Храм Симеона Богоприимца (Тюмень)

 памятник архитектуры (региональный)

Православный храм
Храм святого праведного Симеона Богоприимца
Храм святого праведного Симеона Богоприимца
Конфессия	Православие

Храм святого праведного Симеона Богоприимца в Тюмени находится в Центральном административном округе города на перекрёстке улиц Республики и Орджоникидзе.

История

Здание храма было построено для сиропитательного заведения (сиротского приюта) в 1871 г. Строительство финансировалось купцом первой гильдии, почетным гражданином Тюмени Семёном Михайловичем Трусовым. Этот приют был назван Владимирским в честь посещения Тюмени Его Императорским Высочеством Великим князем Владимиром Александровичем. Семён Трусов стал и попечителем приюта.

В этом приюте обычно жили 20-50 детей, родители которых умерли или же были не в состоянии их прокормить. В приюте для воспитанников работала церковно-приходская школа, срок обучения в которой составлял четыре года. Здесь же их обучали ремёслам, а по взрослении им находили работу.

Семён Трусов в 1879 г. подал прошение в Тюменскую городскую Управу, а также к Тобольскому губернатору и епископу Ефрему о строительстве домовой церкви. После смерти купца строительством церкви занялась его дочь Фотина Семёновна Серебрякова. К 1885 г. церковь была построена, а 22 июня того же года она была освящена в честь святого праведного Симеона Богоприимца и приписана к Успенскому храму. В 1888 г. храм был выделен в самостоятельную церковь со священником и псаломщиком. У храма был дубовый иконостас, выполненный мастерами из Москвы. Стены и купол храма были окрашены масляной краской в сиреневый цвет, на них были нанесены изображения, напоминающие храм Христа Спасителя. В куполе была картина Господа Саваофа с младенцем на груди, а на четырёх подкупольных склонах — изображения четырёх евангелистов.

После Октябрьской Революции в 1920 г. храм был закрыт. В 1930 г. в здании храма располагалась Совпартшкола, с 1944 г. — педагогическое училище № 1, а в период 1963—1999 гг. здесь находился морфологический корпус Тюменского мединститута.

В 1999 г. здание храма было возвращено Тобольско-Тюменской епархии. В 2000—2004 гг. храм был отреставрирован, 4 марта 2004 г. он было освящёно, а на его куполах были установлены кресты.

Храм сегодня

В историческом здании бывшего Владимирского сиропитательного заведения ныне размещается Тюменское благочиние Тобольско-Тюменской епархии. Здесь работают Епархиальный паломнический отдел и библиотека Знаменского кафедрального собора и Тюменского благочиния.

В период 2000—2006 гг. настоятелем храма был иерей Вячеслав Горшков, в 2006—2007 гг. иерей Григорий Мансуров, в 2007 г. — протоиерей Сергий Швалев, с 2008 г. — благочинный протоиерей Андрей Сбитнев.

Ссылки

• Министерство культуры РФ. [old.kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=7200424000 № 7200424000] // Сайт «Объекты культурного наследия (памятники истории и культуры) народов Российской Федерации». Проверено 2013-01-14

• [www.tobolsk-eparhia.ru/p/blag/php/place.php?id=tyum&id1=1&id2=5 Храм во имя святого праведного Симеона Богоприимца] (рус.). Тобольско-Тюменская епархия. Проверено 22 октября 2012. [www.webcitation.org/6D0B9rBii Архивировано из первоисточника 18 декабря 2012].

Отрывок, характеризующий Храм Симеона Богоприимца (Тюмень)

– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».