них были проделаны маленькие дырочки, через которые к актёрам были протянуты страховочные тросы.
Ричард (на фото) и Конни Эвансы были сыграны реальным братом и сестрой Маколея — Рори и Куинн Калкин.
Новеллизация
Параллельно с выходом фильма была выпущена небольшая его литературная обработка, выполненная Тоддом Стрейссером (он же новеллизировал предыдущий фильма с Маколеем Калкиным «Один дома»). Новеллизация местами сильно расходится с фильмом и изображает Генри как обычного социопата (в фильме же намекается, что Генри, своего рода, — воплощение зла в человеческом облике), но так же немного расширяет его образ (в новеллизации Сьюзен, в конечном итоге, обнаруживает, что Генри просто не способен чувствовать такие вещи, как любовь или горе, а наслаждение, которое он испытывает, мучая других, является как раз одной из тех немногих вещей, которые он способен ощущать). Новеллизация имеет несколько альтернативных ходов в сюжете (Уоллес и Сьюзен не уезжают в ресторан, потому что Сьюзен к тому моменту уже начинает казаться, что в их доме что-то не так) и дополнительный финал, где Марк приезжает к дяде и тёте спустя год и они с Сьюзен идут на могилу Генри, где на надгробии изображена эпитафия «Без тьмы не может быть и света».
Прокат
Фильм был неблагоприятно принят большинством критиков, но, тем не менее, в фильмографии Калкина этот фильм считается самым лучшим после «Один Дома». Прокат в США составил 44 789 789 $. В мировом прокате 15 823 219 $. Полный кассовый сбор составил 60 613 008 $.
Напишите отзыв о статье "Хороший сын (фильм, США)"
Ссылки
- «Хороший сын» (англ.) на сайте Internet Movie Database
| ||||||
Отрывок, характеризующий Хороший сын (фильм, США)
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
