Хренников, Тихон Николаевич

Тихон Хренников
Основная информация
Дата рождения	28 мая (10 июня) 1913(1913-06-10)
Место рождения	Елец, Орловская губерния, Российская империя
Дата смерти	14 августа 2007(2007-08-14) (94 года)
Место смерти	Москва, Россия
Страна	СССР СССР → Россия Россия
Профессии	композитор, кинокомпозитор, педагог,
Жанры	опера, симфония, инструментальный концерт, песня, музыка к кинофильмам и спектаклям
Награды
[www.khrennikov.ru/ www.khrennikov.ru]

Ти́хон Никола́евич Хре́нников (28 мая (10 июня) 1913, Елец — 14 августа 2007, Москва) — крупный советский и российский композитор, музыкально-общественный деятель, педагог, профессор. Первый секретарь Союза композиторов СССР в 1948—1991 гг.

Народный артист СССР (1963). Герой Социалистического Труда (1973). Лауреат Ленинской премии (1974), трёх Сталинских премий второй степени (1942, 1946, 1952) и Государственной премии СССР (1967). Член ВКП(б) с 1947 года.

Один из крупнейших русских композиторов. Автор 8 опер, 5 балетов, 3 симфоний, 9 инструментальных концертов, музыки для 30 кинофильмов, многочисленных произведений камерной, вокальной и программной музыки и музыки для театральных постановок.

Биография

Тихон Хренников родился в Ельце (ныне Липецкая область) десятым ребёнком в купеческой семье; мать — Варвара Васильевна — домохозяйка.

Увлёкся музыкой во время пребывания в Ельце пианиста и композитора В. П. Агаркова, ученика пианиста К. Н. Игумнова, стал заниматься с Анной Федоровной Варгуниной. Зимой 1927—1928 прибыл в Москву и показал свои произведения Агаркову, который отнёсся к нему с симпатией и посоветовал сначала закончить среднее образование в Ельце, а затем учиться в Москве. Весной 1929 года окончил школу-девятилетку; написав письмо Михаилу Гнесину и получив положительный ответ, поступил в число студентов музыкального техникума им. Гнесиных, который окончил 1932 году. В 1936 году окончил Московскую консерваторию, ученик В. Я. Шебалина и Г. Г. Нейгауза. В 1933 году был приглашён работать в Московский детский театр, которым руководила Н. И. Сац. В 1941 году заведовал музыкальной частью театра Красной Армии.

В 1939 году написал оперу «В бурю» (1939), которая стала «первым успешным опытом претворения в музыке революционной темы», в ней Хренников впервые вывел в опере В. И. Ленина. В 1950 году написал оперу «Фрол Скобеев» (1950). Писал музыку к спектаклям и фильмам, в том числе «Свинарка и пастух» (1941), «В шесть часов вечера после войны» (1944) и т. д. В его музыкальном спектакле «Доротея» (и других) одну из главных ролей на премьере исполнял оперный певец Леонид Екимов.

Уже в 1930-е гг. Хренников вошёл в официальную обойму советских композиторов, представляя «композиторскую молодёжь». Характерно его выступление во время дискуссии о статьях в «Правде» «Сумбур вместо музыки» и «Балетная фальшь», состоявшейся в феврале 1936 г.:

«Постановление от 23 апреля 1932 года было ставкой на сознательность советского художника. Этого экзамена советские художники не выдержали. После 23 апреля молодёжь устремилась на учёбу. Перед нами встал вопрос об овладении мастерством, овладении техникой. Наступило увлечение западными современниками. Имена Гиндемита [имелся в виду Хиндемит] и Кшенека стали именами передовых современных художников. […] После увлечения западническими тенденциями появилась тяга к простоте, подействовала работа в театрах, где требовалась простая, выразительная музыка. Мы росли, росло и наше самосознание, росло стремление быть по-настоящему советскими композиторами, людьми своей эпохи; сочинения Гиндемита перестали нас удовлетворять. Вскоре приехал Прокофьев, с заявлением, что советская музыка — это провинциализм, что самым современным композитором является Шостакович. У молодёжи наступило противоречивое состояние, вызванное, с одной стороны, личным стремлением к настоящей музыке, к тому, чтобы музыка была проще и понятнее массам, — и высказываниями таких музыкальных авторитетов, как Прокофьев, с другой. Критика писала хвалебные оды Шостаковичу. […] Как молодёжь реагировала на „Леди Макбет“? В опере есть большие мелодические куски, которые открыли нам некоторые творческие перспективы. Полную неприязнь вызвали антракты и многое другое».

Долгое время было распространено мнение, что советские музыканты в период правления Хренникова якобы не подвергались репрессиям, не арестовывались и т. д. В интервью, данном пианисту Яше Немцову 8 ноября 2004 г. в Москве, Хренников утверждал, что благодаря его заступничеству, был «тут же освобождён» «задержанный» композитор Моисей Вайнберг, и то же произошло с А. М. Веприком. В действительности, Веприк провел в ГУЛаге четыре года, а Вайнберга, вышедшего на свободу в июне 1953 г. спасла от преследований и, возможно, гибели, смерть Сталина. Вместе с тем, по свидетельству Е. Кисина, композитор Михаил Меерович был благодарен Хренникову за то, что тот спас его от травли в кампанию «борьбы с космополитизмом».

В 1949 году Хренников подверг уничтожающей критике молодого композитора Александра Локшина, воспользовавшись формулировками одного из идеологов сталинизма, Павла Апостолова; при этом «модернистскому» творчеству Локшина в качестве образца истинного, народного по духу искусства была противопоставлена кантата «Сон Степана Разина» Галины Уствольской. Это выступление вызвало возмущение М. Ф. Гнесина, обвинившего Хренникова, не осмелившегося критиковать Локшина в профессиональной среде, в двуличии. Результатом погрома явилось изгнание Локшина из академической среды.

Идеологические кампании 1948—1949 годов против «формалистов» в музыке непосредственно продолжили так называемую «борьбу с космополитами» — политику государственного антисемитизма, расцветшего после Второй мировой войны и проявившегося в самых разных формах, в том числе в искусстве — от знаменитых идеологических постановлений, деклараций официальных писателей и критиков до омерзительных карикатур и площадной антисемитской брани в журнале «Крокодил». Историки государственного антисемитизма в СССР называют Тихона Хренникова в ряду наиболее активных поборников «чистоты русской культуры». При этом в советской официальной политике и до, и после смерти Сталина постоянно проводилась четкая граница между «хорошими советскими евреями» и «нацистами-сионистами». Этой «партийной линии» следовало руководство Союза композиторов, клеймившее «сионистских агрессоров», «агентов мирового империализма» и расправлявшееся с «идеологически порочными», «враждебными» явлениями в советской музыкальной культуре. Понятие «сионист» зачастую использовалось как жупел в борьбе с неугодными режиму людьми разных национальностей, вероисповеданий, убеждений и т. д. (Рославец, Николай Андреевич). «Борьба с формалистами» проводилась также в других странах: по свидетельству Дьёрдя Лигети, после официального визита Хренникова в Будапешт, в 1948 году был снят с репертуара балет Б. Бартока «Чудесный мандарин»; буквально за ночь были перенесены в запасники полотна французских импрессионистов и проч. В 1952 году Лигети чуть не был лишён права на преподавание за то, что демонстрировал студентам запрещённую партитуру «Симфонии псалмов» И. Ф. Стравинского, — Лигети спасло личное вмешательство З. Кодаи.

После смерти И. В. Сталина Хренников сохранил свои позиции и оставался на протяжении более 40 лет единственным руководителем советской музыки. В это время Хренников написал оперы «Мать» (1957), «Золотой телёнок» (1985), балеты «Любовью за любовь» (1976), «Гусарская баллада» (1979), оперетту «Сто чертей и одна девушка» (1963) и т. д. Поддерживал «партийную линию» в музыке, участвовал в гонениях на композиторов, в том числе Софию Губайдулину (см. Хренниковская семёрка). Замалчиванию или систематическим нападкам подвергалось наследие русского авангарда, а также его исследователи. Так, многие годы третировался немецкий публицист Детлеф Гойовы (1934—2008), пропагандировавший на Западе «новую советскую музыку 20-х гг.». Публицисту, ославленному антисоветчиком, до 1989 года был запрещён въезд в СССР; копии его статей, пересылаемых коллегам, арестовывались советской таможней. В свою очередь, не выпускались за границу отечественные музыковеды, занимавшиеся наследием русского авангарда (см. Рославец, Николай Андреевич).

С 1961 года преподавал в МГК имени П. И. Чайковского (с 1966 года — профессор). В последнее десятилетие свой жизни Хренников негативно высказывался о лидерах перестройки, распаде СССР и ликвидации соответствующих структур: «Здесь было предательство наших руководителей. Я считаю предателем партии и предателем народа Горбачева и его приспешников, которые специально устроили травлю советского искусства […]».

Хренников следующим образом отзывался о Сталине и его эпохе:

«Сталин, по-моему, музыку знал лучше, чем кто-либо из нас. Он постоянно ходил на спектакли Большого театра и часто водил туда Политбюро — воспитывал, так сказать, своих сотрудников. […] Сталин был совершенно нормальный человек. С ним часто спорил Фадеев, мне один раз пришлось поспорить. […] Вообще в СССР музыка, как в классической Древней Греции, была крупнейшим государственным делом. Духовное влияние крупнейших композиторов и исполнителей, формирующее умных и волевых людей, было огромным, в первую очередь через радио. Наш Союз композиторов обладал огромной материальной мощью. Мы в год имели 20 миллионов рублей! По тем временам — это колоссальная сумма. Мы строили дома, давали бесплатно квартиры. Создавали Дома творчества».

Умер 14 августа 2007 года в Москве. Похороны прошли в Ельце 17 августа 2007 года. Ещё за несколько месяцев до своей кончины Тихон Николаевич говорил о том, что хотел бы быть похоронен в Ельце, в городе, где он родился, который он очень любил, где были похоронены его родители. Администрация города, посоветовавшись с внуком и дочерью композитора, решила похоронить его в саду его собственного дома-музея, где он родился.

Общественная деятельность

• Член ВКП(б) с 1947 года
• Член Центральной ревизионной комиссии КПСС (1961—1976)
• Кандидат в члены ЦК КПСС (1976—1990)
• Депутат ВС СССР 6—11 созывов (1962—1989)
• Генеральный (1948—1957), первый (1957—1991) секретарь СК СССР
• Президент Музыкальной секции Всесоюзного общества культурной связи с заграницей (с 1949)
• Президент Ассоциации музыкальных деятелей Союза советских обществ дружбы с зарубежными странами (с 1975)
• Член Советского комитета защиты мира (с 1948)
• Руководитель Оргкомитета Международного конкурса им. П. И. Чайковского в Москве (с 1978)
• Председатель Оргкомитета 1-го Международного музыкального фестиваля в СССР (1981)
• Председатель Конкурса молодых композиторов России
• Академик Национальной академии кинематографических искусств и наук России.

Награды и звания

Премии

• Сталинская премия второй степени (1942) — за музыку к к/ф «Свинарка и пастух» (1941)
• Сталинская премия второй степени (1946) — за музыку к к/ф «В шесть часов вечера после войны» (1944)
• Сталинская премия второй степени (1952) — за музыку к к/ф «Донецкие шахтёры» (1950)
• Государственная премия СССР (1967) — за цикл инструментальных концертов (концерт для скрипки с оркестром, концерт для виолончели с оркестром)
• Ленинская премия (1974) — за 2-й концерт для фортепиано с оркестром
• Государственная премия РСФСР имени М. И. Глинки (1979) — за 2-й концерт для скрипки с оркестром
• Премия Президента Российской Федерации (2003)

Звания

• Народный артист СССР (1963)
• Народный артист РСФСР (1954)
• Заслуженный артист РСФСР (1950)

Награды

• Герой Социалистического Труда (1973)
• Четыре ордена Ленина (1963, 1971, 1973, 1983)
• Два ордена Трудового Красного Знамени (1966,1988)
• Орден Почёта (1998)
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1946)
• Медаль «За оборону Москвы» (1946)
• Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1946)
• Медаль «В память 800-летия Москвы» (1947)
• Медаль «Двадцать лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1965)
• Медаль «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1975)
• Медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» (1985)
• Медаль «Ветеран труда» (1995)
• Медаль «50 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1995)
• Медаль «В память 850-летия Москвы» (1997)
• Медаль «60 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (2005)
• Медаль «За укрепление боевого содружества»

Международные награды и звания

19?? — Нагрудный знак «За заслуги перед польской культурой» (Польша)

19?? — Медаль «Дружба» (Монголия)

1959 — Серебряная медаль Всемирного совета мира

1968 — Орден «Кирилл и Мефодий» 1-й степени (НРБ)

1970 — Член-корреспондент немецкой академии искусств (ГДР)

1970 — Медаль «25 лет Народной власти»

1976 — Академик Тиберийской академии (Италия)

1977 — Премия Международного музыкального совета ЮНЕСКО

1981 — Член «Золотого легиона» (Италия)

1982 — Медаль «100 лет со дня рождения Георгия Димитрова» (1882—1982) (Болгария)

1983 — Орден «Звезда дружбы народов» (ГДР)

1984 — Академик Академии Санта-Чечилия (Италия)

1985 — Орден «За культурные заслуги» (Румыния)

1985 — Медаль Рихарда Штрауса (ГДР)

1994 — Офицер Ордена искусств и литературы (Франция)

2003 — Медаль Моцарта ЮНЕСКО

Награды и премии общественных и иных организаций

• 1963 — Почётный знак 1-й степени городского совета Софии (Болгария)
• 1965 — Почётный гражданин города Русе (Болгария)
• 1969 — Почётная медаль «Борец за мир» Советского комитета защиты мира
• 1972 — Почётный гражданин города Бургас (Болгария)
• 1972 — Почётный гражданин города Елец
• 1972 — Ветеран 4-й гвардейской танковой армии
• 1980 — Медаль «За вклад культуры и искусства в развитие Чехословацко-советской дружбы» (ЧССР)
• 1980 — Медаль имени А. В. Александрова
• 2000 — Памятный знак Академии управления МВД РФ
• 2002 — Премия МВД РФ
• 2002 — Почётная премия РАО «За вклад в развитие науки, культуры и искусства»
• 2003 — Медаль «Достойному» Российской академии художеств
• 2003 — Премии «Российский национальный Олимп» (Орден «За честь и доблесть» и нагрудный знак «Золотой Олимп»)
• 2004 — Почётный гражданин Липецкой области
• 2004 — Рубиновый крест Благотворительного фонда «Меценаты столетия»
• 2005 — Медаль «За особый вклад в развитие Кузбасса» 1-й степени
• 2005 — Общественная премия «Патриот Москвы»
• 2006 — Орден миротворца 1-й степени Всемирного благотворительного альянса «Миротворец».

Награды кинофестивалей

• 1951 — Большая премия за к/ф «Кавалер Золотой Звезды» (VI МКФ в Карловых Варах)
• 1954 — Большая премия за к/ф «Верные друзья» (VIII МКФ в Карловых Варах)
• 1959 — Премия «Золотой парус» за к/ф «Капитанская дочка» (XII МКФ в Локарно)
• 2001 — Приз за лучшую музыку к к/ф «Два товарища» (КФ «Литература и кино» в Гатчине)

Творчество

Оперы

• «В бурю» (по роману «Одиночество» Вирты, 1939),
• «Фрол Скобеев» (1950),
• «Мать» (по одноименному роману М. Горького, 1957),
• «Доротея» (1983, по комедии Шеридана «Дуэнья»),
• опера-сказка для детей «Мальчик-великан» (1969),
• «Много шума из-за… сердец» (по комедии «Много шума из ничего» Шекспира, 1972),
• «Золотой телёнок» (1985, по И.Ильфу и Е.Петрову)
• «Голый король» (1988, по И.Ильфу и Е.Петрову);

Балеты

• «Наш двор» (1970),
• «Любовью за любовь» (на сюжет комедии «Много шума из ничего» Шекспира, 1976),
• «Гусарская баллада» (на сюжет комедии «Давным-давно» А. Гладкова, 1979),
• «Наполеон Бонапарт» (1995),
• «Капитанская дочка» (1999);

Оперетты

• «Сто чертей и одна девушка» (1963),
• «Белая ночь» (1967);

Для оркестра

• симфония № 1 (1935)
• симфония № 2 (1942, 2-я ред. 1944)
• симфония № 3 (1974)

Концерты

• для фортепиано с оркестром № 1 (1933)
• для фортепиано с оркестром № 2 (1972)
• для фортепиано с оркестром № 3 (1974)
• для скрипки с оркестром № 1 (1959)
• для скрипки с оркестром № 2 (1975)
• для виолончели с оркестром № 1 (1964)
• для виолончели с оркестром № 2 (1986)

Для инструментов

• 5 пьес для фортепиано (1933),
• 3 пьесы для фортепиано (1935);
• 3 пьесы для скрипки и фортепиано (1978);

Для хора

• 3 поэмы для хора без сопровождения на стихи Н. А. Некрасова (1971);
• для хора с сопровождением — «Есть на севере хороший городок» (сл. В. М. Гусева, 1942), «Уральцы бьются здорово» (сл. А. Л. Барто, 1942) и др.;

Песни

• для голоса с фортепиано — 3 романса на стихи А. С. Пушкина (1935),
• «Берёзка» (сл. С. А. Есенина, 1935),
• «Песня о московской девушке», «Песня о дружбе» (обе на сл. Барто, 1941),
• «Серенада» (сл. П. Г. Антокольского, 1941),
• «Прощание» (сл. Б. Кравченко, 1942),
• «Новогодняя песня» (сл. Гусева, 1942),
• 5 песен на стихи Р. Бёрнса в пер. С. Я. Маршака (1944),
• «Песня о песне» (сл. В. Тихонова, 1944),
• «Поезд идёт всё быстрей» (сл. А. А. Коваленкова, 1947),
• «Студенческая» (сл. М. А. Светлова, 1947),
• «Лодочка», «Мы вам расскажем», «Что так сердце растревожено», «Песенка верных друзей» (все на сл. М. Л. Матусовского, 1954),
• «Московские окна» (сл. Матусовского, 1962) и др.;

Музыка к спектаклям

• «Мик» Шестакова (1934, Московский театр для детей),
• «Много шума из ничего» Шекспира (1936, Театр им. Е. Б. Вахтангова, Москва),
• «Без вины виноватые» A. H. Островского (1937, там же),
• «Шёл солдат с фронта» Катаева («Я сын трудового народа», 1938, там же),
• «Романтики» Ростана (1940, Центральный детский театр, Москва),
• «Дон Кихот» Булгакова (по М. Сервантесу, 1941, Театр им. Е. Б. Вахтангова),
• «Давным-давно» Гладкова (1942, Центральный театр Красной Армии, Москва),
• «Концерт» Файко (1936, Московский театр Революции),
• «День рождения» бр. Тур (1945, ЦТКА),
• «Умные вещи» Маршака (1965, Малый театр) и др.

Музыка к фильмам

• 2001 — «Московские окна»
• 2000 — «Два товарища»
• 1993 — «Люблю» (короткометражный) (песни)
• 1989 — «Маша и три медведя» (короткометражный)
• 1983 — «Умные вещи» (фильм-спектакль)
• 1983 — «Любовью за любовь»
• 1982 — «Операция на сердце» (фильм-спектакль)
• 1982 — «Любимые песни» (короткометражный)
• 1980 — «Копилка»
• 1979 — «Антарктическая повесть»
• 1978 — «Дуэнья»
• 1978 — «Время выбрало нас»
• 1976 — «Додумался, поздравляю!»
• 1973 — «Таланты и поклонники»(совместно с А. Чайковским)
• 1972 — «Вера, Надежда, Любовь»
• 1972 — «Руслан и Людмила»
• 1969 — «Трое» (Текст песен М. Л. Матусовского)
• 1967 — «Пароль не нужен»
• 1964 — «Товарищ Арсений»
• 1962 — «Гусарская баллада»
• 1958 — «Капитанская дочка»
• 1956 — «Много шума из ничего»
• 1954 — «Верные друзья»
• 1950 — «Кавалер Золотой Звезды»
• 1950 — «Донецкие шахтеры»
• 1947 — «Поезд идёт на восток»
• 1944 — «В шесть часов вечера после войны»
• 1941 — «Свинарка и пастух»
• 1938 — «Борьба продолжается»
• 1926 — «Мать»

Оценка творчества

Новейшая критика тесно связывает эстетику Хренникова с особенностями культуры советского периода:

В своем творчестве композитор счастливо проплыл мимо всех острых углов и неизбежных, казалось бы, влияний. Обогнул опасный трагизм Д. Д. Шостаковича, обошелся без американистых блюзов И. О. Дунаевского, не опустился до поощряемой безграмотной халтуры и избавил от всякого налёта модерновости стиль своего высокомерного кумира С. С. Прокофьева. В результате получилась бодрая, ритмично-жанровая (то вальсок, то полька, а то вдруг и болеро проскочит) и, в общем, очень неплохая музыка, призванная демонстрировать советский оптимизм, советское композиторское качество и безграничные возможности советских исполнителей.

— [www.vremya.ru/2001/38/10/7157.html Е. Бирюкова. «Музыка для детей и юношества»] // «Время новостей», № 38, 2 марта 2001.

Другой критик, усиливая ту же мысль, отмечает:

От современников и предшественников Хренникова отличает какой-то особенный розовощёкий оптимизм гражданина страны сытой и спокойной, о которой все много читали, но в которой за семьдесят лет так никто и не побывал. <…> Слушая Хренникова, пропускаешь мимо ушей технические огрехи исполнителей, не устаешь поражаться: ведь только ему одному удалось создать музыку несуществовавшего и несуществующего государства, живущего в заветном «светлом будущем».

— [www.musiccritics.ru/?id=3&readfull=3640 Михаил Фихтенгольц. Музыка светлого будущего] // «Известия», 2 марта 2001.

Семья

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Жена Клара Арнольдовна; с ней прожил 67 лет.

Дочь Наталья Тихоновна Хренникова (1940 г. р.) — художник театра и кино.

Внук Андрей (1966 г. р., окончил МГИМО, президент благотворительного фонда Тихона Хренникова в поддержку музыкальной культуры) от брака (в 1966—1996) Натальи Хренниковой с Игорем Кокаревым.

Правнуки и правнучки: Виктория (1984 г. р.); Тихон (1987 г. р.) — выпускник московской консерватории, музыкант и композитор, лауреат международных конкурсов и фестивалей, записал на компакт-диске все фортепианные произведения своего прадеда Т. Н. Хренникова и написал виолончельную пьесу его памяти; Арина (2007 г. р.), Артем (2010 г. р.).

Увековечение имени

• 30 июля 2008 года в Липецке появилась улица Хренникова.
• 14 августа 2008 года в саду дома-музея в Ельце установили памятник Хренникову работы А. М. Таратынова. В Ельце присвоено имя Хренникова школе, в которой учился композитор в детстве.
• В апреле 2015 года в Москве на доме, где с 1981 по 2007 гг. проживал Тихон Хренников, была установлена памятная доска. В церемонии открытия мемориальной доски приняли участие Валерий Гергиев, Иосиф Кобзон, министр культуры РФ Владимир Мединский и глава департамента культуры Москвы Александр Кибовский.
• Правнук Т. Н. Хренникова композитор Тихон Андреевич Хренников написал виолончельную пьесу «Всё не вечно» памяти прадеда.

Интересные факты

• 1 апреля 2016 года, в День Смеха, Свердловская филармония пустила слух, будто решила поддержать энтузиастов, создавших петицию за присвоение филармонии имени Тихона Хренникова. Авторы инициативы исходили из идеи: «для раскрытия души музыке нужна тишина, иначе получится х**нь» — а так же ссылались на «суетность» фестиваля «Безумный день в Екатеринбурге», где подразумевались регулярные переходы слуашетелй с одного концерта на другой, вследствие параллельных концертов сразу на нескольких площадках. Новость, в целом, получила преимущественно положительно или нейтральные оценки в социальных сетях. Противники ссылались на неблагозвучие и неочевидную аббревиатуру.

См. также

• Хренниковская семёрка
• Рославец, Николай Андреевич

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10933 Хренников, Тихон Николаевич]. Сайт «Герои Страны».

• [www.khrennikov.ru/ Официальный сайт Тихона Хренникова]
• [zavtra.ru/content/view/1998-10-1381/ Интервью Тихона Хренникова: «Я чист перед музыкой и народом…».]
• [zavtra.ru/content/view/2006-09-2781/ Интервью Тихона Хренникова: «Сталин знал музыку лучше нас…».]

Отрывок, характеризующий Хренников, Тихон Николаевич

Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он не замечает ее рассеянности, сказал несколько слов m lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что, может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось помочь ей, сказать ей что нибудь приятное; но он не мог придумать, что бы сказать ей.
– Прощайте, княжна, – сказал он. Она опомнилась, вспыхнула и тяжело вздохнула.
– Ах, виновата, – сказала она, как бы проснувшись. – Вы уже едете, граф; ну, прощайте! А подушку графине?
– Постойте, я сейчас принесу ее, – сказала m lle Bourienne и вышла из комнаты.
Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.
– Да, княжна, – сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь, – недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, – а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь.
Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистым взглядом, когда он говорил это. Она как будто старалась понять тот тайный смысл его слов, который бы объяснил ей его чувство к ней.
– Да, да, – сказала она, – но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь…
– Я не принимаю ваших похвал, – перебил он ее поспешно, – напротив, я беспрестанно себя упрекаю; но это совсем неинтересный и невеселый разговор.
И опять взгляд его принял прежнее сухое и холодное выражение. Но княжна уже увидала в нем опять того же человека, которого она знала и любила, и говорила теперь только с этим человеком.
– Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, – сказала она. – Мы так сблизились с вами… и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но я ошиблась, – сказала она. Голос ее вдруг дрогнул. – Я не знаю почему, – продолжала она, оправившись, – вы прежде были другой и…
– Есть тысячи причин почему (он сделал особое ударение на слово почему). Благодарю вас, княжна, – сказал он тихо. – Иногда тяжело.
«Так вот отчего! Вот отчего! – говорил внутренний голос в душе княжны Марьи. – Нет, я не один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в нем; я угадала его благородную, твердую, самоотверженную душу, – говорила она себе. – Да, он теперь беден, а я богата… Да, только от этого… Да, если б этого не было…» И, вспоминая прежнюю его нежность и теперь глядя на его доброе и грустное лицо, она вдруг поняла причину его холодности.
– Почему же, граф, почему? – вдруг почти вскрикнула она невольно, подвигаясь к нему. – Почему, скажите мне? Вы должны сказать. – Он молчал. – Я не знаю, граф, вашего почему, – продолжала она. – Но мне тяжело, мне… Я признаюсь вам в этом. Вы за что то хотите лишить меня прежней дружбы. И мне это больно. – У нее слезы были в глазах и в голосе. – У меня так мало было счастия в жизни, что мне тяжела всякая потеря… Извините меня, прощайте. – Она вдруг заплакала и пошла из комнаты.
– Княжна! постойте, ради бога, – вскрикнул он, стараясь остановить ее. – Княжна!
Она оглянулась. Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу, и далекое, невозможное вдруг стало близким, возможным и неизбежным.
……


Осенью 1814 го года Николай женился на княжне Марье и с женой, матерью и Соней переехал на житье в Лысые Горы.
В три года он, не продавая именья жены, уплатил оставшиеся долги и, получив небольшое наследство после умершей кузины, заплатил и долг Пьеру.
Еще через три года, к 1820 му году, Николай так устроил свои денежные дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту.
Начав хозяйничать по необходимости, он скоро так пристрастился к хозяйству, что оно сделалось для него любимым и почти исключительным занятием. Николай был хозяин простой, не любил нововведений, в особенности английских, которые входили тогда в моду, смеялся над теоретическими сочинениями о хозяйстве, не любил заводов, дорогих производств, посевов дорогих хлебов и вообще не занимался отдельно ни одной частью хозяйства. У него перед глазами всегда было только одно именье, а не какая нибудь отдельная часть его. В именье же главным предметом был не азот и не кислород, находящиеся в почве и воздухе, не особенный плуг и назем, а то главное орудие, чрез посредство которого действует и азот, и кислород, и назем, и плуг – то есть работник мужик. Когда Николай взялся за хозяйство и стал вникать в различные его части, мужик особенно привлек к себе его внимание; мужик представлялся ему не только орудием, но и целью и судьею. Он сначала всматривался в мужика, стараясь понять, что ему нужно, что он считает дурным и хорошим, и только притворялся, что распоряжается и приказывает, в сущности же только учился у мужиков и приемам, и речам, и суждениям о том, что хорошо и что дурно. И только тогда, когда понял вкусы и стремления мужика, научился говорить его речью и понимать тайный смысл его речи, когда почувствовал себя сроднившимся с ним, только тогда стал он смело управлять им, то есть исполнять по отношению к мужикам ту самую должность, исполнение которой от него требовалось. И хозяйство Николая приносило самые блестящие результаты.
Принимая в управление имение, Николай сразу, без ошибки, по какому то дару прозрения, назначал бурмистром, старостой, выборным тех самых людей, которые были бы выбраны самими мужиками, если б они могли выбирать, и начальники его никогда не переменялись. Прежде чем исследовать химические свойства навоза, прежде чем вдаваться в дебет и кредит (как он любил насмешливо говорить), он узнавал количество скота у крестьян и увеличивал это количество всеми возможными средствами. Семьи крестьян он поддерживал в самых больших размерах, не позволяя делиться. Ленивых, развратных и слабых он одинаково преследовал и старался изгонять из общества.
При посевах и уборке сена и хлебов он совершенно одинаково следил за своими и мужицкими полями. И у редких хозяев были так рано и хорошо посеяны и убраны поля и так много дохода, как у Николая.
С дворовыми он не любил иметь никакого дела, называл их дармоедами и, как все говорили, распустил и избаловал их; когда надо было сделать какое нибудь распоряжение насчет дворового, в особенности когда надо было наказывать, он бывал в нерешительности и советовался со всеми в доме; только когда возможно было отдать в солдаты вместо мужика дворового, он делал это без малейшего колебания. Во всех же распоряжениях, касавшихся мужиков, он никогда не испытывал ни малейшего сомнения. Всякое распоряжение его – он это знал – будет одобрено всеми против одного или нескольких.
Он одинаково не позволял себе утруждать или казнить человека потому только, что ему этого так хотелось, как и облегчать и награждать человека потому, что в этом состояло его личное желание. Он не умел бы сказать, в чем состояло это мерило того, что должно и чего не должно; но мерило это в его душе было твердо и непоколебимо.
Он часто говаривал с досадой о какой нибудь неудаче или беспорядке: «С нашим русским народом», – и воображал себе, что он терпеть не может мужика.
Но он всеми силами души любил этот наш русский народ и его быт и потому только понял и усвоил себе тот единственный путь и прием хозяйства, которые приносили хорошие результаты.
Графиня Марья ревновала своего мужа к этой любви его и жалела, что не могла в ней участвовать, но не могла понять радостей и огорчений, доставляемых ему этим отдельным, чуждым для нее миром. Она не могла понять, отчего он бывал так особенно оживлен и счастлив, когда он, встав на заре и проведя все утро в поле или на гумне, возвращался к ее чаю с посева, покоса или уборки. Она не понимала, чем он восхищался, рассказывая с восторгом про богатого хозяйственного мужика Матвея Ермишина, который всю ночь с семьей возил снопы, и еще ни у кого ничего не было убрано, а у него уже стояли одонья. Она не понимала, отчего он так радостно, переходя от окна к балкону, улыбался под усами и подмигивал, когда на засыхающие всходы овса выпадал теплый частый дождик, или отчего, когда в покос или уборку угрожающая туча уносилась ветром, он, красный, загорелый и в поту, с запахом полыни и горчавки в волосах, приходя с гумна, радостно потирая руки, говорил: «Ну еще денек, и мое и крестьянское все будет в гумне».
Еще менее могла она понять, почему он, с его добрым сердцем, с его всегдашнею готовностью предупредить ее желания, приходил почти в отчаяние, когда она передавала ему просьбы каких нибудь баб или мужиков, обращавшихся к ней, чтобы освободить их от работ, почему он, добрый Nicolas, упорно отказывал ей, сердито прося ее не вмешиваться не в свое дело. Она чувствовала, что у него был особый мир, страстно им любимый, с какими то законами, которых она не понимала.
Когда она иногда, стараясь понять его, говорила ему о его заслуге, состоящей в том, что он делает добро своих подданных, он сердился и отвечал: «Вот уж нисколько: никогда и в голову мне не приходит; и для их блага вот чего не сделаю. Все это поэзия и бабьи сказки, – все это благо ближнего. Мне нужно, чтобы наши дети не пошли по миру; мне надо устроить наше состояние, пока я жив; вот и все. Для этого нужен порядок, нужна строгость… Вот что!» – говорил он, сжимая свой сангвинический кулак. «И справедливость, разумеется, – прибавлял он, – потому что если крестьянин гол и голоден, и лошаденка у него одна, так он ни на себя, ни на меня не сработает».
И, должно быть, потому, что Николай не позволял себе мысли о том, что он делает что нибудь для других, для добродетели, – все, что он делал, было плодотворно: состояние его быстро увеличивалось; соседние мужики приходили просить его, чтобы он купил их, и долго после его смерти в народе хранилась набожная память об его управлении. «Хозяин был… Наперед мужицкое, а потом свое. Ну и потачки не давал. Одно слово – хозяин!»


Одно, что мучило Николая по отношению к его хозяйничанию, это была его вспыльчивость в соединении с старой гусарской привычкой давать волю рукам. В первое время он не видел в этом ничего предосудительного, но на второй год своей женитьбы его взгляд на такого рода расправы вдруг изменился.
Однажды летом из Богучарова был вызван староста, заменивший умершего Дрона, обвиняемый в разных мошенничествах и неисправностях. Николай вышел к нему на крыльцо, и с первых ответов старосты в сенях послышались крики и удары. Вернувшись к завтраку домой, Николай подошел к жене, сидевшей с низко опущенной над пяльцами головой, и стал рассказывать ей, по обыкновению, все то, что занимало его в это утро, и между прочим и про богучаровского старосту. Графиня Марья, краснея, бледнея и поджимая губы, сидела все так же, опустив голову, и ничего не отвечала на слова мужа.
– Эдакой наглый мерзавец, – говорил он, горячась при одном воспоминании. – Ну, сказал бы он мне, что был пьян, не видал… Да что с тобой, Мари? – вдруг спросил он.
Графиня Марья подняла голову, хотела что то сказать, но опять поспешно потупилась и собрала губы.
– Что ты? что с тобой, дружок мой?..
Некрасивая графиня Марья всегда хорошела, когда плакала. Она никогда не плакала от боли или досады, но всегда от грусти и жалости. И когда она плакала, лучистые глаза ее приобретали неотразимую прелесть.
Как только Николай взял ее за руку, она не в силах была удержаться и заплакала.
– Nicolas, я видела… он виноват, но ты, зачем ты! Nicolas!.. – И она закрыла лицо руками.
Николай замолчал, багрово покраснел и, отойдя от нее, молча стал ходить по комнате. Он понял, о чем она плакала; но вдруг он не мог в душе своей согласиться с ней, что то, с чем он сжился с детства, что он считал самым обыкновенным, – было дурно.
«Любезности это, бабьи сказки, или она права?» – спрашивал он сам себя. Не решив сам с собою этого вопроса, он еще раз взглянул на ее страдающее и любящее лицо и вдруг понял, что она была права, а он давно уже виноват сам перед собою.
– Мари, – сказал он тихо, подойдя к ней, – этого больше не будет никогда; даю тебе слово. Никогда, – повторил он дрогнувшим голосом, как мальчик, который просит прощения.
Слезы еще чаще полились из глаз графини. Она взяла руку мужа и поцеловала ее.
– Nicolas, когда ты разбил камэ? – чтобы переменить разговор, сказала она, разглядывая его руку, на которой был перстень с головой Лаокоона.
– Нынче; все то же. Ах, Мари, не напоминай мне об этом. – Он опять вспыхнул. – Даю тебе честное слово, что этого больше не будет. И пусть это будет мне память навсегда, – сказал он, указывая на разбитый перстень.
С тех пор, как только при объяснениях со старостами и приказчиками кровь бросалась ему в лицо и руки начинали сжиматься в кулаки, Николай вертел разбитый перстень на пальце и опускал глаза перед человеком, рассердившим его. Однако же раза два в год он забывался и тогда, придя к жене, признавался и опять давал обещание, что уже теперь это было последний раз.
– Мари, ты, верно, меня презираешь? – говорил он ей. – Я стою этого.
– Ты уйди, уйди поскорее, ежели чувствуешь себя не в силах удержаться, – с грустью говорила графиня Марья, стараясь утешить мужа.
В дворянском обществе губернии Николай был уважаем, но не любим. Дворянские интересы не занимали его. И за это то одни считали его гордым, другие – глупым человеком. Все время его летом, с весеннего посева и до уборки, проходило в занятиях по хозяйству. Осенью он с тою же деловою серьезностию, с которою занимался хозяйством, предавался охоте, уходя на месяц и на два в отъезд с своей охотой. Зимой он ездил по другим деревням и занимался чтением. Чтение его составляли книги преимущественно исторические, выписывавшиеся им ежегодно на известную сумму. Он составлял себе, как говорил, серьезную библиотеку и за правило поставлял прочитывать все те книги, которые он покупал. Он с значительным видом сиживал в кабинете за этим чтением, сперва возложенным на себя как обязанность, а потом сделавшимся привычным занятием, доставлявшим ему особого рода удовольствие и сознание того, что он занят серьезным делом. За исключением поездок по делам, бо льшую часть времени зимой он проводил дома, сживаясь с семьей и входя в мелкие отношения между матерью и детьми. С женой он сходился все ближе и ближе, с каждым днем открывая в ней новые душевные сокровища.