Храм Святых Апостолов Петра и Павла у Яузских ворот

Православный храм
Храм апостолов Петра и Павла у Яузских ворот
Храм апостолов Петра и Павла
Страна	Россия
Город	Москва
Конфессия	Православие
Епархия	Московская
Архитектурный стиль	Московское барокко
Первое упоминание	1631
Дата основания	XVI
Строительство	1700—1702 годы
Статус	Объект культурного наследия РФ № 7710589000
Состояние	действует
Сайт	[www.serbskoe-podvorie.ru/ Официальный сайт]

Храм святых апостолов Петра и Павла у Яузских ворот (на Кулишках) — православный храм Покровского благочиния Московской городской епархии. Подворье Патриарха Московского и Всея Руси; Подворье Сербской Православной Церкви.

Храм расположен в районе Таганский, Центрального административного округа города Москвы (Петропавловский переулок, дома 4-6.). Главный престол освящён в честь иконы Божией Матери «Знамение»; приделы в честь апостолов Петра и Павла, в честь Казанской иконы Божией Матери.

История

Ранняя история

Кулишки — историческое название местности, располагавшейся в месте слияния Москвы-реки и Яузы. «Кулишками» (правильнее кулижки) называли невырубленные участки леса (согласно другим данным кулижки — лес после порубки), покрывавшего в древности высокий холм, разделявший две реки. В честь основанного монастыря во имя Рождества Иоанна Предтечи это место также называли «Ивановской горкой». Ивановскую горку пересекала речка Рачка, которая в XVIII веке была спрятана в трубу. Впервые о каменном храме на этом месте упоминается в 1631 году. Однопрестольный храм имел название «Петра и Павла высокого, что на горке». Сохранились свидетельства о том, что в 1693 году Патриарх Московский и всея Руси Адриан отпевал в храме Вассу Строганову.

Здание нынешнего храма было построено в 1700—1702 годах по благословению Святейшего Патриарха Адриана. Главный престол нового храма освятили в честь иконы Божией Матери «Знамение». Старый престол апостолов Петра и Павла был размещён с северной стороны в тёплом зимнем приделе. Храм был выполнен в стиле Московское барокко. В 1731 году в южной части тёплого храма был устроен придел в честь Казанской иконы Божией Матери, с этого времени храм стал трехпрестольным. По проекту архитектора А. П. Попова в 1876 году южный придел храма расширили.

В 1748 году храм сильно пострадал от пожара, но был быстро восстановлен на средства прихожан. В 1771 году была построена новая трёхъярусная колокольня. В 1812 году зданию храма удалось практически безболезненно пережить время мародёрства и пожаров, однако дома священников и церковные постройки сгорели.

Советский период

В отличие от большинства церквей, расположенных на Ивановской горке, храм Петра и Павла не закрывался. После революции предпринимались неоднократные попытки закрыть храм, в частности местные пионеры требовали передать им здание храма. В этот тяжёлый период в храм передавали Святыни закрытых церквей и принимали безместное духовенство. Настоятелем храма с 1935 года до кончины служил протоиерей Аркадий Константинович Пономарёв (1884—1948).

Из воспоминаний Владыки Питирима:

Я вспоминаю о. Аркадия Пономарёва, который служил в храме Петра и Павла у Яузских ворот. Это был очень энергичный человек. Он первым в годы войны отремонтировал свой храм. До войны наше духовенство, платя очень высокие налоги, вынуждено было собирать пожертвования на ремонт. Выходил батюшка в епитрахили и говорил: «Православные, помогите — кто сколько может!» — и шел по рядам, а прихожане клали — кто пятачок, кто какую другую монетку. О. Аркадий, выходя, всегда очень конкретно говорил: «Проповедь на праздничное чтение», — и, как только он начинал говорить, раздавалось щелканье кошельков, — тогда были распространены кошелечки с двумя шариками: все знали, что закончит он одной и той же фразой: «Други мои! Храм наш требует ремонта!» И — ещё не кончилась война, как он уже отремонтировал церковь Петра и Павла.

Подворье Сербской Православной Церкви

В 1874 году по высочайшему повелению сербам была дарована под подворье церковь святых Кира и Иоанна на Солянке и находящиеся при ней здания, однако в 1918 году подворье было ликвидировано советской властью, а сама церковь в 1933 году разрушена.

Подворье Сербской Православной Церкви было возрождено 17 июля 1948 года в храме Петра и Павла по благословению Патриарха Московского и всея Руси Алексия I в ходе торжеств по случаю 500-летия автокефалии Русской Православной Церкви:

Около двух часов дня состоялась передача Петропавловской церкви, что у Яузских ворот, Сербской Православной Церкви. В храм прибыла в полном составе Сербская Церковная делегация во главе со Святейшим Патриархом Гавриилом. Встреченный духовенством храма при пении хора Святейший Патриарх проследовал в алтарь, приложился к Святому Престолу и выслушал слово Митрополита Николая [Ярушевича], в котором он сказал о высокой чести, выпавшей на его долю — передать этот святой храм от лица Святейшего Патриарха Алексия Сербской Церкви в качестве подворья.

Святейший Патриарх в ответном слове благодарил Патриарха Московского и всея Руси и выразил глубокую радость Сербской Церкви о том, что она отныне будет иметь своё представительство в Москве, и что возношение имен обоих Патриархов — Московского и Сербского за богослужениями еще больше объединит в братской любви обе Церкви.

— Журнал Московской Патриархии

Однако по политическим причинам подворье так и не смогло начать свою деятельность.

В 1999 году, согласно указу Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, Храм Святых Апостолов Петра и Павла был преобразован в Патриаршее подворье, при котором было вновь открыто представительство Сербской Православной Церкви. В настоящее время храм Петра и Павла является символом духовного братства Сербской и Русской православных церквей.

По словам настоятеля подворья епископа Антония (Пантелича), «вся корреспонденция, все вопросы, укрепление братских связей проходят через сербское подворье. Кроме того, подворье окормляет паству из числа своих соотечественников, живущих в России, и помогает им сохранить культуру и традиции своего народа».

Фотографии

• Church of Peter and Paul by Yauza Gates 92.jpg

  Крест в память всех погребённых на погосте Петропавловского храма

• Church of Peter and Paul by Yauza Gates 57.jpg

  Иконостас правого придела храма

Ссылки

• [www.serbskoe-podvorie.ru/ Официальный сайт] храма Петра и Павла у Яузских ворот
• [www.serbskoe-podvorie.ru/history_2.php История храма] — статья официального сайта
• [www.serbskoe-podvorie.ru/history_1.php История Сербского Подворья] — статья официального сайта
• [www.patriarchia.ru/db/text/367965.html Храм Петра и Павла на patriarchia.ru]
• [sobory.ru/article/index.html?object=02317 Храм Петра и Павла на sobory.ru]
• [russian-church.ru/viewpage.php?cat=moscow&page=207 Храм Петра и Павла на russian-church.ru]
• [www.temples.ru/card.php?ID=1847 Храм Петра и Павла на temples.ru]
• [dedushkin1.livejournal.com/236827.html «На Кулижках»]

См. также

• Ивановская горка
• Кулишки
• Хитровская площадь

Отрывок, характеризующий Храм Святых Апостолов Петра и Павла у Яузских ворот

Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.