Гостия
Го́стия (хостия, происходит от лат. hostia — «жертва») — евхаристический хлеб в католицизме латинского обряда, а также англиканстве и ряде других протестантских церквей. Используется во время литургии для таинства Евхаристии.[1] В католических храмах уже освящённые гостии, ставшие Святыми Дарами, помещаются в дарохранительницу, располагаемую либо за алтарём, либо в боковом приделе храма.
Гостии — опресноки, выпекаются из пресного теста, состоящего исключительно из муки и воды. Для их изготовления с XII века[1] используются специальные формы с рельефными изображениями распятия, агнца и других христианских символов, благодаря чему эти изображения отображаются на выпеченных гостиях.[1] В католицизме часто, но не всегда, приготовлением гостий занимаются монахини.
В восточных католических церквях, как и в православии, а также некоторых протестантских[1] церквях для таинства Евхаристии используется квасной хлеб (см. просфора).
В некоторых русскоязычных текстах (в том числе литературных) можно встретить в качестве синонима для обозначения гостии слово обла́тка (лат. oblatio — приношение, предложение, дар; в русском через средневерхненемецкий; синоним греч. προσφορα). Русские католики избегают такого словоупотребления[2].
Также не следует путать гостии с традиционно выпекаемыми в Польше и других странах Восточной Европы рождественскими хлебцами (облатками), которые, однако, не имеют никакого богослужебного использования.
См. также
Напишите отзыв о статье "Гостия"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Гостия // Католицизм: Словарь атеиста / Под. общ. ред. Л.Н. Великович. — М.: Политиздат, 1991. — С. 71. ISBN 5-250-00779-1
- ↑ см. «Облатка» // Католическая энциклопедия. Т.3. — М.:Изд. франциканцев., 2007
Литература
- Требник. М., 2004, с. 430—432
Отрывок, характеризующий Гостия
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
