Хрвое Вукчич Хорватинич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Хрвое Вукчич Хрватинич»)
Перейти к: навигация, поиск
Хрвое Вукчич Хорватинич<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Миниатюра из Хрвоева миссала[en]</td></tr>

 
Вероисповедание: богомил
Рождение: около 1350 года
Котор
Смерть: 1416(1416)
Род: Хорватиничи
Отец: Вукац[en]
Супруга: Елена Нелипчич[en]

Хрвое Вукчич Хорватинич (сербохорв. Hrvoje Vukčić Hrvatinić; ок. 1350 — 1416) — боснийский властелин из рода Хорватиничей. Носил титул герцога Сплита, великого воеводы Боснии и князя Нижних краёв.



Биография

Хрвое был старшим сыном боснийского феодала Вукца[en] из рода Хорватиничей. Как князь и рыцарь венгерского короля Людовика I впервые упоминается в 1376 году. В 1380 году от боснийского короля Твртка I получил земли в жупе Лашва и титул великого воеводы. После смерти Людовика I принял участие в династических спорах за венгерский престол между Сигизмундом и Владиславом. На выборах короля Боснии 1398 года оказал влияние в пользу Остои. Короновавшись в Задаре в 1403 году, Владислав Неаполитанский назвал Хрвоя герцогом Сплитским, даровал ему адриатические острова Корчулу, Хвар и Брач, и назначил его наместником Венгрии, Хорватии, Боснии и Далмации. Хрвое чеканил собственные деньги. Глаголический книжник Бутко составил для Хрвоя Хрвоев миссал[en], а последователь Боснийской церкви по имени Хвал написал кириллический «Хвалов сборник[en]». Находясь во враждебных отношениях с королём Остоей, Хрвое повлиял на смещение его с престола и приведение к власти нового короля Твртка II. После вторжения венгерского войска в Боснию в 1408 году Хрвое занял сторону венгров. После чего потерял влияние, потерял острова в Адриатическом море и жупу Сана. Хрвое искал помощи у турок и боснийских феодалов. В сражении 1415 года у Лашвы венгерское войско потерпело поражение. Умер в 1416 году[1].

Наряду с хумским воеводой Сандалем Храничем (ум. 1435) был одним из самых могущественных феодалов в истории средневековой Боснии. Дубровник даже подарил Хрвою дворец в городе[2]. Почти всю свою жизнь воевода был приверженцем Боснийской церкви[3].

Напишите отзыв о статье "Хрвое Вукчич Хорватинич"

Примечания

  1. [www.enciklopedija.hr/natuknica.aspx?id=26387 Hrvatinić, Hrvoje Vukčić]. // enciklopedija.hr. Проверено 11 февраля 2016.
  2. Бромлей, Ю. В. и др. [www.inslav.ru/images/stories/pdf/1963_Istorija_Jugoslavii-1.pdf История Югославии]. — М.: Издательство АН СССР, 1963. — Т. I.
  3. Ljubez, Bruno. Jajce Grad: prilog povijesti posljednje bosanske prijestolnice. — HKD Napredak, 2009. — С. 145.

Отрывок, характеризующий Хрвое Вукчич Хорватинич

– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.