Церковь Спаса-на-Сенной

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Храм Спаса на Сенной»)
Перейти к: навигация, поиск
Православная церковь
Спас-на-Сенной
Собор Успения Пресвятой Богородицы

Сенная площадь в начале XX века,
Успенская церковь, корпуса Сенного рынка
Страна Россия
Город Санкт-Петербург
Конфессия православие
Епархия Санкт-Петербургская и Ладожская
Тип здания Собор
Архитектурный стиль барокко
Автор проекта А. В. Квасов (при возможном участии Ф. Б. Растрелли)
Первое упоминание 1743 год
Строительство 17531765 годы
Дата упразднения 1938 год; взорван в 1961 году
Приделы Главный — Успения Пресвятой Богородицы (ранее — Сретения Господня); северные — Собора трёх святителей, архистратига Михаила; южные — преподобного Саввы Сторожевского, Всемилостивого Спаса.
Статус утрачена
Состояние не существует, установлена памятная часовня
Координаты: 59°55′38″ с. ш. 30°19′14″ в. д. / 59.9272611° с. ш. 30.3206778° в. д. / 59.9272611; 30.3206778 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.9272611&mlon=30.3206778&zoom=17 (O)] (Я)

Це́рковь Спа́са-на-Сенно́й; церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы — утраченная церковь, которая находилась на Сенной площади в Санкт-Петербурге. С 1923 года — собор. Храм являлся памятником позднего барокко. Величественный и просторный храм увенчивали пять куполов, стоявших на многогранных барабанах. В городе церковь была известна под именем Спаса-на-Сенной.





Строительство

Купцы с Сенной площади настойчиво обращались к городским властям с просьбой о постройке церкви с 1743 года и получили разрешение на её строительство через 8 лет. На Выборгской стороне была куплена готовая деревянная церковь Спаса Происхождения Честных Древ и после переноса она была освящена 18 июля 1753 года на новом месте.

Каменная церковь была заложена 20 июля 1753 года архиепископом Сильвестром. Церковь строилась на средства богатого откупщика С. Я. Яковлева (Собакина). Архитектором в старину считался Ф. Б. Растрелли, в настоящее время более вероятным автором проекта признаётся А. В. Квасов, хотя некоторые авторы не исключают участия Растрелли[1] на основании характерных плана и пропорции сооружения и изящества постановки главного купола. Храм впоследствии был расширен пристройкою двух приделов, во имя Спаса и Архангела Михаила на средства К. И. Новикова[2]. Кроме того, Растрелли возводил неподалёку особняк Яковлева (не сохранился).

Церковь планировалось разделить на тёплую половину с двумя приделами и однопрестольную холодную. В 1758 году храм был готов, но не был освящён: комиссия архитекторов предложила переделать своды. В итоге освящение первого, Трёхсвятительского придела (левого) произошло только 20 июня 1761 года. Под этим приделом был устроен склеп, в который с Сампсониевского кладбища Яковлев перенёс останки своих родителей. Внешне церковь была завершена строительством к 1762 году, и 2 октября 1764 года произошло освящение правого придела во имя преподобного Саввы, имя которого носил храмоздатель. 5 декабря 1765 года состоялось освящение главного, холодного придела, освящённого во имя Сретения Господня (позже он был переосвящён во имя Успения Божией Матери). Образа в этом приделе исполнил известный живописец М. Л. Колокольников.

В итоге величественное и просторное здание церкви увенчивали пять куполов, расположенных на многогранных барабанах. Величественная трёхъярусная колокольня была увенчана слегка удлинённым куполом, к ней примыкала высокая трапезная.

Архитектура храма была выдержана в смешанном стиле. Высокий позолоченный иконостас храма считался одним из лучших в Петербурге. Примечательны были также живопись греческого письма и серебряный престол весом в 6 пуд. 38 ф.[2].

Дореволюционная история

В течение XIX века здание церкви претерпело ряд изменений.

Вскоре после постройки неравномерная осадка здания привела к повреждению колокольни. В 1816-1817 годах архитектор Л. Руска создал проект частичной переделки здания, соединив вместе тёплую и холодную церкви. К тому же вход в церковь украсил многоколонный портик с фронтоном, повторяющий очертания портика гауптвахты, возвёденной по проекту того же зодчего. Здание гауптвахты находилось в северном углу площади, напротив церкви, через Садовую улицу и сохранилось до наших дней. Архитектор А. И. Мельников на южной стороне от главного алтаря построил придел во имя Всемилостивого Спаса. Придел освящён 14 января 1822 года, и после этого ему были поручены работы по ремонту. В 1833-1835 годах по проекту Мельникова были переделаны купола и своды церкви. 14 февраля 1835 года освящён северный придел во имя Архангела Михаила, построенный П. Ф. Воцким.

В 1867-1873 годах были проведены работы по капитальной переделке верха храма и колокольни: деревянные конструкции были заменены кирпичными, одновременно была несколько изменена форма глав и переделаны портики. Автором проекта был архитектор Г. И. Карпов. Работы начались с обновления главной церкви, после её освящения были продолжены в малой. Новое освящение каждого престола было полным, так как все пять престолов были сняты со своих мест. 1 октября 1870 года состоялось освящение перестроенного храма, но работы не были завершены и продолжались до 1873 года.

В результате этого комплекса переделок, по мнению некоторых современников, к началу XX века архитектура здания утратила стилистическое единство[3].

В 1897-1898 годах под руководством В. В. Виндельбандта были пристроены бетонные тамбуры, а купола были покрыты золочёной медью.

В 1902-1903 годах по проекту И. И. Яковлева были произведены работы по удлинению боковых приделов храма, а также произведён ремонт и реставрация образов.

В храме более полувека (с 1858 года) прослужил протоиерей Константин Никольский.

Ежегодно, 1 августа, в воспоминание избавления от холеры, традиционно совершался крестный ход[2].

Ценности церкви

Церковь была огромна и посещаема, само расположение и привязка к местным топонимическим объектам явилось предпосылкой появления у храма уникальных ценностей.

Материальные сокровища

Церковь украшал высокий вызолоченный иконостас, выполненный в стиле барокко с иконами середины XVIII века, который считался одним из лучших в столице. В церкви был установлен престол с золочёной ротондой, украшенной серебряными барельефами, отличавшийся совершенством художественной чеканки. Весивший более 100 килограммов уникальный престол был пожертвован в 1786 году создателем храма. Храмоздатель С. Я. Яковлев также преподнёс храму плащаницу малинового бархата, шитую серебром, золотом и жемчугом. Для этой плащаницы в 1856 году была изготовлена новая гробница из серебра весом около 115 кг[4]. Её изготовил известный ювелир Ф. А. Верховцев и по образцу этой гробницы позже была исполнена гробница для Исаакиевского собора.

Из образов более всего в храме почитались:

Кроме того, художественной ценностью обладали большие иконы «Погребение Спасителя» и «Прп. Андрей, епископ Критский» кисти В. М. Пешехонова, а также картины художника Г. Г. Мясоедова.

Наконец, выдающейся ценностью храма были колокола. Среди пятнадцати колоколов храма были лучшие образчики произведений отечественного художественного литья. Самый большой из них был отлит в Москве на заводе Ясона Струговщикова и весил 8 900 кг[5].

Окормление паствы

Спасо-Сенновская церковь была мощным социально-культурным центром Петербурга:

  • В 1820-х годах при церкви существовало приходское духовное училище.
  • Церковь считалась особым приютом для сирот, в дома церкви помещали вдов и сирот духовного звания.
  • При церкви в декабре 1871 года было учреждено Благотворительное общество для вспоможения бедным прихожанам (начало действовать 16 декабря 1873 года). При Обществе существовали богадельня для старых женщин и приют для детей.

В 1903 году причт церкви просил возвести храм в ранг собора, этот ранг был получен в 1923 году.

К церкви было приписано несколько часовен: в Апраксином дворе, в Большой линии — Тихвинская (существовала с 1805; в 1893 по проекту В. Ф. Харламова сделана из чугуна) и Казанская (1800-е, 1847 — по проекту И. Д. Корсини, 1879, тоже из чугуна,- А. Л. Гольм), в Мариинском рынке — Марии Магдалины (1882, А. И. Кракау) и в Михайловском проезде — Ильинская (1850-е) и шатровая, чугунная Всех святых (1916, гражд. инж. Л. М. Харламов).

Разрушение храма

В 1920-е годы все ценности из этой церкви были изъяты. С 1932 года до закрытия храм выполнял функции кафедрального собора обновленческой Ленинградской епархии[6]. В апреле 1938 года храм был закрыт и снят с охраны.

Взорван вместе с соседним доходным домом 1 февраля 1961 года[7], в разгар очередной антирелигиозной кампании. Распоряжение о сносе храма было дано главным архитектором Ленинграда В. А. Каменским. «В. А. Каменский, сменив после войны Н. В. Баранова, осуждал его за стратегические недостатки действующего генплана города, несовершенство малоэтажного жилого строительства первых послевоенных лет и т. п. Узнав об угрозах Н. В. Баранова, В. А. Каменский потребовал собрать у себя „своих академиков“ (Е. А. Левинсона, И. И. Фомина и др.), чтобы добиться подписания документа о полной никчемности церкви Успения Пресвятой Богородицы в панораме Сенной площади».[8]

«Взрыв был назначен на ночь с 1 на 2 февраля 1961 г. Но как ни спешили метростроевцы, они все же опоздали. В ГлавАПУ за сутки до взрыва пришло письмо Е. А. Фурцевой с запретом разрушать храм Успения Пресвятой Богородицы, имеющий уникальное историко-архитектурное значение крупного культового сооружения середины XVIII в. Письмо там прочли, снова запечатали и направили нарочным в Управление Ленметростроя, где письмо не рискнули вскрывать и вернули назад в ГлавАПУ в субботу 1 февраля, в нерабочий день.»[8]

Перед взрывом кровля с медью и позолотой была демонтирована[9]. Опасаясь повредить стоящие на площади дома, инженеры рассчитали взрыв так, чтобы его сила ушла в землю; тем не менее, имеются сведения, что в результате взрыва были повреждены даже сваи Исаакиевского собора. Завалы взорванного храма были расчищены. На освободившемся месте согласно проекту В. А. Каменского был выстроен вестибюль наземного выхода станции метрополитена «Площадь Мира» (переименованная 1 июля 1992 года вслед за площадью в «Сенную площадь»). Она была открыта 1 июля 1963 года.[10].

Планы по восстановлению

С 1970-х годов архитектор-реставратор Д. А. Бутырин занимался вопросами восстановления храма. Он создал проект воссоздания и добивался его реализации. В случае, если полное восстановление церкви было бы невозможным, Бутырин предлагал воссоздать хотя бы колокольню, дабы вернуть Сенной площади утраченную доминанту[11].

C 1990-х годов, после распада СССР деятельность по воссозданию церкви активизировалась, был проведён сбор подписей в поддержку осуществления проекта. Идея пользовалась поддержкой горожан, было собрано около 15 тысяч подписей, которые передали администрации Санкт-Петербурга[12].

В начале 2000-х годов проект был подписан главным архитектором Санкт-Петербурга Олегом Харченко, было получено разрешение Комитета по государственному контролю, использованию и охране памятников и благословение митрополита Владимира. Были собраны все необходимые для реализации проекта подписи[13]. Проект пока не реализован, но в память о взорванной церкви на Сенной площади в 2003 году построена часовня.

В 2011 году началось активное развитие проекта восстановления Храма Успения Пресвятой Богородицы на Сенной площади.

В том же году начались работы по восстановлению храма. Перед строителями стояла задача вскрыть асфальт и рассчитать примерное расположение собора. Оказалось, что старый фундамент не был разрушен. Особенный восторг архитекторов вызвала святая святых собора — алтарная основа. Недалеко от алтарной плиты найден запечатанный вход в крипту Спаса — засыпанный вход в подвалы церкви. Обычно в крипте хоронили священников и знатных прихожан[7]. Скорее всего, Спас на Сенной восстановят на старом фундаменте.

В 2014 году фундамент церкви был признан объектом культурного наследия. Теперь на этом месте запрещены любые виды работ, кроме благоустройства территории и восстановления здания церкви.[14]

Топонимика

Название церкви сохранилось в названии Спасского острова. Восстановлено название Спасского переулка. Кроме того, этот административный район Петербурга до 1917 года назывался «Спасская часть».

Напишите отзыв о статье "Церковь Спаса-на-Сенной"

Примечания

  1. Кан П. Я. Прогулки по Петербургу. — СПб.: "Палитра", 1994. — 412 с. — ISBN 5-289-01813-1.
  2. 1 2 3 ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО С.-ПЕТЕРБУРГУ СП «ИКАР», 1991 Репринтное воспроизведение издания 1903 года. ISBN 5-85902-065-1, стр. 182
  3. А. П. Павлов //тут должна бы быть нормальная ссылка
  4. Семь пудов
  5. 542 пуда 18 фунтов
  6. Анатолий Левитин, Вадим Шавров. [www.krotov.info/history/20/krasnov/3_618.html Закат обновленчества]. // Очерки по истории русской церквоной смуты.]
  7. 1 2 [www.pravmir.ru/fundament-xrama-spasa-na-sennoj-obnaruzhen-v-peterburge/ Фундамент храма Спаса на Сенной обнаружен в Петербурге] // Православие и мир
  8. 1 2 Смирнов В. В. [d-c.spb.ru/archiv/19/10/index.htm Скверная история светлой памяти Юрия Михайловича Денисова – историка архитектуры – посвящается] // Архитектура, реставрация, дизайн, инвестиции, строительство, № 1(19) 2003
  9. [www.fontanka.ru/2014/09/19/136/print.html Воссоздание церкви на Сенной началось незаметно — Город — Новости Санкт-Петербурга] // Фонтанка.ру, 19.09.2014
  10. Вестибюль выстроен не на месте взорванного храма, но рядом с его фундаментом : на него заходит лишь левый край ступеней. [spb-gazeta.narod.ru/line2.htm Петербургский метрополитен. Линия 2, Станции и тоннели] на сайте Санкт-Петербургская интернет-газета
  11. Катрунова Е. И. [actual-art.spbu.ru/testarchive/10098.html Проект реконструкции церкви Успения Богородицы на Сенной площади архитектора Д. А. Бутырина] // Актуальные проблемы теории и истории искусства. СПб., 2012. С. 413
  12. Вишневский Б. [www.archi.ru/events/news/news_current_press.html?nid=23521&fl=1&sl=1 Храм в наследство. Памяти архитектора Дмитрия Бутырина] // Новая газета СПб : Газета. — СПб., 2010. — Вып. 22 (29 марта).
  13. [www.ruskline.ru/news_rl/2009/04/24/dmitrij_butyrin_ya_uveren_chto_mityureva_vodyat_za_nos/ Дмитрий Бутырин: "Я уверен, что Митюрева водят за нос"] // Степанов А. Д. Русская линия : Электронное СМИ. — 2009. — Вып. 24 апреля.
  14. Перевалов Е. [top.rbc.ru/spb_sz/21/03/2014/912744.shtml Новый храм спасет Сенную от «Бермудского треугольника»] // РБК, 21.03.2014

Литература

  • Антонов В. В., Кобак, А. В. Святыни Санкт-Петербурга: Историко-церковная энциклопедия: В 3-х тт., СПб.: Издательство Чернышева, 1996.
  • Антонов В. В., Кобак А. В. Святыни Санкт-Петербурга: Христианская историко-церковная энциклопедия. СПб.: Лики России, 2003.
  • Кан П. Я. Прогулки по Петербургу. — СПб.: "Палитра", 1994. — 412 с. — ISBN 5-289-01813-1.

Ссылки

  • [spas-sennaya.com Официальный сайт прихода Спаса на Сенной]
  • [al-spbphoto.narod.ru/Hram/nohram.html Уничтоженные храмы середины XVIII века] сайта «Петербург и окрестности»

Отрывок, характеризующий Церковь Спаса-на-Сенной

Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.