Храм Артемиды Эфесской

О Храме Артемиды Гемеры см. Храм Артемиды Гемеры.

Храм Артемиды в Эфесе — одно из семи чудес античного мира, находился в греческом городе Эфесе на побережье Малой Азии (в настоящее время город Сельчук на юге провинции Измир, Турция). Первый крупный храм был сооружён в середине VI века до н. э., сожжён Геростратом в 356 году до н. э., вскоре восстановлен в перестроенном виде, в III веке разграблен готами. В IV веке закрыт христианами в связи с запретом языческих культов и разрушен. Построенная на его месте церковь также была разрушена.

Постройка храма Артемиды

По преданию, Артемида была сестрой-близнецом Аполлона. По верованиям древних греков, Артемида заботилась обо всем, что живет на земле и растет в лесу и на поле. Она опекала диких зверей, стада домашнего скота, она вызывала рост трав, цветов и деревьев. Не оставляла Артемида без внимания и людей — она давала счастье в браке и благословляла рождение детей. Греческие женщины традиционно приносили жертвы Артемиде — покровительнице чадородия.

Культ Артемиды в Эфесе возводился к временам полумифического Андрокла. В архаическую эпоху на месте будущего знаменитого храма последовательно существовали три святилища:

• VIII века до н. э.
• середины VII века до н. э.
• небольшой храм с двумя колоннами перед входом размером 16 х 31 м.

В честь Артемиды жители Эфеса построили близ города, на месте, где прежде располагалось святилище карийской богини плодородия, огромный храм, ставший одним из семи чудес Древнего мира. Средства на строительство пожертвовал знаменитый богач, лидийский царь Крёз (на базах колонн храма сохранились две его надписи). Проект храма, согласно Страбону, разработал архитектор Херсифрон из Кносса. При нем были возведены стены храма и установлена колоннада (первая половина VI века до н.э.). После смерти зодчего строительство продолжил его сын Метаген (вторая половина VI века до н. э.), а заканчивали постройку, как пишет Витрувий, уже архитекторы Пеоний и Деметрий (первая половина V века до н. э.).

Когда огромный законченный храм из белого мрамора открылся взорам горожан, он вызывал удивление и восхищение. Известно, что в создании скульптурного убранства храма принимали участие лучшие мастера греческого мира, а статуя богини Артемиды была сделана из золота и слоновой кости.

Храм Артемиды использовался не только для проведения религиозных церемоний. Он был одновременно финансовым и деловым центром Эфеса. Храм был полностью независим от городских властей и управлялся коллегией жрецов.

Восстановление нового храма

Согласно легенде, в 356 до н. э., в ночь, когда в Пелле, столице Македонии, родился будущий Александр Великий, некий тщеславный гражданин Эфеса по имени Герострат поджёг великий храм, желая таким образом прославиться.

Имя Герострата с тех пор стало нарицательным и вошло в историю, хотя по решению городского собрания должно было исчезнуть из памяти людей навечно. В официальных документах о нем говорится просто как об «одном безумце».

К началу III в. до н. э. храм был полностью восстановлен в прежнем виде. Деньги на постройку нового Чуда Света выделил Александр Македонский. Архитектор Александр Дейнократ (согласно Страбону, его звали Хейрократ), руководивший работами, сохранил его прежний план, только поднял здание на более высокое ступенчатое основание.

Размеры храма

Ширина храма Артемиды была 52 метрa, длина — 105 м, высота колонн — 18 м. Крышу храма поддерживали 127 колонн, установленные в восемь рядов. По преданию, каждая из этих колонн была даром одного из 127 царей.

Описание храма

Внутри храм был украшен замечательными статуями работы Праксителя и рельефами Скопаса, но ещё более великолепными были картины этого храма. Так, в благодарность Александру Македонскому, выделившему средства на строительство, эфесцы заказали для храма его портрет художнику Апеллесу. Он изобразил полководца с молнией в руке, подобно Зевсу. Когда заказчики пришли принимать полотно, они были столь поражены совершенством картины и оптическим эффектом (казалось, что рука с молнией выступает из полотна), что заплатили автору двадцать пять золотых талантов — пожалуй, за последующие три века ни одному из художников не удавалось получить такого гонорара за одну картину.

Храм в последующие эпохи

В 263 году святилище Артемиды было разграблено готами. Во времена императора Феодосия I, когда в 391—392 гг. были запрещены все языческие культы, храм Артемиды в Эфесе закрыли. На месте храма была построена церковь, которая позже тоже разрушилась.

Мраморную облицовку с него стали растаскивать на разные постройки, была разобрана и крыша, нарушено единство конструкции. И когда начали падать колонны, то их обломки засасывало болотом, на котором стоял храм. А ещё через несколько десятилетий под жижей и наносами реки скрылись последние следы лучшего храма Ионии. Даже место, где он стоял, постепенно забылось.

Несколько лет потребовались английскому архитектору и инженеру Джону Тертлу Вуду, чтобы отыскать следы храма. 31 октября 1869 года ему повезло. Полностью фундамент храма был вскрыт только в двадцатом веке. А под ним — следы храма, сожжённого Геростратом.

В настоящее время на месте храма стоит одна восстановленная из обломков колонна.

Литература

• Комментарий Г. А. Тароняна в кн.: Плиний Старший. Естествознание: Об искусстве. М.: Ладомир. 1994. С. 762—767.

Ссылки

• [wikimapia.org/#y=37949748&x=27363322&z=18&l=0&m=a&v=2 Храм на WikiMAPIA]
• [www.tomovl.ru/painting/artemida_temple.html Артемисион]

Отрывок, характеризующий Храм Артемиды Эфесской

– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.