Храм Святой Кирьяки (Апирантос)
| Православная церковь | |
Храм Святой Кирьяки
Ναός Αγίας Κυριακής | |
| |
| Страна | Греция |
| Остров | Наксос |
| Конфессия | православие |
| Дата основания | IX век н.э. |
| Состояние | реставрируется |
Храм Святой Кирьяки (греч. Ναός Αγίας Κυριακής) — греческий православный храм, расположенный у села Апирантос на острове Наксос. Один из 11 храмов Наксоса эпохи иконоборчества и один из самых важных византийских храмов этого острова[1].
История
Храм Святой Кирьяки расположен в местности Каллони, в трёх километрах от села Апирантос.
Строительство церкви датируется IX веком н.э.
Церковь является ценным свидетельством эпохи иконоборчества, теологичекого и политического столкновения, в отношении почитания икон, пострясшего Византийскую империю в VIII и IX веках.
Будучи построена в эпоху иконоборчества, росписи церкви являются характерным образцом церковной живописи той эпохи.
Росписи включают в себя кресты, геометрические и растительные темы, а также уникальные росписи птиц.
Часть искусствоведов находит в изображении птиц с лентами на шее персидское сасанидское влияние[2].
Согласно иконографическим критериям, церковь датируется эпохой императора Феофила (829-842), когда по его приказу удалялись из церквй божьи образы и вместо них расписывались звери и птицы[3].
Сохраняется также значительно более поздняя фаза росписи XIII века, представленная в часовне изображением молитвы. К этой же эпохе относится каменный иконостас[4].
Сегодняшнее состояние
Попытка сохранения церкви как уникального памятника началась в 1993 году обществами J.-G. Eynard (Эйнар, Жан Габриэль) из Женевы и обществом греко-швейцарской дружбы (Amitiés gréco-suisses) из Лозанны, которые предприняли первые шаги для финансирования реставрации памятника.
Инициатива была продолжена в 2005 году швейцарской Ассоциацией Агиа Кирьяки (Association Hagia Kyriaki, Naxos), которая в тесном сотрудничестве с Советом архитектурного наследства Греческого общества окружающей среды и культуры, существенным образом повлияла на привлечение финансов для целей реставрации.
Многолетние попытки этих двух обществ оказались успешными и в период 2013-13 были произведены работы по статическому обеспечению и водонепроницаемости, под наблюдением 2-й Эфории Византийских древностей.
В период 2015-2016, Эфория древностей Кикладских островов реставрировала уникальные росписи храма, используя финансы министерства культуры и этих двух обществ.
Вклад в финасирование реставрационных работ внесли также Фонд Костопулоса (Ίδρυμα Ι. Φ. Κωστοπούλου), Фонд Левендиса (Ιδρύμα Α. Γ. Λεβέντη), и Марина и Афанасий Мартинос.
Работы продолжаются, также как и сбор финансов для их продолжения[5].
Напишите отзыв о статье "Храм Святой Кирьяки (Апирантос)"
Ссылки
- ↑ [www.kathimerini.gr/873133/article/ta3idia/sthn-ellada/na3os-ths-e3ereynhshs Νάξος της εξερεύνησης | Στην Ελλάδα | Η ΚΑΘΗΜΕΡΙΝΗ]
- ↑ [www.ime.gr/chronos/09/gr/pl/610/t/main/t3b1.html Middle Byzantine Period]
- ↑ Συνεχιστής Θεοφάνη Χρονικόν ΙΙΙ, 10
- ↑ [www.naxos.gr/gr/naxos/axiotheata/ekklisies-kai-monastiria/article/?aid=194 Αγία Κυριακή (Καλλονή - 9ος αιώνας) | Naxos.gr]
- ↑ www.naftemporiki.gr/story/1156580/naksos-ekdiloseis-gia-tin-apokatastasi-tou-naou-tis-agias-kuriakis-stin-apeirantho
Отрывок, характеризующий Храм Святой Кирьяки (Апирантос)
Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
