Храм Атаго (Киото)
Храм Атаго (яп. 愛宕神社), синтоистский храм на горе Атаго (924 м) в северо-западной части Киото. Известен также под названием Хакуун-дзи (храм белого облака).
Храм Атаго является главным в комплексе из пяти храмов, построенных в западной части Киото в соответствии с китайской концепцией «го-дай-сан» (пять холмов и пять храмов на них)[1]:
- Храм Хакуун-дзи на вершине Асахи (храм божеству-хранителю от пожара, Атаго-дай-гонгэн).
- Храм Гэцурин-дзи на вершине О:васи.
- Храм Дзинго-дзи на вершине Такао (известен также как Синган-дзи).
- Храм Нитирин-дзи на вершине Рюхо.
- Храм Демпо-дзи на вершине Камакура.
Храм Атаго был основан монахом Тайтё, который а период Тайхо (701–704) поднялся на вершину Асахи и расчистил территорию для строительства культовых сооружений. Второй храм основал император Конин в 781 году. До 1868 года храм находился в совместном пользовании буддистов и синтоистов, однако в 1868 году по приказу правительства Мэйдзи, который разделил буддизм и синтоизм, храм был передан синтоистам[1].
В настоящее время на горе Атаго существует три храма: главный храм, в котором обитают пять духов; «новый дворец», обитель трёх духов; и внутренний храм, где обитает О:кунинуси, владелец земли, и ещё 17 менее значимых божественных существ[1].
Храм Атаго является важным объектом поклонения для нескольких групп горных аскетов, которые практикуют аскетизм буддизма, синтоизма и анимизма[1].
Напишите отзыв о статье "Храм Атаго (Киото)"
Примечания
Отрывок, характеризующий Храм Атаго (Киото)
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
