Рисаль, Хосе

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Хосе Рисаль»)
Перейти к: навигация, поиск
Хосе Рисаль

Хосé Протáсио Рисáль-Меркáдо и Алóнсо-Реалóнда (исп. José Protasio Rizal Mercado y Alonso Realonda; 19 июня 1861 — 30 декабря 1896) — филиппинский просветитель и учёный, испаноязычный поэт и писатель, полиглот, художник и скульптор тагальско-китайского[1] происхождения. Идеолог возрождения народов Юго-Восточной Азии и филиппинского национализма. Наряду с Марсело Дель Пиларом, он был одним из основателей реформаторского движения в испанских Филиппинах, подготовившего филиппинскую революцию. Биографы Рисаля называли его «гордостью малайской расы»[2] и «первым филиппинцем»[3].

Был прекрасно образован, знал свыше двух десятков языков (включая русский). Он считал, что многонациональный народ Филиппин ещё не готов к независимости, поскольку колонизаторы внедрили в массы психологию рабов, от которой необходимо сначала освободиться. Из-за рабской психологии в случае скорой победы революционеров установленная ими диктатура, скорее всего, выродится в тиранию, что для народа будет хуже, чем власть колонизаторов — «Зачем независимость, если сегодняшние рабы завтра станут тиранами?»[4]. Впоследствии филиппинская революция с жёсткой борьбой её лидеров за власть во многом подтвердила пророчество писателя. Но «дорогу осилит идущий», и гражданское движение за давно назревшие реформы он считал необходимым для распространения национально-демократических идей и подготовки народов Филиппин к освобождению и самостоятельному существованию.[5]

Публично казнён колониальными властями за якобы участие в подготовке восстания против испанского господства на Филиппинах, хотя его творчество создавало только революционную ситуацию. В восстании, которое подготовили члены организации «Катипунан» он не участвовал и считал его преждевременным и самоубийственным. Почётным президентом «Катипунана» Рисаль был выбран помимо своей воли[6]. После казни Хосе Рисаль стал национальным героем и символом филиппинской революции.





Детство

Хосе Рисаль родился в 1861 год в семье Франсиско Меркадо Рисаля и Теодоры Алонсо в городе Каламба провинции Лагуна. У него было девять сестёр и один брат. Его родители были зажиточными арендаторами, которые выращивали рис на землях доминиканских монахов. Дополнительные фамилии «Рисаль» и «Реалонда» семьи его отца и матери взяли в 1849 году, когда испанские власти в целях переписи приказали всем филиппинцам взять испанские фамилии. (Хотя обе семьи тогда уже имели испанские фамилии.) Предки его отца приехали на Филиппины в конце XVII из Китая и приняли христианство[7][8][9]

Хосе был вундеркиндом. Он освоил алфавит в 3 года, а в 5 лет уже читал и писал.[8] При поступлении в университет он по совету семьи упростил имя и вместо основной взял ранее второстепенную фамилию Рисаль, чтобы не ассоциироваться со своим братом, который приобрёл дурную репутацию из-за связей с несколькими казнёнными филиппинскими священниками. [10]

Впоследствии своей поэзией, критической в отношении колониальных властей публицистикой и романами он так прославил свою второстепенную фамилию, что в 1891 году писал другу: «Вся моя семья теперь носит фамилию Рисаль вместо Меркадо, потому что за фамилию Рисаль их преследуют! Отлично! Я хочу присоединиться к ним и быть достойным своей семьи».[10]

Образование на Филиппинах

Формальную учёбу Рисаль вместе с братом Пасьяно начал в возрасте восьми лет в Биньяне[en] в 1869 году. Для этого он переехал в расположенный около города дом деда по матери, Хосе Альберто Алонсо.[11] Обучал Рисаля персональный преподаватель Хустиньяно Акино Крус. [12] После полутора лет обучения Крус посоветовал 10-летнему Рисалю продолжить учёбу в высших учебных заведениях Манилы. В честь пребывания Рисаля в Биньяне на центральной площади города национальному герою Филиппин воздвигнут монумент.

В Маниле Рисаль поступил в университет Атенео-де-Манила и закончил общий курс в числе девяти студентов с оценками «только отлично». Он продолжал учёбу в этом университете, чтобы получить диплом землеустроителя и оценщика. В это же время он прослушал вводный курс права в университете Санто-Томас.[13] Когда он узнал, что его мать постепенно слепнет, он перешёл на факультет медицины и хирургии того же университета по специальности офтальмология.

Жизнь в Европе

Без согласия своих родителей он в одиночку уехал в Мадрид в мае 1882 года и изучал медицину Мадридском университете Комплутенсе, где получил степень лиценциата медицины. Он также слушал лекции по медицине в Парижском университете и в Гейдельбергском университете. В Берлине он стал членом Берлинского общества этнологии и Берлинского антропологического общества при посредничестве известного немецкого учёного Рудольфа Вирхова. В апреле 1887 года согласно правилам он прочитал доклад на немецком перед Антропологическим обществом о тагальском языке. Гейдельберг вдохновил Рисаля на поэму «A las flores del Heidelberg» (Цветы Гейдельберга), в которой поэт вспоминал Филиппины и молился за свою родину и общие ценности Востока и Запада.

В 1887 году в Гейдельберге 25-летний Рисаль завершил свою офтальмологическую специализацию под руководством известного профессора Отто Беккера. Здесь же он познакомился с недавно изобретённым офтальмоскопом, чтобы позднее использовать его для лечения глаз своей матери. Из Гейдельберга Рисаль писал родителям: «Полдня я учу немецкий, а вторую половину изучаю болезни глаз. Дважды в неделю я хожу в пивную, чтобы практиковаться в немецком со своими друзьями студентами». Несколько месяцев он прожил в семье протестантского пастора Карла Ульмера в Вильгельмсфельде. Здесь он написал последние главы романа «Не прикасайся ко мне[en]*», который был опубликован в Берлине в 1887 году».

Рисаль был полиглотом, одарённым не только способностями к науке, но и множеством художественных талантов. Он занимался живописью, рисовал, занимался скульптурой и резьбой по дереву. Семья Ульмера и Блументритты[en] берегли даже салфетки с набросками и записями Рисаля, которые впоследствии были завещаны его семье. Рисаль был талантливым поэтом, эссеистом и романистом. Наиболее известны два его романа – «Не прикасайся ко мне» и продолжение, «Флибустьеры».[14] Его произведения стали ядром литературы, которая вдохновляла как мирных антиколониальных реформаторов, так и революционеров.

Рисаль мог разговаривать более чем на 10 языках.[15] В своём эссе, «Размышления филиппинца» (La Solidaridad, c.1888), он писал: «Человек умножается на число языков, которыми он владеет».[16][17] Он отлично фехтовал и стрелял из пистолета[18]. Друг Рисаля доктор Адольф Мейер считал его многогранность «ошеломляющей».[19][20][21]

С 1888 года до возвращения на Филиппины Рисаль активно участвует в реформаторском движении филиппинцев в Испании.

В 1888 году Рисаль совершил далёкое путешествие в Японию и США. [22]

В 1891 году в Генте (Бельгия) был опубликован второй роман писателя, «Флибустьеры[en]». Это произведение стало продолжением первого романа, который был запрещён на Филиппинах. Его название и сюжет перекликаются с враждебной реакцией на первый роман испанского монашества и колониальной «элиты», которые навесили на Рисаля ярлыки «флибустьера» и «подрывного элемента»[23][24]. Второй роман продемонстрировал изменение взглядов писателя на перспективу мирных реформ и повествует уже о подрывной и революционной деятельности. Однако идею революционного насилия и в этом романе Рисаль не только не пропагандирует, но и прямо отвергает.

Возвращение на Филиппины и ссылка в Дапитан

После возвращения в Манилу в 1892 году Рисаль сформировал гражданское движение под названием «Филиппинская лига[en]». Организация собиралась продвигать умеренные социальные реформы легальными методами, но тут же была распущена губернатором. В это время Рисаль уже был объявлен властями врагом государства из-за публикации своих романов.

Рисаля обвинили в революционной деятельности и в июле 1892 депортировали в Дапитан[en], город на острове Минданао.[25]

Информации о жизни Рисаля на Минданао немного, но считается, что он преподавал в школе, которую сам создал, а история знакомства его с будущей женой свидетельствует, что он занимался врачебной практикой. Один из будущих губернаторов провинции Замбоанга[en] на Минданао, Хосе Асениеро был его учеником.[26] Также он изучал местную фауну и вёл обширную переписку с учёными и друзьями в Европе на множестве языков, что озадачивало местную цензуру.

В Дапитане испанские монахи, в первую очередь иезуиты, неоднократно пытались вернуть Рисаля в «лоно католической церкви». Рисаль отверг эти попытки с позиций деизма и экуменизма[27]. В подробном письме монахам, он объяснил, что Бог слишком велик, чтобы какая-либо отдельная церковь, дело рук человеческих, могла вместить и выразить всё его величие.[28]

В течении его четырёхлетней ссылки на Минданао на Лусоне назревала Филиппинская революция, в которой его потом обвинили. Он осудил восстание и предпочёл сам стать жертвой, но члены «Катипунана» не только назначили его своим почётным президентом, но и шли в бой с его именем.[29]

Общественно-политическая деятельность

Рисаль видел своё предназначение в просвещении филиппинского народа, формировании свободного мышления и национального самосознания. Будучи видным членом Движения за просвещение[en] филиппинцев и организации Солидарность[en], он в одноимённой газете «La solidaridad» опубликовал множество публицистических статей ради продвижения конкретных и давно назревших реформ.

Основные требования филиппинских реформаторов сводились к следующему.

  • Представительство филиппинцев в испанском парламенте;
  • Замена испанских священников на филиппинских. Создание системы образования независимой от католических монахов;
  • Отмена трудовой повинности и системы принудительных правительственных закупок у филиппинских крестьян;
  • Гарантии основных свобод;
  • Равенство испанцев и филиппинцев перед законом и равные возможности государственной службы для филиппинцев и испанцев;

Первоначально филиппинские реформаторы, включая Рисаля и Дель Пилара, видели будущее Филиппин на пути ассимиляции и требовали для островов статуса испанской провинции. Упорное нежелание испанских властей идти на какие-либо реформы и запрет легального реформаторского движения на Филиппинах изменили взгляды даже умеренных реформаторов и привели к формированию революционной ситуации.

Но основную роль в формировании национального самосознания филиппинской интеллигенции сыграли художественные произведения писателя, в первую очередь два его романа, [30] которые стали популярны не только на Филиппинах, но и в Европе, и вызвали ненависть испанских монахов[31] и колониальных властей. В итоге, как и предвидел его друг Блументритт, это привело к гибели писателя, хотя в своих произведениях он не призывал к насилию, а наоборот предостерегал от необдуманного революционного энтузиазма.

Личная жизнь

Первой серьёзной и длительной страстью Рисаля была Леонор Ривера[en], которая стала прообразом Марии Клары в двух романах писателя. [32] Ривера и Рисаль впервые встретились в Маниле, когда Ривере было только 14 лет. Когда в 1882 Рисаль уехал в Европу Ривере было 16. Их переписка началась с прощальной поэмы Рисаля.[23]

Когда Рисаль вернулся на Филиппины в августе 1887 года его роман «Не прикасайся ко мне», вышедший в свет весной, уже наделал много шума и был запрещён на Филиппинах как «подрывной». Церковь грозила Рисалю отлучением. Поэтому отец запретил Рисалю встречаться с Риверой, чтобы не подвергать её семью опасности. Рисаль хотел жениться на Ривере до отъезда с Филиппин. Он ещё раз просил разрешения у отца, но встреча так и не состоялась. В 1888 году Рисаль целый год не получал писем от Риверы, хотя продолжал писать сам. Причина крылась в том, что мать Риверы решила выдать дочь замуж за английского инженера Генри Киппинга.[23][24] Известие о свадьбе Риверы и Киппинга стало для Рисаля ударом.

Впоследствии Рисаль не был обделён женским вниманием ни в Европе, ни в Азии[23], но вновь серьёзные отношения у него сложились только незадолго до смерти во время ссылки в Дапитане.

В феврале 1895 года Рисаль встретил Жозефину Бракен[en], ирландку из Гонконга, которая привезла удочерившего её слепого отца на лечение к Рисалю. [33] После нескольких встреч между ними завязался роман. Они хотели пожениться, но местный священник отказался это сделать без разрешения епископа. Рисаль должен был «отречься от своих заблуждений» и вернуться в лоно католичества. Ему вменялись не только антиклерикальные романы, но и масонство. [34]

Сопроводив своего отца обратно в Гонконг и возвращаясь через Манилу в Дапитан, Жозефина представилась семье Рисаля. Мать Рисаля предложила заключить гражданский брак, не столь сакральный, но более приемлемый для Рисаля нежели политическое отречение от своих взглядов.[35]. Жозефина родила сына, который умер сразу же после преждевременных родов.

Арест и казнь

В 1896 году восстание, начатое революционной организацией «Катипунан» превратилось в филиппинскую революцию. Рисаль ранее добровольно предложил испанским властям службу в качестве врача на Кубе. Генерал-губернатор Рамон Бланко разрешил ему отъезд на Кубу для борьбы жёлтой лихорадкой. Рисаль со своей гражданской женой Жозефиной покинули Дапитан 1 августа 1896 года с рекомендательным письмом от Бланко. Основной причиной отъезда стало то, что Рисаль знал о подготовке восстания, но считал его не только преждевременным, но и самоубийственным.

Рисаля арестовали по пути на Кубу в Испании и заключили под стражу в Барселоне 6 октября 1898 года. Он был отослан назад в Манилу для суда по обвинению в связях с членами «Катипунана». На протяжении всего путешествия он не имел постоянного конвоя и легко мог бежать, но не сделал этого.

Во время заключения в форте Сантьяго, Рисаль написал манифест, в котором отмежевался от восстания Бонифасио и Агинальдо. Он заявил, что для достижения реальной свободы филиппинцам сначала нужно образование и формирование национального самосознания, но не отрёкся от конечной цели революции — независимости Филиппин.

Военный трибунал судил Рисаля за восстание, мятеж и заговор. Он был осуждён по всем трём обвинениям и приговорён к расстрелу. Этот суд считали фарсом даже выдающиеся испанцы тех дней. Генерал-губернатор Рамон Бланко, который до некоторой степени симпатизировал Рисалю, был отстранён от власти 13 декабря, под давлением консервативных сил. На его место был назначен Камильо де Полавьеха. Новый генерал-губернатор Филиппин с ведома королевской семьи утвердил приговор. Сам Рисаль заранее, ещё в Дапитане, комментировал это так: «Я счастлив, что могу принести небольшую жертву за дело, которое считаю святым»[36]...

30 декабря 1896 года расстрел произвёл взвод филиппинских солдат испанской армии «под прицелом и надзором» большого количества регулярных испанских войск и толпы испанских патриотов. Во время казни толпа кричала «Да здравствует Испания!»[37] Перед расстрелом испанский военный врач констатировал, что у Рисаля нормальный пульс, а в последних словах Хосе процитировал Христа — «consummatum est!» [38]

Литературное творчество

  • Первое стихотворение Рисаля («Моим сверстникам») было написано в восьмилетнем возрасте, последнее (традиционно именуется «Последнее прощай», но в оригинале заглавие отсутствует) — в последние дни перед казнью; оно считается лучшим поэтическим произведением автора и выдающимся произведением филиппинской и испаноязычной поэзии.
  • В романе «Не прикасайся ко мне» (1887) писатель воссоздал широкую картину жизни своего народа во второй половине XIX века. Колониальные порядки и, в особенности, испанское монашество в романе изображены в сатирически-обличительном ключе[30]. Главный герой, Хуан Крисостомо Ибарра, вернулся из Европы на родину с мечтой о широкой просветительской деятельности, о том, чтобы облегчить жизнь своему народу. Жестоко оклеветанный и попавший в тюрьму в результате неправедного суда, переживший крушение своей любви, он вынужден вновь покинуть Филиппины. Некоторые эпизоды в судьбе главного героя пророчески перекликаются с будущей судьбой самого писателя.
  • Дальнейшие события биографии Ибарры излагаются в романе «Флибустьеры» (1891): главный герой возвращается в родные места под видом богатого ювелира Симоуна и вместе со своими друзьями — представителями передовой интеллигенции — отстаивает, по его мнению, интересы трудового народа. В романе блестяще раскрыта тема левого фашизма, когда для создания революционной ситуации революционеры сознательно всячески ухудшают положение простых людей. Во «Флибустьерах» описано состояние амок такого революционера. Некоторые исследователи находят в этом романе влияние «Бесов» Достоевского.

Мотивы второго романа Рисаля использовали филиппинские писатели ХХ века Ник Хоакин «Пещера и тени», «Легенда о донье Херониме» и Амадо Эрнандес «Хищные птицы». Рисаль часто упоминается в романе Мигеля Сихуко «Просвещённые», который переведён на русский и получил в 2008 году премию Паланки (Азиатский Букер) — высшую литературную награду Филиппин [39].

Среди переводчиков произведений Рисаля на русский Павел Грушко, Евгений Долмотовский. На немецкий произведения Рисаля переводил Фердинанд Блюментритт, на английский Ник Хоакин.

Интересные факты

  • Название романа «Не прикасайся ко мне» заимствовано автором из Евангелия от Иоанна: эти слова воскресший Христос говорит Марии Магдалине. Офтальмологи так же называли рак век. Один из первых переводов романа на английский назывался «Social cancer» («Рак общества»).
  • Накануне казни Рисаль написал своё знаменитое стихотворение прощания с любимой родиной и народом. Он спрятал рукопись внутри пустой керосиновой лампы и во время последнего свидания передал эту лампу сестре, шепнув: «Там, внутри…» Стихотворение не имеет названия, но обычно называется по первой строчке «Последнее прощай». Рисаль писал:

Прощай, мой дом желанный и солнце в ясной дали,

Жемчужина Востока, потерянный наш рай.

Пусть жизнь моя прервется, умру я без печали.

И если б сотни жизней мне в будущем сияли, —

Я с радостью бы отдал их за тебя, мой край!

Родные Филиппины, я вас зову проститься,

Вы боль моя и мука, душа моя и плоть.

Я ухожу, оставив любовь, родные лица,

Туда, где над рабами палач не поглумится,

Где честь не есть проклятье, а правит лишь Господь.


(Перевод П. Грушко)

Память

Памятники и памятные места

  • Рисаль-парк в Маниле. Достопримечательность парка — памятник Хосе Рисалю, выполненный из гранита и бронзы. Он был открыт 30 декабря 1913 года, в день 17-й годовщины со дня его казни. На мемориальной табличке высечены слова стихотворения Рисаля «Последнее прощай», а сам монумент охраняется солдатами, которых называют Рыцарями Рисаля. Посещение этого монумента и возложение венка к его основанию стали почти протокольным мероприятием для посещающих Филиппины политических деятелей.
  • Памятник писателю стоит на площади Рисаля в Биньяне, Филиппины.
  • В Японии бюст писателя стоит в парке Хибия.
  • Бюст Рисаля установлен в чешском городе Литомержице.
  • Памятники национальному герою Филиппин есть также в Сингапуре и Лиме(Перу).
  • Рисаль (провинция) — провинция в регионе Калабарсон.

Биографии и книги о Рисале

Первую биографию Рисаля, «Vida y Escritos del José Rizal» («Жизнь и произведения Хосе Рисаля»)[40], написал его политический оппонент, а впоследствии почитатель Венсеслао Ретана[es]. Биографии Рисаля также написали на испанском Мигель де Унамуно, на немецком Фердинанд Блюментритт — австрийский учёный, друг Рисаля. Книги о Рисале выходят в США, Японии, Нидерландах, Чехии. Джавахарлал Неру посвятил Рисалю главу в книге «Взгляд на всемирную историю». В Манильском университете читают курсы рисалеведенья.

Издания произведений на русском языке

  • Х. Рисаль. Избранное. М., Издательство восточной литературы, 1961.
  • Х. Рисаль. «Не прикасайся ко мне». М., «Художественная литература», 1963 (серия «Библиотека исторического романа»).
  • Х. Рисаль. «Флибустьеры». М., «Художественная литература», 1965 (серия «Библиотека исторического романа»).
  • «Современная филиппинская поэзия» (сборник). М., «Прогресс», 1974.
  • «Бамбуковая флейта» (сборник). М., «Наука», 1977.
  • Х. Рисаль. Сочинения в двух томах. М., «Художественная литература», 1986.

Напишите отзыв о статье "Рисаль, Хосе"

Примечания

  1. ↑ [www.gutenberg.org/files/6867/6867-h/6867-h.htm#d0e1257 Остин Крейг. «Происхождение, жизнь и труды Хосе Рисаля»]
  2. ↑ Тагалы, которые составляют около четверти населения Филиппин и некоторые другие народы островов близкородственны малайцам
  3. ↑ На Филиппинах живёт большое число народов. Испанцы делили их на «туземцев» (indio) и «китайских метисов». Термин «филиппинец» применительно ко всем жителям Филиппин и осознание филиппинской общности возникли в конце XIX века, и Хосе Рисаль своим творчеством вёс в это значительный вклад.
  4. ↑ José Rizal. [books.google.com/books?id=vVqHsHxLsXMC The Reign of Greed]. — Echo Library, 2007. — P. [books.google.com/books?id=vVqHsHxLsXMC&pg=PA231 231]. — ISBN 978-1-4068-3936-4.
  5. ↑ [www.istmira.com/razlichnoe/risal-xose/page/116/ Хосе Рисаль]
  6. ↑ [www.vokrugsveta.ru/encyclopedia/index.php?title=Рисаль,_Хосе Хосе Рисаль]. Энциклопедия «Вокруг света»
  7. ↑ [www.joserizal.ph/fm01.html Jose Rizal [Rizal Family]]. joserizal.ph.
  8. ↑ 1 2 Kallie Szczepanski. [asianhistory.about.com/od/profilesofasianleaders/p/joserizalbio.htm Jose Rizal Biography – National Hero of the Philippines]. About.com Education.
  9. ↑ Когда Хосе крестили его родители были указаны как Франсиско Рисаль Меркадо и Теодора Реалонда. [www.webcitation.org/query?url=www.geocities.com/mcc_joserizal/life_lineage1.html&date=2009-10-26+02:25:55 "José Rizal’s Lineage"]
  10. ↑ 1 2 Vicente L. Rafael [escholarship.org/uc/item/4j11p6c1 On Rizal's El Filibusterismo], University of Washington, Dept. of History.
  11. ↑ [www.gmanetwork.com/news/story/193260/news/regions/binan-to-declare-house-of-rizal-s-mother-a-heritage-site Biñan to declare house of Rizal’s mother a heritage site], GMA News Online (June 11, 2010). Проверено 11 ноября 2012.
  12. ↑ Maria Stella S. Valdez. [books.google.com/books?id=ixcoCv2o2NoC Doctor Jose Rizal and the Writing of His Story]. — Rex Bookstore, Inc., 2007. — P. [books.google.com.ph/books?id=ixcoCv2o2NoC&pg=PT86 77]. — ISBN 978-971-23-4868-6.
  13. ↑ Parco de Castro, M. E. G. [www.varsitarian.net/news/special_news/20110618/jose_rizal_a_birthday_wish_list Jose Rizal: A birthday wish list]. The Varsitarian. Проверено 27 июня 2011.
  14. ↑ Его роман «Не прикасайся ко мне» был одним из первых «азиатских» романов, написанных вне Японии и Китая и одним из первых антиколониальных романов.[newleftreview.org/A2510 Комментарий Бенедикта Андерсена]
  15. ↑ В частности, на испанском, французском, латинском, греческом, немецком, португальском, итальянском, английском, датском и японском. Рисаль переводил с арабского, шведского, русского, китайского, иврита и санскрита. Он переводил поэзию Шиллера на свой родной язык.
  16. ↑ Frank Laubach, Rizal: Man and Martyr (Manila: Community Publishers, 1936).
  17. ↑ Witmer, Christoper (June 2, 2001). [archive.lewrockwell.com/orig/witmer1.html "Noli Me Tangere (Touch Me Not)"]. LewRockwell.com. Retrieved on 2012-09-29.
  18. ↑ [www.joserizal.ph/bg01.html Биография Хосе Рисаля]
  19. ↑ Адольф Бернхард Майер (1840–1911) был немецким орнитологом и антропологом, автором книги «Типы филиппинцев» (Dresden, 1888)
  20. ↑ [www.joserizal.ph/ch01.html The Many-Sided Personality]. José Rizal University. Retrieved January 10, 2007.
  21. ↑ Austin Craig, [archive.org/details/lineagelifeandl00craigoog Lineage, Life and Labors of Rizal]. Internet Archive. Retrieved on 2007-01-10.
  22. ↑ [books.google.com/books?id=y1YN11so7k4C&pg=PA17 Positively No Filipinos Allowed: Building Communities and Discourse]. — Temple University Press, 2006. — P. 17. — ISBN 978-1-59213-123-5.
    [www.joserizal.ph/tr30.html Rizal in America]. Jose Rizal University (2004). Проверено 5 декабря 2014.
  23. ↑ 1 2 3 4 [www.joserizal.ph/lv01.html Leonor Rivera], José Rizal University, joserizal.ph
  24. ↑ 1 2 Coates, Austin. "Leonor Rivera", Rizal: Philippine Nationalist and Martyr, Oxford University Press (Hong Kong), pp. 52–54, 60, 84, 124, 134–136, 143, 169, 185–188, 258.
  25. ↑ [www.filipiniana.net/ArtifactView.do?artifactID=R2009LMC0093 "Appendix II: Decree Banishing Rizal. Governor-General Eulogio Despujol, Manila, July 7, 1892."]
  26. ↑ [dipolognon.com/ZamboangaGovernors.htm PROVINCE OF ZAMBOANGA – ZAMBOANGA DEL NORTE GOVERNORS]. Проверено 16 августа 2015.
  27. ↑ В предсмертном письме Рисаль просил поставить крест на его могилу
  28. ↑ Raul J. Bonoan, S.J., The Rizal-Pastells Correspondence (Manila: Ateneo de Manila University Press, 1996)
  29. ↑ [definitelyfilipino.com/blog/2012/07/29/rizalismo-isang-sanaysay/ Rizalismo (isang sanaysay)]. Definitely Filipino™.
  30. ↑ 1 2 [slovar.cc/enc/bse/2036514.html БСЭ, Хосе Рисаль]
  31. ↑ Рисаль был верующим человеком в духе деизма и экуменизма и выступал не против религии, а против засилья испанского монашества, которое на Филиппинах было крупным землевладельцем, контролировало образование и было значительной политической силой.
  32. ↑ Martinez-Clemente, Jo (200-06-20) [newsinfo.inquirer.net/16626/keeping-up-with-legacy-of-rizal%E2%80%99s-%E2%80%98true-love%E2%80%99 Keeping up with legacy of Rizal’s ‘true love’] Inquirer Central Luzon at inquirer.net. Retrieved on 2011-12-03.
  33. ↑ Fadul 2008, p. 17.
  34. ↑ Fadul 2008, p. 21.
  35. ↑ Craig 1914, p. 215.
  36. ↑ Rizal, Dapitan, September 1, 1892. In Raul J. Bonoan, The Rizal-Pastells Correspondence. Manila: Ateneo de Manila University Press, 1994, 86s.
  37. ↑ [books.google.com/books?id=BgsvAAAAIAAJ The hero of the Filipinos: the story of José Rizal, poet, patriot and martyr]. — The Century co., 1923. — P. 308.
  38. ↑ Austin Coates, Rizal: Philippine Nationalist and Martyr (London: Oxford University Press, 1968) ISBN 0-19-581519-X
  39. ↑ [novostiliteratury.ru/2013/04/anonsy-knig/migel-sixuko-prosveshhennye-roman-laureat-aziatskogo-bukera-vyxodit-po-russki/ Новости литературы]
  40. ↑ Retana, Wenceslao. Vida y Escritos del José Rizal. Libreria General de Victoriano Suarez, Madrid 1907.

Литература

  • А. Губер, О. Рыковская. «Хосе Рисаль». М., 1937.
  • И. Подберезский. «Хосе Рисаль». М., 1985 (серия «Жизнь замечательных людей»).

Ссылки

Отрывок, характеризующий Рисаль, Хосе

– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Рисаль,_Хосе&oldid=81145259»