Хорошилов, Павел Ефремович

Павел Ефремович Хорошилов
Дата рождения	4 марта 1897(1897-03-04)
Место рождения	село Нижняя Любовша, ныне Краснозоренский район, Орловская область
Дата смерти	12 января 1964(1964-01-12) (66 лет)
Место смерти	Москва
Принадлежность	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Род войск	Артиллерия ПВО
Годы службы	1916 — 1949 годы
Звание
Командовал	Курсы усовершенствования командного состава ПВО Гомельский бригадный район ПВО Западная зона ПВО Воронежско-Борисоглебский дивизионный район ПВО Архангельский дивизионный район ПВО Ростовский корпусной район ПВО 10-й корпус ПВО 11-й корпус ПВО
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России Советско-польская война Великая Отечественная война
Награды и премии

Павел Ефремович Хорошилов (4 марта 1897 года, село Нижняя Любовша, ныне Краснозоренский район, Орловская область — 12 января 1964 года, Москва) — советский военный деятель, Генерал-майор (1943 год).

Начальная биография

Павел Ефремович Хорошилов родился 4 марта 1897 года в селе Нижняя Любовша ныне Краснозоренского района Орловской области.

Военная служба

Первая мировая и гражданская войны

В 1916 году был призван в ряды Русской императорской армии, после чего служил канониром в составе 1-й запасной артиллерийской бригады, дислоцированной в Москве.

Во время Октябрьской революции в октябре 1917 года командовал артиллерийским взводом в составе 4-й батареи (1-я запасная артиллерийская бригада) на Красной Пресне у Брянского вокзала, в том же месяце вступил в Красную гвардию, после чего красногвардейский отряд Ливенского уезда, который в феврале 1918 года вошёл в состав РККА. В том же году Хорошилов вступил в ряды РКП(б).

В марте был назначен на должность командира отряда по охране уезда, после чего принимал участие в ходе ликвидации вооруженных формирований под командованием Бермана в городе Ливны, а также в подавлении крестьянских выступлений в Россошанской волости.

В октябре был назначен на должность председателя Политпросветкомиссии и уполномоченного по формированию запасных частей и учреждений (госпиталей) Мценского гарнизона Орловского военного округа. В марте 1919 года был направлен на Восточный фронт, где в апреле был назначен на должность комиссара батальона 4-й стрелковой дивизии, после чего принимал участие в боевых действиях против армии под командованием адмирала А. В. Колчака. В боевых действиях под Уфой был ранен.

В июле был назначен на должность комиссара артиллерии Мценского укреплённого района, а в сентябре — на должность комиссара управления начальника артиллерии Орловской стрелковой дивизии. С августа по декабрь принимал участие в ликвидации восстания на территории Тамбовской губернии.

В январе 1920 года был назначен на должность военкома дивизионного инженера в составе 57-й стрелковой дивизии (Западный фронт), после чего принимал участие в боевых действиях против белополяков. 8 мая попал в плен, однако 13 мая бежал из него, после чего в составе своей дивизии принимал участие в июльских боях по овладению городом Речица. Был ранен и контужен.

В августе был назначен на должность комиссара управления начальника инженеров Мозырской группы 4-й армии. С октября в составе этой же армии принимал участие в боевых действиях против войск под командованием генерала П. Н. Врангеля, действовал в боевых порядках 30-й стрелковой дивизии на Чонгарском полуострове.

Межвоенное время

После окончания школы военных техников в мае 1921 года Хорошилов был назначен на должность комиссара начальника инженеров Харьковского военного округа, затем — на должность военного комиссара Военно-полевого строительства береговой обороны Северо-Западного сектора Чёрного моря, в январе 1922 года — на должность военкома Одесской губернской военно-инженерной дистанции, а в апреле 1923 года — на должность комиссара Одесско-Очаковского строительства береговых батарей.

После окончания факультета тыла и транспорта Военной академии имени М. В. Фрунзе в августе 1927 года был назначен на должность помощника, затем — на должность заместителя начальника 1-го отдела, а в декабре 1928 года — на должность начальника 1-го отдела и заместителя начальника Военно-строительного управления РККА. Одновременно с октября 1929 по июль 1931 года работал по совместительству на должности преподавателя Тимирязевской сельскохозяйственной академии.

В феврале 1931 года был назначен на должность помощника, а в ноябре — на должность заместителя начальника 6-го управления Штаба РККА, которое отвечало за вопросы ПВО страны и Вооружённых Сил.

В августе 1932 года был назначен на должность помощника начальника Управления ПВО РККА. С декабря 1932 по май 1933 года по совместительству руководил кафедрой тыла и ПВО Военно-инженерной академии РККА. С 1933 года формировал курсы усовершенствования командного состава ПВО в Ленинграде и в июне был назначен на должность начальника и военкома этих курсов.

В июне 1935 года был назначен на должность старшего руководителя кафедры тыла Военной академии имени М. В. Фрунзе, в марте 1936 года — на должность старшего руководителя кафедры ПВО этой же академии, в апреле 1937 года — на должность начальника штаба местной противовоздушной обороны Москвы — заместителя председателя Московского совета по местной противовоздушной обороне.

В апреле 1938 года Павел Ефремович Хорошилов был назначен на должность начальника курсов и руководителя тактического цикла Высших курсов местной противовоздушной обороны Москвы, в сентябре 1939 года — на должность старшего преподавателя тактики ПВО командного факультета Артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского, в октябре 1940 года — на должность заместителя командира 7-й отдельной бригады ПВО Западного военного округа, а в мае 1941 года — на должность командующего Гомельским бригадным районом ПВО. С мая по июнь Хорошилов руководил формированием частей района ПВО, организовал оборону от воздушного противника железнодорожных узлов Гомеля, Жлобина, Калинковичей, а также мостов через реки Днепр, Березина, Припять, Сож и других важных объектов в границах района.

Великая Отечественная война

С началом войны Хорошилов находился на прежней должности. Части под его командованием в ночь с 23 на 24 июня успешно отразили атаки противника на мосты через реку Сож в районе Гомеля.

7 июля был назначен на должность командующего Западной зоной ПВО — заместителя командующего войсками Западного фронта по ПВО, после чего осуществлял руководство организацией ПВО тыловых объектов фронта, переправ через Днепр, а также Смоленска, Вязьмы, Ржева и аэродромов боевой авиации фронта.

В октябре 1941 года по указанию НКО Хорошилов был командирован в Воронеж для организации ПВО главных объектов города, а 18 ноября был назначен на должность командующего Воронежско-Борисоглебского дивизионного района ПВО. До конца 1941 года под руководством Павла Ефремовича Хорошилова была вновь сформирована 3-я дивизия ПВО, вместо прежней, которая понесла потери в районе Киева, а также были сформированы отдельные зенитные артиллерийские дивизионы, зенитно-пулемётный полк, два батальона и десять отдельных взводов. После этого вошедшие в состав района ПВО части усилили оборону Воронежа и Лисков. С 28 июня 1942 года на протяжении двух недель район ПВО под командованием Хорошилова отражал авиации противника, а со 2 июля использовался в борьбе против танков и пехоты противника.

В октябре 1942 года был назначен на должность командующего Архангельского дивизионного района ПВО, который осуществлял прикрытие от нападения противника на союзные транспорты при подходе к базам выгрузки, районам разгрузки и хранения военной техники и имущества, а также их перевозок к местам предназначения.

В ноябре 1943 года был назначен на должность командующего Ростовского корпусного района ПВО, после преобразования которого в апреле 1944 года в 10-й корпус ПВО Хорошилов исполнял должность командира этого корпуса, однако в связи с болезнью в декабре того же года был перемещён вглубь территории страны на должность командира 11-го корпуса ПВО.

Послевоенная карьера

С октября по декабрь 1945 года Хорошилов находился на излечении в госпитале.

В январе 1946 года был назначен на должность начальника отдела военной подготовки Управления учебных заведений Народного комиссариата угольной промышленности, а в ноябре 1946 года — на должность старшего преподавателя Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова.

Генерал-майор Павел Ефремович Хорошилов в феврале 1949 года вышел в отставку. Умер 12 января 1964 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище (6 участок).

Награды

• Орден Ленина;
• Три ордена Красного Знамени;
• Орден Кутузова 2 степени;
• Орден Отечественной войны 1 степени;
• Медали.

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная. Командармы. Военный биографический словарь / Под общей ред. М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2005. — С. 360—361. — ISBN 5-86090-113-5.

Отрывок, характеризующий Хорошилов, Павел Ефремович

– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».