Хотинская битва (1621)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Хотинская битва, 1621 г.
Основной конфликт: Война между Речью Посполитой и Османской империей 1620—1621

Юзеф Брантд. Хотинская битва. 1867.
Дата

2 сентября9 октября 1621 г.

Место

у г. Хотин, Корона Королевства Польского, Речь Посполитая (ныне Хотинский район, Черновицкая область, Украина)

Итог

Победа войск Речи Посполитой

Противники
Османская Империя Речь Посполитая
Войско Запорожское
Командующие
Осман II Я. К. Ходкевич
С. Любомирский24.09.1621)
Пётр Сагайдачный
Силы сторон
150000 - 300000 турок и татар (пехота, конница) 35000 поляков, 40000 казаков, 25000 литовцев
Потери
неизвестно неизвестно
 
Польско-турецкая война 1620—1621
ЦецораХотин

Хоти́нская би́тва 1621 — сражение вооружённых сил Речи Посполитой под командованием великого гетмана литовского Яна Кароля Ходкевича (в том числе Войска Запорожского под командованием гетмана Петра Сагайдачного) с войском Османской империи под командованием султана Османа II, продолжавшееся 2 сентября — 9 октября 1621 года. В результате поражения Османская империя была вынуждена прекратить войну и отказаться от планов завоевания Европы.





Предпосылки

После поражения польских войск под Цецорой в 1620 году и татарского нападения на Подолье султан Осман II составил план завоевания Украины и Польши. 70-тысячной турецкой и 20-тысячной татарской армии противостояло 35-тысячное войско Речи Посполитой. Польское правительство обратилось к казакам за помощью, обещая разные права и привилегии.

Казацкая Рада 17 июня 1621 года в урочище Сухая Дубрава на Черкащине одобрила решение об участии в борьбе против Турции и выслала в Варшаву делегацию во главе с гетманом Петром Сагайдачным (Конашевичем).

Ход битвы

40-тысячное казацкое войско под командованием запорожского гетмана Якова Бородавки отправилось к пограничной с Молдавией крепости Хотин, в которой сосредоточилось войско Речи Посполитой. Крымцы под командованием хана Джанибека Гирея пытались помешать соединению.

1 сентября 1621 года турки начали штурм ещё не укрепленных казацких позиций. «Утром … неприятель мощно ударил на запорожцев … чтобы их изрубить и разгромить. 3 000 человек пехоты полковника г. Эрнста Денгофа стали переправлять свои хоругви (через Днестр) на плотах и на пароме, так как мостов не было, чтобы прийти на помощь казакам, стоявшим у леса.»

4 сентября 1621 года. были отбиты три попытки штурма польско-казацкого лагеря, в которых участвовали до 100 тыс. турецких воинов. «… султан построил три красивых боевых эшелона в виде полумесяца, … и двинул свои войска в сражение опять. На сей раз янычары потеряли довольно многих и вынуждены были обратиться в бегство. Наши же с несколькими орудиями стояли в поле и часто палили из них по врагу. Но турок насел на запорожцев или же казаков так сильно, что пришлось посылать к ним на помощь три хоругви немцев.» Первый штурм продолжительностью в пять часов был направлен на казаков. Потом был проведен второй двухчасовой общий штурм. И третий штурм был снова на казацкие позиции. Отбив его и преследуя турок, казаки ворвались в турецкий лагерь. Казаки отступили, забрав с собой турецкую артиллерию, турецкий лагерь был настолько разрушен, что Осман решил поменять его место. «К вечеру, когда турки хотели отступать, они вместе с тремя немецкими хоругвями г. полковника Вайера и г. полковника Лермута преследовали врага, обратили его в бегство и захватили четыре прекрасных орудия. Правда, пятую пушку из-за того, что она была очень большой и потому в спешке её нельзя было быстро увести, а враг стал возвращаться, бросили, предварительно поломав её колеса.»

6 сентября в турецком лагере стало известно что большой отряд запорожцев в Чёрном море утопил 20 турецких судов с пушками и напал на Стамбул (Константинополь). В тот же день отряд камышатников полковника придонского Аристарха Левчука и хорунжего Антиона Шабельника, остановили на Десне обоз амуниции и провианта для турецкого гарнизона. Шамхальский купец Заурхан-ага был отпущен казаками с ультиматумом о сдаче крепости в руки православных.

7 сентября началось с артиллерийского обстрела казацких позиций, после чего атаку начала турецкая конница, потом пошли янычары. На протяжении пяти часов было проведено четыре атаки, но казаки не только выстояли, но и перешли в контратаку. Во второй половине дня Осман II направил удар на польский лагерь. Была захвачена часть польских шанцев, но с наступлением темноты турки их оставили и отошли.

8 сентября 1621 год. Во время совета часть казацкой старшины, использовав недовольство казаков, вызванное неудачами отдельных отрядов в боях против турок, а также нехваткой продовольствия и фуража, добилась смещения Якова Бородавки и избрания гетманом Петра Сагайдачного. Закованный в кандалы, Бородавка вскоре был казнён под Хотином.

11 сентября После мощного обстрела казацкого лагеря из пушек турки начали великий третий штурм, но успеха не имели.

14 сентября в турецкий лагерь прибыл со своим отрядом легендарный среди татар Каракаш-паша. Султан, нарушая обычай, сам выехал встречать Каракаша, который пообещал Осману II одним штурмом снести поляков и казаков.

15 сентября Каракаш возглавил штурм шанца полковника Вайера, но уже через час был мертв и турки остановили штурм.

24 сентября умер Ян Ходкевич.

25 сентября турки начали Пятый великий штурм, но успеха он не имел.

28 сентября артиллерийским обстрелом начался Шестой великий штурм. Султан бросил в бой все. На протяжении дня было проведено девять атак. Но турки шли в бой с большой неохотой, по свидетельствам самих турок потери в этот день были наибольшими за все время боевых действий. Называют цифры от 12 до 20 тыс.

Последствия битвы

В результате битвы турки потеряли до 32 тыс. человек. 29 сентября начались переговоры о заключении мира. Они закончились подписанием договора 8 октября 1621 года. Эта битва принудила Турцию отказаться от планов завоевания Европы, привела к внутренней политической нестабильности (восставшие янычары убили в 1622 году Османа II).

Литература

Источники
  • Вести из Валахии (ZEITUNG AUS WALACHEI) записки немецкого офицера о хотинской войне 1621
  • Кшиштоф Збаражский. О состоянии Оттоманской империи и её войска (замечания князя К. Збаражского, великого посла в Турции, 1623)
Исследования
  • Василенко Г. А. Хотинська війна (З історії боротьби українського народу проти турецько-татарської агресії кінця ХVІ і початку ХVІІ ст.). — К.: Радянська школа, 1960. — 99 с.
  • Підгородецький Л., Рашба Н. Розгром тур.-тат. полчищ (1621 p.) // Український історичний журнал. 1971. № 9.
  • Мицик Ю.А., Плохій С.М., Стороженко І.С. Як козаки воювали. — Днепропетровск: Промінь, 1990. (2-е изд. — Дніпроптеровськ: Січ, 1991. 302 с. Серия: Давно се діялось колись) — научно-популярный иллюстрированный очерк.
  • Чухліб Т.В. Козаки та Яничари. Україна у християнсько-османських війнах 1500 - 1700 рр. — К., 2010. — 446 с.
  • Sas P., Kirkienė G., Bumblauskas A. Chotyno mūšis 1621 – mūšis dėl Vidurio Europos. – Vilnius: Mokslo ir enciklopedijų leidybos centras, 2011.

Напишите отзыв о статье "Хотинская битва (1621)"

Отрывок, характеризующий Хотинская битва (1621)



Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.