Храм Рождества Христова в Кудрине

Православный храм
Храм Рождества Христова в Кудрине
Город	Москва, Новинский бульвар, 40 (на 1917 год)
Конфессия	Православие
Епархия	Московская
Первое упоминание	1642
Дата основания	1640
Статус	разрушена в 1931 году
Состояние	утрачен

Храм Рождества Христова в Кудрине — православный храм в Москве, расположенный на Новинском бульваре, 40 (на 1917 год) ныне улица Поварская, 33. Храм закрыт и снесен в 1931, сейчас на месте храма находится Государственный театр киноактера.

Название «в Кудрине» появилось у храм только после 1782 года, в 1646 года он упоминается как храм в Земляном городе или в Денисове приказе Золотарева, в 1658 году как храм за Арбатскими воротами, в 1683 как храм за Смоленскими воротами у земляного города, в XIII «в Поварской».

Деревянная церковь на месте нынешнего храма появилась в 1640 году, хотя в разных источника упоминаются разные данные о времени её постройки, но первое упоминание о деревянном храме относится к 1642 года, в писцовым книгах 1839 храм еще не упоминается, но значится в книгах за 1842 год. Так же неизвестно точное первоначальное место расположение храма, в документах патриаршего казначейского приказа он фигурирует как храм около земляного города, более точного места расположение храма не указывается.

Деревянная Христорождественская церковь просуществовал до 1693 года. По указу Патриарха Адриана церковь была снесена, а кладбище должно быть огорожено забором.

...впредь церкви быть не велѣно... ,попы съ причетники переведены къ той новопостоенной каменной Рожественоской церкви отъ старой деревеянной Рожественской, старое Рожественское кладбище велѣно огородить заборами, чтобъ того церковнаго кладбища кто во дворъ чего не пригородиль Патриарх Адриан

Однако указание выполнено не было и кладбище в дальнейшем застроили. В том же, 1693 году году сносится и находящийся рядом, около земляного города, Софийская церковь. А на Софийском кладбище, предположительно на месте снесенной Софийской церкви строиться каменная Христорождественская церковь.

Церковь состоится из кирпича, пятиглавая с колокольней.

В 1758 году в храме состоится предел во имя во имя Тихвинской иконы Пресвятой Богородицы. В 1809 году храм ремонтируется.

Данный о состоянии храма после захвата Москвы французами в 1812 году разнятся. В одних источниках указывается, что храм был полностью разрушен и был восстановлен только к 1814 году, в других, что практически не пострадал, а закрытие храма связано с полным разрушением прихода (из 28 дворов уцелело только 3), духовное начальство решило, что прихожане не будут способны содержать храм и богослужение в нем было решено не возобновлять, храм был приписан к Покровской церкви в Кудрине.

Согласно свидетельствам очевидцев, при вступлении французов в Москву, все церковные ценности попытались спрятать в яму перед алтарем, однако закончить работы не успевают, яму не завалили, а только прикрыли каменными плитами. Спасло имущество храма леность французов, зайдя в алтарь и удивив разрытую и разбросанную повсюду землю они решили, что все разграбили до них, а плиты поднять поленились. В итоге имущество храма осталось нетронутым.. То же, говорится и в отчете, составленным по факту осмотра церквей:

...церковная утварь вся почти цѣла... что все дабы, оставалось въ цѣлости, зарыто было священно- и церковно-служителями въ церкви подъполомъ, иконостасы въ нихъ, св. иконы и на нихъ оклады всѣ цѣлы.

Не сильно пострадало и само здание, во время московского пожара была частично повреждена кровля, под которой сгорели стропилы, в остальном быстрый ремонт храма ограничился только заменой дверей, замков и стекол, о чем говорится в том же отчете:

...и какъ настоящая, такъ и придѣлы оба цѣлы, только жолѣзная кровля на теплой церкви отъ згорѣвшихъ подъ нею деревянныхъ стропилъ пала па своды, отъ чего однакожъ своды не повредились...

Кроме этого, предположительно был поврежден один из колоколов. Сохранившаяся церковная утварь распределялась между действующими храмами, потери которых от французов били более значительные. Большая часть была передана в Архангельский собор в Московском Кремле.

Несмотря на то, что храм был официально закрыт, богослужения в храме не прекратились, их служил дьякон Покровской церкви, который временно поселился в трапезной храма.

В 1814 году прихожане Рождественского храма подали прошения о возобновлении богослужений, архиепископ Августин отказывает в прошении, с требованием восстановить кровлю храма. Требования было выполнено в 1815 году, после чего Храм вновь обретает независимость, службы в нем возобновляются, начинается процесс возвращения в храм переданного другим церквям имущества.

К 1860 году внутреннее убранство храма сильно обветшало, начался сбор пожертвований. Ремонт храма был начат в 1861 году. Когда разобрали жертвенник под ним нашли коробочку в которой лежала бумажка с надписью «св. мощи». Чьи мощи находились в коробке установить не удалось. Работы по ремонту храма закончили к 1881 году. 27 сентября 1881 года были освящены, обновленные пределы. В освещении в числе прочих участвовал архимандрит Знаменского монастыря Макарий.

Ссылки

Лебедева Е. [www.pravoslavie.ru/jurnal/416.htm Московские храмы Рождества Христова]. www.pravoslavie.ru (10 января 2006). Проверено 14 июня 2010. [www.webcitation.org/613vEluOD Архивировано из первоисточника 20 августа 2011].

Отрывок, характеризующий Храм Рождества Христова в Кудрине

– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.