Хранители (фильм)
Поделись знанием:
К:Фильмы 2009 года
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.
Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.
Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.
Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
| Хранители | |
| Watchmen | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария |
Комикс: |
| В главных ролях |
Патрик Уилсон |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
Paramount Pictures |
| Длительность |
162 мин. (театральная) |
| Бюджет | |
| Сборы | |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Хранители» (англ. «Watchmen») — американский фильм о супергероях режиссёра Зака Снайдера. Главные роли исполнили Малин Акерман, Билли Крудап, Мэттью Гуд, Джеки Эрл Хейли, Джеффри Дин Морган и Патрик Уилсон. Это адаптация одноимённого комикса Алана Мура и Дейва Гиббонса. Действие фильма происходит в альтернативной реальности в 1985 году, в разгар Холодной войны между Соединёнными Штатами и Советским Союзом, где группа бывших супергероев-защитников нации расследует возможный заговор против них, однако раскрывает кое-что более грандиозное и зловещее.
Содержание
Сюжет
Действие фильма разворачивается в альтернативной вселенной и реальности времён холодной войны, где Ричарда Никсона переизбирают на третий срок, а США побеждают во Вьетнамской войне. Движение хиппи устранено вскоре после появления, республиканское мировоззрение считается единственно правильным. Советский Союз запасся рекордным количеством боеголовок, и мир от ядерного Армагеддона отделяет лишь отрезок в пять минут на Часах конца света. События похожи на реальную историю, но доведены до предела, максимально напряжены.
В альтернативной Америке супергерои существуют не только в комиксах, но и в реальности. Большинство из них в своё время объединилось в команды. Первой из таких команд (в фильме практически не показана, только во вступительных титрах) были «Ополченцы» (англ. Minutemen), а второй, пришедшей ей на смену, — «Хранители» (англ. Watchmen), в составе: Ночная Сова (англ. Night Owl), Роршах (англ. Rorschach), Шелковый Призрак (англ. Silk Spectre), Озимандия (англ. Ozymandias), Комедиант (англ. Comedian) и Доктор Манхэттен (англ. Dr. Manhattan).
В отличие от супергероев из комиксов, большинство «Хранителей» не являются сверхлюдьми и не имеют суперспособностей. По версии фильма, первые супергерои — это обычные люди, уставшие от бессилия закона и надевшие маски, дабы самостоятельно вершить правосудие; герои, полагающиеся больше на крепость собственных кулаков, нежели на высокотехничные гаджеты и приобретённую суперсилу. Многие из них не вполне психически уравновешенны, а Человек-мотылёк вообще заканчивает карьеру в психиатрической больнице.
Супергерой Доктор Манхэттен (англ. Doctor Manhattan) — единственный сверхчеловек в фильме, причём его способности превосходят даже способности Супермена и практически равны божественным. Он стержень национальной безопасности Америки, противовес ядерным ракетам в СССР, существование которого и удерживает хрупкое равновесие между двумя сверхдержавами, не допуская Третьей мировой войны, которая уничтожит всё человечество.
В этот период жители США выходят на улицы с требованием отправить «костюмированных героев» на пенсию, под шумок грабя магазины и сжигая машины; гвардия расстреливает демонстрации хиппи; пресса захлёбывается в хвалах Америке; президент, говоря о войне, кривляется и отмачивает глупые шутки.
Надо сказать, что в фильме нет классических супергеройских подвигов, служащих образчиками добрых дел (кроме эпизода, где Шёлковый Призрак и Ночная Сова II спасают людей из горящего здания). Комедиант и Доктор Манхэттен, участвуя во Вьетнамской войне, обеспечивают победу меньше чем за две недели, но достигают этого жестокими, кровавыми методами.
Фильм начинается с гибели одного из бывших Хранителей — Эдварда Моргана Блейка (Комедианта). За расследование его убийства никто не хочет браться, так как тот долгое время работал на правительство и, возможно, имел опасных врагов, но маргинальный супергерой Роршах (Уолтер Ковач), единственный не расставшийся со своей маской после введения закона о запрете «костюмированных героев», начинает собственное расследование. Посчитав, что кто-то решил избавиться от супергероев, он решает предупредить своих бывших товарищей по команде, но никто не принимает его опасений всерьёз. Джон Остерман (Доктор Манхэттен) и Адриан Вэйдт (Озимандия) заняты созданием неиссякаемого источника энергии, который мог бы полностью решить потребность человечества в энергии и тем самым прекратить войны за ресурсы. Дэниел Драйберг (Ночная Сова) и Лори Юспешик (Шёлковый Призрак) не хотят снова становиться супергероями. Им кажется, что тихая, мирная жизнь — это предел мечтаний. Они не верят рассказу Роршаха о заговоре против Хранителей.
Несмотря на то, что никто не хочет с ним сотрудничать, Роршах приходит к давнему врагу Хранителей — суперзлодею Молоху Мистику (Эдгару Джекоби). Но тот уже много лет назад завязал со своим криминальным прошлым и, взяв новое имя, живёт обычной жизнью. Он слишком стар, чтобы справиться с Комедиантом и, к тому же, болен раком. Во время допроса Молоха Роршах узнает, что перед своей гибелью Комедиант посещал Молоха. По словам бывшего злодея, тот был очень подавлен и даже рыдал, что очень не похоже на нормальное поведение Комедианта. Роршах верит Молоху. Перед уходом он находит у Молоха лекарства от рака производства компании «Пирамид Транснэшнл».
Тем временем, всё более отдаляющаяся от ставшего полубогом Джона Остермана, Лори Юспешик начинает встречаться с Дэниелом Драйбергом — у них завязывается роман. Джон, в свою очередь, всё более теряющий эмоциональную связь с людьми, не обращает на это внимания и продолжает работать дальше над вечным двигателем. На Адриана Вэйдта совершается неудачная попытка покушения; убийца умирает, проглотив яд до того, как Адриан выпытывает у него имя заказчика. В квартире убийцы Роршах находит удостоверение сотрудника «Пирамид Транснэшнл». Роршах вновь пытается допросить Молоха, но тот оказывается убит, а его дом окружает полиция. Роршах понимает, что его подставили и пытается сбежать, но его арестовывают и сажают в тюрьму по обвинению в убийстве и нарушении запрета на «костюмированных героев». Половина заключённых тюрьмы сидит там благодаря Роршаху и жаждет ему отомстить. Роршах проходит медицинское освидетельствование у психиатра, который пытается доказать его невменяемость, но Роршах саботирует обследование и пугает врача историей своей жизни.
Джон Остерман, телепортировав в Антарктиду вечный двигатель, отправляется на пресс-конференцию. Там его неожиданно забрасывают обвинениями в причастности к гибели от рака нескольких близко знавших его людей. Внезапно в студии появляется бывшая жена Джона Остермана, которую он бросил ради Лори Юспешик. Постаревшая и также больная раком, она обвиняет его в своей болезни и в предательстве. Потрясённый Джон покидает Землю, телепортировавшись на Марс.
Тем временем любовные отношения между Лори Юспешик и Дэниелом Драйбергом продолжают развиваться. После нападения на них банды преступников, они понимают, что обоим в жизни не хватало опасности и приключений, которые они получали, будучи супергероями. Вновь надев свои костюмы, они вместе спасают людей из пожара, а после этого проводят вместе ночь. Ночная Сова решает, что нужно обязательно вызволить Роршаха из тюрьмы, и Шёлковый Призрак с ним соглашается.
Один из заключенных пытается убить Роршаха, но в результате получает тяжелое ранение, от которого впоследствии умирает в тюремном госпитале. Его смерть становится поводом для массового бунта. Прилетевшие на помощь Ночная Сова и Шелковый Призрак помогают Роршаху выбраться из тюрьмы, и они вместе продолжают расследование. Внезапно появляется Доктор Манхэттен, который уговаривает Лори отправиться с ним на Марс, чтобы поговорить о спасении мира. Роршаху и Сове приходится вести расследование вдвоём. Оказавшись на Марсе, Джон пытается убедить Лори остаться с ним там, предрекая Земле страшные напасти, но Лори пытается убедить его вернуться обратно и спасти Землю. В ходе разговора с Джоном, Лори узнаёт, что её настоящий отец — Комедиант, которого она всю жизнь ненавидела за попытку изнасиловать её мать, на самом деле любивший её мать взаимно. Лори плачет, и Джон изменяет своё отношение к судьбе человечества.
До этого, Доктор Манхэттен отказывается уничтожить советские боеголовки, направленные на основные города США, мотивируя это тем, что он просто не способен этого сделать. Кристальная честность Доктора и его стремление к миру и спокойствию лишь играют на руку Озимандии.
Тем временем Роршах и Сова узнают о том, что «Пирамид Транснешнл» находится под контролем «Вэйдт Интернешнл», и за заговором против Манхэттена и убийствами стоит Адриан Вэйдт. Оказывается, что именно он убил Комедианта, раскрывшего его планы, подстроил смерть от рака близких Остерману людей, спланировал покушение на самого себя, избавился от убийцы, вложив ему в рот яд, подставил Роршаха и использовал технические достижения, чтобы помешать Джону предвидеть будущее. Сова и Роршах отправляются в Антарктиду, чтобы помешать осуществиться планам Вэйдта.
В Антарктиде они узнают, что конечной целью Адриана Вэйдта было использование аппарата Доктора Манхэттена для уничтожения крупных городов в США, СССР и нескольких других странах, чтобы заставить их сплотиться перед лицом общего врага — Доктора Манхеттена. Это позволило бы предотвратить уже неизбежную ядерную войну. Роршах и Сова пытаются победить Озимандию, но он оказывается сильнее их обоих и, к тому же, исполнил задуманный план ещё до их прибытия: Нью-Йорк, Москва и еще несколько городов мира стёрты с лица земли.
Джон и Лори телепортируются в уже разрушенный Нью-Йорк и сразу понимают, что в этом замешан Адриан Вэйдт. В Антарктиде тот предпринимает неудачную попытку уничтожения Джона, но оказывается легко побеждён. Тогда он пытается убедить всех, что гибель миллионов людей нужна была для спасения миллиардов. Он включает многочисленные телевизоры на своей базе, и герои видят, что главы двух сверхдержав заключили перемирие, окончив свою долгую вражду, чтобы противостоять новой угрозе. Джон внимает аргументам Адриана и убеждает Дэниела и Лори молчать, чтобы не повлечь гибель ещё множества людей, однако Роршах, строго придерживаясь своего принципа «никаких компромиссов, даже перед лицом Армагеддона», отказывается молчать и погибает от рук Доктора Манхэттена.
Доктор Манхэттен покидает Землю, окончательно отрешившись от происходящего на ней. Лори и Дэниел живут вместе. Вэйдт остаётся безнаказанным. США и СССР живут дружно, что нравится не всем. В самом конце фильма, один из работников газеты «New Frontiersman» находит в почте дневник Роршаха[3], подброшенный им туда перед путешествием в Антарктиду, где были описаны все детали его расследования, включая выводы об истинном виновнике происходящего.
Хранители: История «Чёрной шхуны»
«История „Чёрной шхуны“» (в русском издании название комикса звучит как «Легенды Чёрной шхуны») — экранизация одноимённого «комикса в комиксе»: в графическом романе «Хранителей» комикс с таким названием читает некий парень у газетного киоска[4].
Герой повествования — капитан (озвучивает актёр Джерард Батлер) судна, погибшего от рук пиратов зловещей «Чёрной шхуны». Оказавшись в воде, он всплывает на поверхность и видит, как догорает его корабль, а повсюду плавают трупы членов команды и обломки судна. Последний выживший — Ридли — окликает капитана, но погибает от рухнувшей на него горящей мачты. Место кораблекрушения покидает корабль-призрак «Чёрная Шхуна», борт которого украшен множеством человеческих скелетов. Распластавшись на обломке носовой фигуры в виде женщины, капитан теряет сознание и приходит в себя, когда его выносит на берег необитаемого острова вместе с трупами членов его команды.
На острове капитана тревожат кошмары, в которых команда «Чёрной шхуны» прибывает в Дэвидстаун, где живут его жена и дочери. Внезапно, недалеко от берега он видит нечто, похожее на плот. Им оказываются обломки мачты и тело Ридли, завёрнутое в парус. Пятна крови на парусе напоминают маску Роршаха. Капитан строит плот из остатков мачты и трупов товарищей, чтобы не только самому добраться до материка, но и доставить на него останки членов команды. Кошмар ли видится ему или это явь — герою только предстоит узнать, когда, преодолев все преграды, он всё-таки доберётся до родных краёв.
Капитан дрейфует на плоту в открытом море, мучаясь от голода и жажды. У него начинаются галлюцинации, в которых оживший труп Ридли разговаривает с ним. Ридли смеётся над его желанием успеть домой и предупредить всех об опасности, убеждает, что нужно спасать свою шкуру. Всё напрасно, им не успеть раньше «Чёрной шхуны» и, скорее всего, все уже мертвы. Но капитан убеждён, что это его долг. Он верит, что после смерти встретится с семьёй в раю. Ридли усмехается и говорит, что никакого рая нет, иначе бы он знал об этом.
На плот нападают акулы, капитан храбро отбивается и втыкает одной из них в глаз обломок мачты. Она утягивает плот за собой в море. Дальше герою приходится плыть на обломках плота, привязанных к трупу акулы.Что может отсылать к Хемингуэю "Старик и море". Его продолжают терзать кошмары, в которых пираты убили всю его семью и привязали их головы к снастям зловещей шхуны. Ему кажется, будто он проваливается в преисподнюю. Не в силах вынести эти видения, герой пытается утопиться. Но внезапно его голова касается песчаного дна.
Капитан нащупывает ногами дно и выходит на ночной берег. Он сетует на то, что никак не может умереть. Но внезапно впереди видит огни родного города. Привязав голову Ридли к поясу, он бросается вперёд. Навстречу ему попадается всадник с женщиной. Он узнаёт местного ростовщика. Ему кажется, что этот человек продался пиратам. Капитан убивает ростовщика и женщину, которая была с ним. Он переодевается в одежду убитого, привязывает убитую им женщину к лошади, которую ведёт за собой. Ему кажется, что кругом часовые пиратов, но это лишь плод его больного воображения. Кругом ему мерещатся отрубленные головы убитых людей. Он заходит к себе в дом и убивает часового пиратов. Но на самом деле это была его жена. В отчаянии, капитан выбегает из дому. Его преследуют соседи, обнаружившие труп убитой им подруги ростовщика.
На рассвете капитан выходит на берег моря. Он не может понять: как он мог совершить все эти убийства? Тут он видит перед собой «Чёрную Шхуну». Оттуда ему сбрасывают верёвку и поднимают на палубу. Герой понимает, что он сам и есть то зло, против которого боролся, и место ему среди зла.
Последовательность эпизодов в версии Ultimate Cut:
- Эпизод № 1: начинается после слов Роршаха «никаких компромиссов даже перед лицом Армагеддона», заканчивается с крупного плана обложки комикса, который читает парень у газетного киоска.
- Эпизод № 2: начинается после покупки Холлисом журнала Time. Камера показывает крупным планом паренька у газетного киоска и страницу комикса. Заканчивается постельной сценой между Лори и Манхэттеном.
- Эпизод № 3: начинается с прощания Лори и Дэниэла после драки в подворотне, заканчивается с крупного плана обложки комикса, который читает парень у газетного киоска.
- Эпизод № 4: начинается сразу после обсуждения поимки Роршаха владельцем газетного киоска, чернокожим покупателем и парнем в очках, который снова раскрывает комикс. Заканчивается сценой допроса Роршаха.
- Эпизод № 5: начинается после пробуждения Дэниэла от кошмара, в котором он и Лори сгорают в пламени атомного взрыва. Заканчивается сценой, в которой банда «Узел на макушке» пристаёт к любителю комиксов у киоска.
- Эпизод № 6: начинается с того, что владелец газетного киоска дарит комикс «История Чёрной шхуны» парню в очках. Заканчивается продолжением разговора Манхэттена и Лори на Марсе.
- Эпизод № 7: начинается с крупного плана реактора в Антарктиде, заканчивается сценой, где разочарованный финалом комикса парень, швыряет его обратно владельцу киоска. Киоскёр спрашивает парня, как его зовут. Выясняется, что их обоих зовут Бернард.
Хранители: Под маской
«Под Маской» — это экранизация «книги» (в русском переводе она называется «Записки под капюшоном»), которую якобы написал Холлис Мэйсон — первая Ночная Сова — после того как вышел «на пенсию». Начало из этой несуществующей книги можно найти в комиксе между первой и второй главами. Экранизация представляет собой псевдодокументальный фильм о зарождении «профессии» супергероя в Америке, согласно альтернативной истории «Хранителей».[5]
Персонажи
- Уолтер Ковач / Роршах (Джеки Эрл Хейли, дубляж Сергей Чонишвили) — живёт на съемной квартире, сын проститутки, практически не знавший своего отца и большую часть юности проведший в детском доме. Несмотря на отсутствие высшего образования, умён, начитан, разбирается в истории. Он примкнул к «костюмированным героям» именно для того, чтобы бороться со Злом. Однако скоро его понимание Зла и, как следствие, борьбы со Злом становится чрезвычайно категоричным. Роршах вступает в эту борьбу под девизом «никаких компромиссов, даже перед лицом Армагеддона». Собственно, кроме этого принципа, терять ему практически нечего — всё, что у него есть — это подшивка ультраправых журналов «New Frontiersman», маска, на которой всё время передвигаются чёрные пятна, напоминающие тест Роршаха (откуда и псевдоним), дневник, записи которого являются сюжетной завязкой, одежда и плакат с надписью «Конец близок».
- Дэниэл Драйберг / Ночной Филин II (Патрик Уилсон, дубляж Алексей Мясников) — орнитолог, получивший приличное состояние в наследство от отца. Он не уверен в себе и закомплексован с детства. Когда Холлис Мэйсон, бывший полицейский, решил выйти на пенсию и сообщить миру, что он и есть Ночная Сова, Дэниэл Драйберг попросил у своего любимого «дозорного» разрешения использовать его образ для того, чтобы продолжить начатое им дело. Холлис разрешает, и Драйберг становится новым Ночной Совой. Соорудив на имеющиеся у него деньги секретную базу и обеспечив себя супергеройским оборудованием, Дэниэл вполне справляется со своей задачей.
- Лори Юпитер (Юспешик) / Шёлковый Призрак II (Малин Акерман, дубляж Марианна Шульц) — американка польского происхождения, унаследовала костюм супергероя от своей матери, Салли Юпитер/Юспешик, которая как член «Дозорных» занималась борьбой с преступностью ради продвижения своей карьеры в шоу-бизнесе. Мать хотела, чтобы Лори пошла по её стопам, и с раннего детства заставляла всячески тренироваться. Несмотря на то, что Лори выросла обеспеченной, её мать быстро развелась со своим мужем и никогда больше не выходила замуж, а о том, что её настоящий отец был тем, кого она всю жизнь считала насильником, домогавшимся её матери, Лори узнаёт только ближе к концу фильма. Так или иначе, в течение фильма Лори обнаруживает, что ей вообще-то и самой нравится супергероическая жизнь. Дата рождения: 2.12.1949 (можно увидеть, когда она надевает очки Ночной Совы).
- Джон Остерман / Доктор Манхэттен (Билли Крудап, Грег Плитт (модель тела), дубляж Илья Бледный) — учёный-физик, вследствие фатальной ошибки разложенный на атомы, но сумевший собрать своё тело заново. После перерождения его способности оказываются почти безграничными: он полностью контролирует материю и знает своё будущее. Используя их, он обеспечивает США надёжную защиту от СССР, победу во Вьетнаме, предоставляет индустрии передовые технологии, позволяя создать летающие машины на электродвигателях, чем снижает зависимость экономики США от цен на нефтепродукты. Однако, одновременно он отдаляется от человечества, с которым у него теперь слишком мало общего. «То, как он смотрит на некоторые вещи, как будто не может вспомнить, что это такое, и ему на это наплевать… Этот мир, настоящий мир, для него что-то вроде тумана, а люди как будто тени…» — рассказывает Лори. Проблемы, мучающие людей уже века, для Остермана теперь не стоят и выеденного яйца: «Ты, самый умный человек на планете, — говорит он Адриану Вэйдту, — не более опасен для меня, чем самый умный термит для тебя».
- Адриан Вэйдт / Озимандия (Мэттью Гуд, дубляж Сергей Бурунов) — назван «самым умным человеком на Земле». Чрезвычайно амбициозный и целеустремлённый миллиардер, он обладает недюжинным интеллектом, позволившим ему построить с нуля сверхдоходную корпорацию, используя ресурсы которой он пытается изменить мир к лучшему. Однако, глядя на мир с высоты своего самомнения, Адриан готов собственноручно убивать миллионы ради того, что он считает спасением миллиардов. Обладает феноменальной силой и реакцией, хотя она и не выходит за грань доступного человеку. У него есть домашнее животное — Линкс — генетически модифицированный гибрид рыси и тигра женского пола по кличке Бубастис. В фильме Бубастис можно увидеть на базе в Антарктиде[6]. В комиксе у неё не фиолетовый, а красный окрас[7].
- Эдвард Морган Блейк / Комедиант (Джеффри Дин Морган, дубляж Владимир Зайцев) — радикальный борец с преступностью, считающий, что людей надо защищать от них самих. Джон Остерман (Доктор Манхэттен) характеризует его как «принципиально аморального человека.» «Когда я начал понимать Вьетнам и то, что он делает с людьми, я осознал ещё и то, что очень немногие позволяют себе такое понимание. Блейк другой. Он всё понимает, и ему всё равно», — говорит о нём Остерман. Блейк патриотичен до нацизма, но при этом уничижительно отзывается о жителях собственной страны. Он сделает любую грязную работу, если будет уверен, что это пойдет на пользу США. Именно он по сюжету является снайпером, убившим президента Кеннеди. Блейк упивается своей силой и не стесняется её использовать, чтобы уничтожать своих врагов.
- Салли Юспешик (Юпитер) / Шёлковый призрак I (Карла Гуджино, дубляж Елена Соловьёва) — стала супергероем, чтобы начать карьеру модели. Единственная, кто не носила маску. Основала «Ополчение». Выйдя в отставку, воспитывала дочь Лори как продолжательницу своего дела. Карьера модели у Салли сложилась удачно; про неё даже сняли фильм и сделали несколько порно-комиксов с её участием, что ей очень льстит.
- Холлис Мейсон / Ночной филин I (Стивен Макхэтти, дубляж Дальвин Щербаков) — в детстве жил на ферме деда, который и передал ему свои твердые моральные принципы. После переезда родителей в город закончил школу и пошел работать в полицию. В 1938 году прочитал комикс про Супермена и решил бороться со злом не только днем, в форме, но и ночью — в костюме супергероя. В 1962 году вышел в отставку и написал книгу «Записки под капюшоном», в которой рассказал о своих приключениях в «Ополчении». Единственный из всех героев, кто не имел проблем с обществом и наслаждался своим делом. В хороших отношениях с Дэниэлом Драйбергом, который продолжил его дело (как Лори дело своей матери), унаследовав образ и прозвище Холлиса — «Ночная сова».
Отзывы
Фильм получил в целом нейтральные отзывы. На популярном сайте Rotten Tomatoes процент положительных рецензий составляет 65 % со средней оценкой 6.9. Известный кинокритик из журнала Rolling Stone, Питер Треверс, поставил фильму 2.5 звезды из четырех, в то время как самый влиятельный кинокритик, Роджер Эберт, поставил 4 звезды из 4, отметив, что «этот фильм можно посмотреть еще несколько раз».
Факты о фильме
 |
Этот раздел представляет собой неупорядоченный список разнообразных фактов о предмете статьи. Пожалуйста, приведите информацию в энциклопедический вид и разнесите по соответствующим разделам статьи. Согласно решению Арбитражного комитета Википедии, списки предпочтительно основывать на вторичных обобщающих авторитетных источниках, содержащих критерий включения элементов в список.
|
- Во время демонстрации титров обыгрываются значимые события в американской и мировой истории (в порядке появления в титрах)[8]:
- В самом начале показан первый Ночной Филин (Холлис Мейсон), вырубающий хуком грабителя. На стене за его спиной расклеены плакаты с символикой другого «ночного» супергероя DC Comics — Бэтмена. Это оригинальные обложки первых комиксов о Бэтмене. Рядом с плакатами находится информационная доска, надпись в верхней части которой гласит «Gotham Opera House» (отсылка к Готэм-сити, родному городу Бэтмена). Можно увидеть афиши опер «Риголетто», «Нюрнбергские мейстерзингеры», «Лючия ди Ламмермур», «Летучая мышь» (ещё один намёк на Бэтмена). У дверей оперного театра стоит респектабельного вида мужчина с ссадиной на скуле, рядом с ним дама и пожилой мужчина в форме прислуги. По всей видимости, это родители Брюса Уэйна и их дворецкий, Альфред Пенниуорт, а вооружённый пистолетом грабитель — Джо Чил, который должен был убить Томаса и Марту Уэйн. Таким образом во вселенной Хранителей Холлис Мэйсон предотвращает трагедию в жизни Брюса Уэйна и тому никогда не приходит в голову мысль стать Бэтменом.
- Шелковый Призрак фотографируется с полицейскими, держа в руках газету под названием The New York Gazette (аллюзия на The New York Times)[9].
- Изображение Мисс Юпитер нанесено на фюзеляж стратегического бомбардировщика Б-29, в соответствии с распространённой в 40-х годах традицией украшать носы бомбардировщиков пин-апами. Самолёт показан в момент атомной бомбардировки, бортовой номер 82 определённо указывает на то, что это Enola Gay и, соответственно, сцена подразумевает бомбардировку Хиросимы. Также на борту можно заметить надписи «сaptain Peter Aperlo» (Питер Эперло — соавтор сценария «Хранителей», «300 спартанцев»), «break this glass for emergency resque».
- Силуэт целует на улице первую встречную медсестру по случаю окончания Второй мировой войны после капитуляции Японии. Сцена повторяет знаменитый снимок фотокорреспондента журнала «Life» Альфреда Эйзенштадта, сделанный 14 августа 1945 года — «День Победы над Японией на Таймс-сквер». Сцена начинается с цветной газетной шапки с надписью «Япония капитулирует» на газете под названием The New York Gazette. На самом деле, первое цветное фото в настоящей The New York Times появилось только 16 октября 1997 года. На заднем фоне справа можно разглядеть жёлто-красный плакат напитка Pepsi-Cola, образца 40-х годов.
- Прощальная вечеринка Шёлкового Призрака воссоздаёт знаменитую картину Леонардо Да Винчи «Тайная вечеря», а Человек-мотылёк (Байрон Левис) слева от стола, вероятно, ангела с его же картины «Благовещение». Комедиант и беременная Салли многозначительно смотрят друг на друга, игнорируя мужа Салли справа от неё — возможно, намёк, что Лори — дочь Комедианта.
- Упирающегося Человека-Мотылька санитары тащат в карету скорой помощи, который принадлежит Sunnycrest Asylum (Роршах говорит, что психиатрическая больница находится в штате Мэн). Слева сбоку виден вход в бар, над которым висит реклама реально существующего пива Grain Вelt. Пиво этой же марки пьют за разговором Холлис и Дэниэл.
- Комедиант убивает тридцать пятого президента США Джона Кеннеди, причём в соответствии с конспирологической точкой зрения, стрелял с травяного холма.[10] Кадры с автомобилем Кеннеди полностью реконструируют реальную документальную съёмку. Во рту Комедианта сигара; в сочетании с сигарой во рту Фиделя Кастро — намёк на кубинское происхождение Комедианта.
- По телевизору в доме Юспешик показывают самосожжение буддистского монаха Тхить Куанг Дыка в Южном Вьетнаме летом 1963 года. 11 июня в Сайгоне (Южный Вьетнам) буддистский монах Тхить Куанг Дык, протестуя против религиозного преследования правительством Вьетнама, сжигает себя. Оригинальная фотография Малькольма Брауна из «Ассошиэйтед Пресс»:
- Клочок бумаги с символом Роршаха[11] лежит около привязанных к гидранту и избитых журналистов «Washington Post» Карла Бернстина и Боба Вудворда, в реальности раздувших Уотергейтский скандал.
- Ещё не старые Леонид Брежнев и Фидель Кастро вместе принимают военный парад на Красной площади, хотя в реальности тяжелая бронетехника никогда не проходила со стороны Васильевского спуска, а всегда двигалась к нему.
- Солдаты расстреливают антивоенную демонстрацию хиппи Летом любви (1967 год), хотя в реальности солдаты даже не расчехляли штыков и демонстранты безнаказанно вставляли им цветы в дула винтовок (это отсылка к относящемуся к тому же временному периоду Расстрелу в Кентском университете и намёк на более жёсткий, реакционный политический климат в США вселенной «Хранителей»). Оригинальное фото сделано французским фоторепортёром Марком Рибу 21 октября 1967 года непосредственно перед зданием Пентагона. Девушку на фото зовут Jan Rose Kasmir.
- На выставке своих работ Энди Уорхол демонстрирует портрет Ночной Совы в стиле поп-арт. В реальности аналогичная картина изображает Мэрилин Монро. За этим портретом можно разглядеть также портрет Озимандии (слева) и набор, похожий на тесты Роршаха (справа). Видимо Уорхол представляет выставку портретов супергероев. Справа от Уорхола — писатель Трумэн Капоте.
- Съёмку первых шагов Нила Армстронга на Луне делает доктор Манхеттен[12]. Армстронг на Луне произносит фразу «Удачи, мистер Горски». Это отсылка к популярному мифу о том, как Армстронг ещё мальчиком закинул мяч в сад соседей и, забирая его, услышал как миссис Горски в спальне кричала своему мужу: «Оральный секс?! Ты хочешь орального секса? Он у тебя будет, когда соседский мальчишка полетит на Луну!» Данная легенда была разрушена различными источниками, в том числе и самим Армстронгом. Также эта сцена дает свой оригинальный ответ на вопрос сторонников лунного заговора «Кто же устанавливал камеру, чтобы снять ПЕРВЫЕ шаги на Луне?».
- Озимандия стоит у входа в культовый в 70-х годах ночной клуб Студия 54. Одной из характерных особенностей этого клуба всегда был крайне жёсткий фейсконтроль. Его приветствуют Мик Джаггер и Дэвид Боуи. Справа сзади — участники группы Village People.
- Ричард Никсон избирается на третий срок, хотя в реальности он уходит в отставку во время второго срока в связи с Уотергейтским скандалом. На мониторах слева направо: «Vigilantes outlawed» (рус. Линчеватели поставлены вне закона), «Term limits repealed» (рус. Ограничения по срокам отменены), выбранный на третий срок Никсон, «Часы конца света», на которых переводят стрелку.
- Некоторые Хранители своим внешним видом напоминают других супергероев: Доллар Билл (Капитан Америка), Ночная Сова (Бэтмен). Подвал дома Дэниэла с летательным аппаратом и костюмами за стеклом напоминает секретное убежище Брюса Уэйна (Бэтмен) с аналогичными гаджетами. Да и сам костюм Совы с плащом похож на костюм Бэтмена. Дэниэл, на вопрос Лори «как он стал супергероем» отвечает, что его отец умер, оставив ему богатое наследство, которое он вложил в дело спасения людей. Родители Брюса Уэйна также были миллионерами.
- В сцене, где Роршах обыскивает квартиру Комедианта, можно заметить фото, где Никсон пожимает руку Блэйка. Это намёк на то, что убийство Кеннеди в фильме было им заказано. Также можно увидеть фото молодой Салли и плакат в стиле пинап с её изображением, вырезанное из газеты фото Лори с рукой доктора Манхэттена на плече — всё это намекает на небезразличное отношение к ним Комедианта, — и вырезку из газеты The Boston Globe.
- Кафе «Gunga Diner»[13] («Ганга Дин» — стихотворение Редьярда Киплинга). Розово-фиолетовый дирижабль с рекламой кафе в виде слона мы видим, когда камера удаляется от окна квартиры Комедианта в момент разговора двух детективов. Этот же дирижабль проплывает за окном офиса Вэйдта во время разговора с главами нефтяных корпораций. Неоновая вывеска кафе отражается в витрине магазинчика через дорогу, мимо идёт Роршах (сразу после неудачного разговора с Дэниэлом). В холодильнике Молоха лежит полуфабрикат с эмблемой кафе. Лори и Дэниэл обсуждают нападение на Озимандию в этом кафе. На противоположной стороне улицы видны расклеенные афишки с рекламой кафе[14].[15]
- В подворотне, где Лори и Дэниэл расправляются с бандой «Узел на макушке», висят афиши c надписью Pale Horse (Конь бледный), афиши с изображением Озимандии, который возвышается подобно Христу над африканскими детьми[16]. Надпись на афише: «Ozimandias African Famine Relief. Join in the fight against hunger (July 12, 1984)» (рус. Озимандия помогает африканским голодающим. Присоединяйтесь к борьбе против голода).
На выходе из подворотни висит большой стенд правого журнала New Frontiersman (рус. Новый покоритель фронтира) с изображением американского флага и надписью: Integrity in journalism… subscribe today! In Your Hearts, You Know it’s Right (Wing — приписка краской из баллончика) — (рус. Честная журналистика...подписывайтесь сегодня! Сердце знает правильный путь\правый путь).
- Салли Юспешик на момент событий фильма живёт в Палм-Спрингс. После сцены с телепортацией Лори, показывают Салли, читающую газету Palm Springs Gazette. Несмотря на то, что на дворе 80-е, интерьер в доме не изменился с 60-х годов. На стенах, как и у других Хранителей, висят в рамках вырезки из New York Gazette со статьями про их подвиги. Также видны крупные фотопортреты Салли в молодости и уже пожилого Холлиса Мэйсона, плакат фильма с участием Салли «Silk Swingers». Этот же плакат виден на стене в офисе Хранителей, на собрании, где Комедиант поджигает карту. Другой интересный факт об этом персонаже: актриса, сыгравшая мать Лори, всего на 7 лет старше актрисы, сыгравшей саму Лори, поэтому годится ей скорее в старшие сёстры, но никак не в матери.
- Сцена планирования ядерного удара по СССР после исчезновения Доктора Манхэттена — это отсылка к фильму «Доктор Стрейнджлав, или Как я перестал бояться и полюбил бомбу» — чёрно-белая цветовая гамма, интерьер зала и реплики персонажей.
- Когда Холлис и Дэниэл смотрят по телевизору репортаж о Роршахе (чёрно-белые кадры идущего по улице Роршаха — отсылка к «фильму Паттерсона», где якобы запечатлён снежный человек), рядом с телевизором можно увидеть книги: «Equation for evil» автора Philip Caputo (данная книга была написана в 1996 году, но её автор известен своей автобиографией «A Rumor of War» (1977), посвящённой войне во Вьетнаме); «Alexander Dolgun’s story: An American in the Gulag»(1975) — мемуары американца, пережившего Гулаг; «Дэниэл Мартин»(1977) Джона Фаулза.
- В тот момент, когда в Нью-Йорке происходит взрыв, уничтожающий бо́льшую часть города, открывается портфель психиатра, беседовавшего в тюрьме с Роршахом (Уолтером Ковачем). Код портфеля — 300, что также отсылает к фильму Зака Снайдера «300». Отсылкой к этому же фильму является также и номер квартиры Комедианта, где он был убит - 300.
- В режиссёрской версии фильма участники банды «Узел на макушке» до смерти избивают Холлиса Мэйсона (первая Ночная Сова), что соответствует сюжету графического романа — исходника. Несколько последних ударов ему наносят статуэткой, изображающей Ночную Сову, с надписью «В благодарность» (англ. In gratitude).
- В сцене, когда Озимандия одновременно смотрит на несколько экранов, можно увидеть[10]:
- кадры из художественного фильма «Триста спартанцев» 1962 года,
- кадры из художественного фильма «Система безопасности» 1964 года,
- кадр из фильма «День, когда остановилась Земля» 1951 года,
- рекламный ролик компьютеров Macintosh «1984» режиссёра Ридли Скотта,
- кадры из художественного фильма «Безумный Макс 2: Воин дороги»
- кадры из мультипликационных фильмов студии Warner Brothers с участием кота Сильвестра и канарейки Твитти, а также марсианина Марвина, в котором инопланетянин пытается уничтожить Землю,
- кадры парада военной техники в честь Дня Победы на Красной площади,
- кадры порнографического содержания, в том числе содержащие сцены лесбийской связи,
- кадры из фильма «Рэмбо: Первая кровь 2», интересно, что в реальности фильма, война во Въетнаме закончилась победой США, так что сюжет про искалеченного войной ветерана невозможен.
- Роршах в офисе Вейда достает из шкафа папку с психопрофилем Доктора Манхеттена. Папка называется «Dr. Manhattan Project», что отсылает напрямую к «Проекту Манхеттен».
- Озимандия — это греческий вариант имени Рамзеса II и отсылка к одноименному стихотворению Перси Биши Шелли. Надпись из стихотворения высечена под массивным египетским бюстом на базе Вэйдта: «My name is Ozymandias, king of kings: Look on my works, ye Mighty, and despair!» (рус. Я Озимандия. Я царь царей. Моей державе в мире места мало).
Офис Вэйдта выполнен в египетском стиле, база в Антарктиде, под названием «Новый Карнак» внешне воспроизводит древний храмовый комплекс в Карнаке, Египет.
- Значок Комедианта (жёлтая улыбающаяся рожица) можно увидеть в фильме несколько раз: вписанным в ромашку на щеке девушки-хиппи, которая вставляет цветок в дуло винтовки, на футболке журналиста газеты «New Frontiersman», который находит дневник Роршаха, на пистолете Комедианта[17], на Марсе, как Галле, кратер в форме смайла. Его придумал американский художник Харви Болл в декабре 1963 года по заказу страховой компании State Mutual Life Assurance Cos. of America. Тогда страховой бизнес США переживал не лучшие времена. Первая серия смайликов вышла в виде значков, которые были подарены служащим и клиентам компании[18].
- Парень у газетного киоска читает комикс «История Чёрной шхуны». На задней стороне обложки — реклама «Метод Вэйдта»[19], отсылающий нас к вставке между двумя последними главами комикса «Хранители», где можно найти рекламную брошюру «Метода Вэйдта» — программе упражнений по физическому и духовному самосовершенствованию, разработанной самим Вэйдтом (отсылка к «методу Чарльза Атласа»). Через дорогу от киоска находится порнокинотеатр Hollywood[20], справа от которого живёт Молох (на стене дома висит жёлтая неоновая вывеска магазина «Rumrunner» с логотипом в виде двух латинских букв R, образующих череп, и скрещенными костями)[21], а слева находится ресторан Rafael’s, в котором ужинали Лори и Дэниэл. Вдали справа от киоска висит афиша c рекламой шоу «А night on the town with Pale Horse with opening guests Krystalnacht» (рус. Вечеринка с участием Pale Horse. На разогреве: Krystalnacht), реклама New Frontiersman. У здания позади киоска виднеется красный навес отеля «French Quarters» (с англ. — «Французские квартиры»). Такого отеля не существует. Возможно, это намёк на Французский квартал — историческую часть Нового Орлеана.
- Сиренево-фиолетовая гамма — цвета Вэйдта (в европейской геральдике фиолетовый цвет свидетельствовал о принадлежности к сильным мира сего, также — цвет тайны, колдовства). Они присутствуют в его одежде[22], оформлении офиса, рекламе духов «Nostalgia» компании Вэйдта[23] (её телеверсию смотрит Комедиант в момент нападения). В фильме множество логотипов и рекламы товаров производства его компании (на машинах, стендах, афишах, телевизионной рекламы)[24]. Роршах отбивается от полицейских, поджигая струю из баллончика с лаком для волос с надписью «Veidt».[25] Небоскрёб, в котором находится его офис, по ночам светится сиреневым. В сцене, где Лори выходит из такси у ресторана Rafael’s, мимо проезжает чёрный фургон со знаком пирамиды на крыше и задней двери, выполненным в сиреневой гамме. Эта же машина проезжает в начале сцены, где Холлис покупает журнал «Time». Ещё раз этот фургон проезжает, когда Лори и Дэниэл идут через улицу от кафе «Gunga Diner». В сцене нападения на Вэйдта, убийца в форме курьера приезжает на лифте, над которым загорается индикатор в виде пирамиды фиолетового цвета. Он роняет на пол коробку с логотипом «Pyramid Transnational: A new world delivered»[26]. Его форма с логотипами «Pyramid Transnational» выдержана в чёрной с фиолетовым гамме.
- На зажигалке, которой Комедиант поджигает карту, изображена Салли (Шелковый Призрак I).
- В сцене, где Комедиант разгоняет демонстрацию, в самом начале демонстранты битой разбивают жёлтый газетный автомат с газетой New York Post. На стене одного из домов есть изображение американского флага с надписью «USA welcomes Vietnam as ours 51th state!» (рус. США рады приветствовать Вьетнам — свой 51-й штат!)[27] .
- Во время похорон Комедианта звучит песня The Sounds of Silence дуэта Simon and Garfunkel. Песня была написана под впечатлением смерти Джона Кеннеди.
- Логотип на лбу Доктора Манхэттена — модель атома водорода[28].
- На доме напротив газетного киоска висит большой щит весёлой расцветки с рекламой конфет и надписью на фоне ядерного взрыва: «Meltdowns! Nuke your mind». Это ещё одна отсылка к ядерной проблеме: так называемое «расплавление активной зоны ядерного реактора».
- Когда Холлис звонит Салли, по телевизору в его доме показывают кадры с советскими войсками в Афганистане.
- Во время боевых действий во Вьетнаме, в которых принимали участие Доктор Манхэттен и Комедиант, звучит заглавная тема боя из оперы Вагнера «Полёт валькирии», что является отсылкой к фильму «Апокалипсис сегодня».
- Ближе к концу фильма в комнате, в которой происходит диалог между Салли и Лори, по телевизору идет заставка научно-фантастического телесериала «The Outer Limits» 60-х годов. В серии «The Galaxy Being» Существо из Галактики, внешне отчасти похожее на Доктора Манхэттена, демонстрирует способности, превосходящие человеческие, призывает людей Земли не использовать против него силу, учиться, исследовать миры, задуматься о тайнах вселенной и с миром покидает Землю, распавшись на частицы, что не является для него смертью, подобно Доктору Манхэттену.
- Среди книг на столе Дэна находится также и графический роман «Хранители».[10]
Прокат
- Права на прокат фильма в итоге были приобретены студиями Warner Bros. (Северная Америка) и Paramount Pictures в лице United International Pictures (все остальные страны) — точно такая же паритетная схема была использована при дистрибьюции фильма «Зодиак» (2007).
- В некоторые кинотеатры копии с фильмом доставлялись под фальшивым названием «Старые герои никогда не умирают» («Old Heroes Never Die»)[29].
- Бюджет фильма составляет $130 000 000 плюс 50 млн было затрачено на «раскрутку». Картина собрала $107 509 799 в США и $77 749 184 в других странах (в общей сложности $185 258 983)[30], что не очень удовлетворило боссов Warner. Предыдущий фильм Снайдера «300 Спартанцев» при бюджете 65 000 000 собрал $210 614 939 в США, $245 453 242 по всему миру ($456 068 181 — в общем)[31].
- Режиссёрская версия фильма, выпущенная на DVD, имеет хронометраж на 24 минуты больший, чем у театральной версии[32]. Также была выпущена так называемая «Максимальная версия» (Ultimate Cut) на 5 DVD (а также Blu-Ray) дисках, продолжительность фильма в которой составляет 215 минут[33].
Саундтрек
- My Chemical Romance — Desolation Row (Album Version) (титры)
- Nat King Cole — Unforgettable
- Bob Dylan — The Times They Are a-Changin' (Album Version)
- Simon & Garfunkel — The Sounds of Silence (Album Version)
- Janis Joplin — Me And Bobby McGee
- K.C. And The Sunshine Band — I`m Your Boogie Man
- Billie Holiday — You`re My Thrill (Album Version)
- Philip Glass Ensemble — Pruit Igoe & Prophecies
- Leonard Cohen — Hallelujah (Album Version)
- The Jimi Hendrix Experience — All Along The Watchtower (Album Version)
- Budapest Symphony Orchestra — Ride Of The Valkyries (Album Version)
- Nina Simone — Pirate Jenny [Live]
- Nena — 99 Luftballons
Напишите отзыв о статье "Хранители (фильм)"
Примечания
- ↑ [www.imdb.com/title/tt0409459/business Box office / business for Watchmen]
- ↑ [www.boxofficemojo.com/movies/?id=watchmen.htm Watchmen (2009)]. Box Office Mojo. Проверено 30 августа 2010. [www.webcitation.org/66HCMDOwg Архивировано из первоисточника 19 марта 2012].
- ↑ [1.bp.blogspot.com/_2Q9Wt_el1aE/SpOKCh7tdvI/AAAAAAAAAC8/uCqHedjQV0U/s1600-h/IMG_0340.jpg Дневник Роршаха]
- ↑ [img.photosex.biz/imager/w_400/3c3fafb14336763b27a351abf62bfc88.jpg Обложка американского издания диска Blu-ray «История Чёрной Шхуны»]
- ↑ [dvddom.ru/images/9b28.jpg Обложка DVD русского издания «Под маской»]
- ↑ [vulcanstev.files.wordpress.com/2009/04/bubastis.jpg Бубастис в фильме]
- ↑ [images.wikia.com/watchmen/images/b/b0/Bubastis.png Бубастис в комиксе]
- ↑ [www.film.ru/article.asp?id=5689 Титры Хранителей — откуда все это взялось?]
- ↑ [st.kinopoisk.ru/im/kadr/8/9/5/kinopoisk.ru-Watchmen-895790.jpg Салли с газетой The New York Gazette]
- ↑ 1 2 3 Larry Carroll. [www.mtv.com/news/1606068/watchmen-easter-eggs-our-favorite-blink-and-youll-miss-em-moments/ ‘WATCHMEN’ EASTER EGGS: OUR FAVORITE BLINK-AND-YOU’LL-MISS-‘EM MOMENTS]. mtv.com (2/27/2009).
- ↑ [4.bp.blogspot.com/_2Q9Wt_el1aE/SpOLToY0NoI/AAAAAAAAAD0/zoJGaEPRrpE/s1600-h/calling+card.jpg calling+card.jpg (image)]
- ↑ [pics.kinokadr.ru/photoes/2009/02/14/watchmen/40.jpg Армстронг и Манхэттен]
- ↑ [my-hit.org/film/4320/picture/frame/415328/ Кафе «Gunga Diner»]
- ↑ [my-hit.org/film/4320/ Афишки кафе «Gunga Diner» на остановке]
- ↑ [3.bp.blogspot.com/_2Q9Wt_el1aE/SpOK-btQCcI/AAAAAAAAADc/j9QbSqcDG5s/s1600-h/IMG_0359.jpg Афиша «Gunga Diner»]
- ↑ [pics.kinokadr.ru/photoes/2009/02/14/watchmen/38.jpg Афиши Pale Horse и Озимандии]
- ↑ [dreamworlds.ru/uploads/posts/2009-06/1244030036_pic-2009-02-23-toy-fair-medium.jpg Пистолет Комедианта]
- ↑ [www.membrana.ru/particle/2309 История смайлика]
- ↑ [img.photobucket.com/albums/v335/sterpazook/a85f73fc.jpg Метод Вэйдта]
- ↑ [www.kinopoisk.ru/picture/660645/ Газетный киоск и окрестности]
- ↑ На 00:51:40 режиссёрской версии фильма видно как Молох подходит к дому, слева от него указанный кинотеатр
- ↑ [pics.kinokadr.ru/photoes/2009/02/14/watchmen/24.jpg Эдриан Вэйдт]
- ↑ [farm4.static.flickr.com/3224/3292052749_0001596e3f.jpg Духи «Nostalgia»]
- ↑ [farm3.static.flickr.com/2006/2433831673_76f17fc8cc_b.jpg Товары компании Вэйдта]
- ↑ [pics.kinokadr.ru/photoes/2009/02/14/watchmen/11.jpg Роршах с баллончиком]
- ↑ [www.myiconart.com/ekmps/shops/myiconart/images/watchmen-pyramid-transnational-mens-t-shirt-37564-p.png Логотип «Pyramid Transnational»]
- ↑ [dreamworlds.ru/uploads/posts/2009-06/thumbs/1244030839_b13609e002291.jpg Надпись: «USA welcomes Vietnam as ours 51th state!»]
- ↑ [markbook.chat.ru/kvant/atom1.gif Модель атома водорода]
- ↑ [www.imdb.com/title/tt0409459/trivia?tr0796965 Trivia for «Watchmen»] (англ.) на сайте Internet Movie Database
- ↑ [www.boxofficemojo.com/movies/?id=watchmen.htm Сборы фильма «Хранители»] на сайте Box Office Mojo
- ↑ [www.boxofficemojo.com/movies/?id=300.htm Сборы фильма «300»] на сайте Box Office Mojo
- ↑ [watchmenmovie.warnerbros.com/dvd/index2.html Официальный сайт «Хранителей»]
- ↑ [www.amazon.com/gp/product/B002Q9VPFM/ref=ox_sc_act_title_1?ie=UTF8&m=AYJXDW52TJL6Y Информация о «Максимальной версии»] на сайте интернет-магазина Amazon
Ссылки
- [watchmenmovie.warnerbros.com/ Официальный сайт фильма] (англ.)
- «Хранители» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.rottentomatoes.com/m/watchmen/ «Хранители»] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
- [www.allmovie.com/movie/v353567 Хранители] (англ.) на сайте allmovie
- [media.filmz.ru/photos/full/f_22319.jpg История Хранителей в ключевых датах и события]
- [cogitarium.ru/?n=watchmen Рецензия на фильм «Хранители»]
| ||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Хранители (фильм)
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.
Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.
Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.
Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Категории:
- Фильмы по алфавиту
- Фильмы Зака Снайдера
- Фантастические фильмы США
- Фильмы альтернативной истории
- Фильмы о супергероях
- Фильмы-боевики США
- Фильмы-триллеры США
- Экранизации комиксов Алана Мура
- Фильмы Warner Bros.
- Фильмы Paramount Pictures
- Хранители
- Фильмы о Нью-Йорке
- Ричард Никсон в массовой культуре
- Фильмы Legendary Pictures
- Фильмы IMAX
- Экранизации комиксов DC
- Фильмы о вигилантах
- Фантастические фильмы 2009 года
- Фильмы о Вашингтоне
- Фильмы о мутантах
- Фильмы об учёных
