Хоус, Кили
Поделись знанием:
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
| Кили Хоус | |
| Keeley Hawes | |
 Хоус в апреле 2008 года | |
| Имя при рождении: |
Клэр Джулия Хоус |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1989—наст.время |
Кили Хоус (англ. Keeley Hawes), урождённая Клэр Джулия Хоус (англ. Clare Julia Hawes), (родилась 10 февраля 1976, Мэрилебон, Лондон, Англия, Великобритания) — английская актриса, певица и фотомодель.
Содержание
Биография
Клэр Джулия Хоус родилась 10 февраля 1976 года в Мэрилебоне (Лондон, Англия, Великобритания) в семье таксиста, став младшим из четверых детей в семье.
Карьера
Кили снимается в кино с 1989 года.
Также Хоус является певицей и фотомоделью.
В 2014 году она появилась в британском телесериале «Доктор Кто» в роли злодейки Банковского Директора Карабраксас и её клона - начальницы службы безопасности Банка - Мисс Делфокс[1].
Личная жизнь
В 2001—2004 года года Кили была замужем за карикатуристом Спенсером МакКелламом. В этом браке Хоус родила своего первенца — сына Майлза МакКеллама (род. в апреле 2000).
С 8 октября 2004 года Кили замужем во второй раз за актёром Мэттью Макфэдьеном, с которым она встречалась два года до их свадьбы. В этом браке Хоус родила своих второго и третьего детей: дочь Мэгги Макфэдьен (родилась в декабре 2004 года) и сына Рэйфа Макфэдьена (родился в сентябре 2006 года).
Фильмография
Телевидение
| Год | Название | Роль | Примечания |
|---|---|---|---|
| |
Forever Green | Кэрол | (Сезон 1, Эпизод 3) |
| |
Troublemakers | Мэнди | (Сезон 1, Эпиод 1—6) |
| |
Ruth Rendell Mysteries | Сара Мэблден | (Сезон 6, Эпизод 12) Talking to Strange Men |
| |
Pie in the Sky | Стелла Джексон | (Сезон 4, Эпизод 1 и 2) |
| Karaoke | Линда Лангер | (Сезон 1, Эпизод 4) Вторник, Среда, Четверг, Пятница | |
| Heartbeat | Мишель | (Сезон 6, Эпизод 7) Snapped | |
| |
The Beggar Bride | Анджела Харпер | |
| |
Our Mutual Friend | Лиззи Хексм | (Сезон 1, Эпизод 1-4) |
| The Cater Street Hangman | Шарлотт Эллисон | ||
| |
The Blonde Bombshell | Диана Дорс в юности | |
| Жёны и дочери | Синтия Киркпатрик | (Сезон 1, Эпизод 1-4) | |
| |
Hotel! | Трисия | |
| Murder in Mind | Дебора | (Season 1, Episode 7) Sleeper | |
| Othello | Десси Брабант | ||
| |
A Is for Acid | Джиллиан Роджерс | |
| Me and Mrs Jones | Джейн | ||
| Tipping the Velvet | Китти Батлер | ||
| Spooks | Зоуи Рейнольдс | (Сезон 1, Эпизод 1-3, 6) | |
| |
Lucky Jim | Кристина Каллаген | |
| The Canterbury Tales | Эмили | ||
| |
Sex & Lies | Кейт | |
| The Murdoch Mysteries | доктор Джулия Огден | (Сезон 1, Эпизод 1 и 2) | |
| |
ShakespeaRe-Told | Элла Макбет | (Сезон 1, Эпизод 2) |
| Agatha Christie’s Marple | Филиппа Хеймс | ||
| Under the Greenwood Tree | Фэнси Дэй | ||
| The Best Man | Кейт Шелдрейк | ||
| |
After Thomas | Никола Грэем | |
| The Vicar of Dibley | Рози Кеннеди | (Сезон 5, Эпизод 1) | |
| |
The Vicar of Dibley | Рози Кеннеди | (Сезон 5, Эпизод 2) |
| |
Ashes to Ashes | Алекс Дрейк | |
| Mutual Friends | Джен | ||
| |
Ashes to Ashes | Алекс Дрейк | |
| |
Identity | Марта Лоусон | |
| Ashes to Ashes | Алекс Дрейк | ||
| That Mitchell and Webb Look | камео | Эпизод 1 | |
| Would I Lie To You? | камео | (Сезон 4, Эпизод 3) | |
| Upstairs, Downstairs | леди Агнес Холланд[2] | ||
| |
Kate & William: A Royal Love Story | Диктор | Свадьба принца Уильяма и Кэтрин Миддлтон |
| Four Of A Kind | Диктор | ||
| |
Upstairs, Downstairs | леди Агнес Холланд | |
| |
Мэрайа Мунди и шкатулка Мидаса | Катерина Мунди | |
| |
Случайная вакансия | Саманта Моллисон |
Напишите отзыв о статье "Хоус, Кили"
Примечания
Ссылки
- Кили Хоус (англ.) на сайте Internet Movie Database
Отрывок, характеризующий Хоус, Кили
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
