Хоскинс, Боб

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Боб Хоскинс
Bob Hoskins

Хоскинс в 2009 году.
Имя при рождении:

Роберт Уильям Хоскинс

Место рождения:

Бери-Сент-Эдмундс, Суффолк, Англия

Место смерти:

Лондон, Англия

Профессия:

актёр

Карьера:

1972—2012

Награды:

«Золотой глобус» (1987)
BAFTA (1987)
Приз за лучшую мужскую роль Каннского кинофестиваля (1986)

Ро́берт Уи́льям «Боб» Хо́скинс (англ. Robert William «Bob» Hoskins; 26 октября 1942, Бери-Сент-Эдмундс, Суффолк — 29 апреля 2014, Лондон)[1] — английский актёр кино и телевидения, кинорежиссёр, сценарист и продюсер, обладатель премий BAFTA и «Золотой глобус» в категории «Лучшая мужская роль» за роль в фильме «Мона Лиза» Нила Джордана. Также номинировался на «Оскар» за эту же роль в 1987 году. Хоскинс снял четыре фильма, дважды выступил в качестве продюсера и один раз был сценаристом[2].





Биография

Роберт Уильям Хоскинс родился 26 октября 1942 года в графстве Саффолк, в семье повара и учительницы в детском саду Элси Лилиан (урождённая Хопкинс), и Роберта Уильяма Хоскинса-старшего, водителя грузовика, переквалифицировавшегося в бухгалтера[3][4]. В 15 лет бросил школу, работал грузчиком и портье, мойщиком окон и цирковым огнеглотателем[5]. Поступил на трёхлетние бухгалтерские курсы, но тоже бросил их[6]. В 1969 году он случайно попал на прослушивание в «Unity Theatre» в Лондоне, где получил роль и признание среди коллег[7]. Первую роль в кино он получил в 1976 году в сериале «В движении»[8].

Будучи небольшого роста, по темпераменту и внешности типичный кокни, Хоскинс привлёк внимание критиков в телефильме «Пенни с неба» («Pennies from Heaven»), а также выдающимся исполнением роли лондонского гангстера в фильме «Долгая Страстная пятница» («The Long Good Friday», 1980).

Хоскинс упрочил свою актёрскую репутацию, получив премию Британской киноакадемии BAFTA как лучший актёр и получив «Золотой глобус» как лучший драматический актёр за роль гангстера в фильме «Мона Лиза» и поставив в 1988 году в качестве режиссёрского дебюта картину «The Raggedy Rawney». В 1995 году он снял ещё один фильм — «Радуга»[7].

Всемирную известность ему принесли фильм Роберта Земекиса «Кто подставил Кролика Роджера?» и первая в истории кинематографа экранизация видеоигры «Супербратья Марио»[9].

Среди фильмов, в которых он снялся, «Бразилия» Терри Гиллиама, «Дэнни Цепной Пес» режиссёра Луи Летерье, снятый по сценарию Люка Бессона, роль священника в фильме «Отходная молитва» Майкла Ходжеса и фильм «Русалки».

Яркой его ролью является гангстер в криминальной драме Фрэнсиса Форда Копполы «Клуб Коттон», менеджер в фильме Алана Паркера «Стена», действие которого основано на одноимённом альбоме группы Pink Floyd.

Хоскинс неоднократно играл политических деятелей. Так, в картине Жан-Жака Анно «Враг у ворот» он исполнил роль Никиты Хрущёва, роль Муссолини в фильме «Муссолини и я» Альберто Негрина, роль Гувера в фильме «Никсон» Оливера Стоуна, в ленте Андрея Кончаловского «Ближний круг» актёр сыграл Лаврентия Берию.

Последние годы Хоскинс много болел. Осенью 2011 года у актёра была диагностирована болезнь Паркинсона, в связи с чем в августе 2012 года было объявлено о завершении его актёрской карьеры[10]. 71-летний Хоскинс скончался ночью 29 апреля 2014 года от воспаления легких[11][12].

Фильмография

Актёрские работы

Режиссёрские работы

Сценарные работы

Продюсерские работы

Награды и номинации

Год Премия Категория Работа Результат
1987 Золотой глобус Лучшая мужская роль — драма Мона Лиза Победа
1989 Лучшая мужская роль — комедия или мюзикл Кто подставил кролика Роджера Номинация
2006 Лучшая мужская роль второго плана — кинофильм Миссис Хендерсон представляет Номинация
1979 BAFTA TV Лучшая мужская роль Гроши с неба Номинация
1982 BAFTA Лучшая мужская роль Долгая Страстная пятница Номинация
1984 Лучшая мужская роль второго плана Почётный консул Номинация
1987 Лучшая мужская роль Мона Лиза Победа
1987 Оскар Лучшая мужская роль Мона Лиза Номинация

Напишите отзыв о статье "Хоскинс, Боб"

Примечания

  1. [twitter.com/BBCBreaking/status/461481615966101504 Twitter / BBCBreaking: Actor Bob Hoskins has died]. Twitter.com. Проверено 30 апреля 2014.
  2. [www.interfax.ru/culture/374482 Умер британский актёр Боб Хоскинс — Интерфакс]
  3. [www.filmreference.com/film/42/Bob-Hoskins.html Bob Hoskins Biography (1942-)]
  4. [www.theguardian.com/film/2007/aug/03/2 Bob Hoskins: 'The Method? Living it out? Cobblers!' | Film | The Guardian]
  5. [www.kommersant.ru/doc/2464442 Ъ — Умер Боб Хоскинс]
  6. [www.telegraph.co.uk/culture/film/6416580/Bob-Hoskins-interview-My-own-mum-wouldnt-call-me-pretty.html Bob Hoskins interview: 'My own mum wouldn’t call me pretty' — Telegraph]
  7. 1 2 [www.gazeta.ru/culture/2014/04/30/a_6015393.shtml Скончался британский актёр Боб Хоскинс — Газета. Ru | Культура]
  8. [www.rosbalt.ru/main/2014/04/30/1263575.html Актер Боб Хоскинс умер в Великобритании — Росбалт.ру]
  9. [gamers.guinnessworldrecords.com/records/nintendo.aspx Guinness World Records Gamer’s Edition — Nintendo Records]
  10. [lenta.ru/news/2012/08/09/hoskins/ Боб Хоскинс завершил карьеру из-за болезни Паркинсона]. Lenta.ru (9 августа, 2012). [www.webcitation.org/6A0Hpyqug Архивировано из первоисточника 18 августа 2012].
  11. [lenta.ru/news/2014/04/30/hoskins/ Lenta.ru: Культура: Кино: Скончался актёр Боб Хоскинс]
  12. [www.bbc.co.uk/russian/rolling_news/2014/04/140430_rn_actor_hoskins_dies.shtml Британский актёр Боб Хоскинс скончался от пневмонии — BBC Russian — Лента новостей]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Хоскинс, Боб

– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.