Хрептович, Иоахим

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иоа́хим Игна́тий Лита́вор Хрепто́вич
польск. Joachim Ignacy Litawor Chreptowicz
Хрептович Иоахим
Место рождения:

Ясенец, ВКЛ (ныне Барановичский район)

Отец:

Марциан Хрептович (ум. 1766)

Мать:

Регина Война (ум. 1763)

Супруга:

Констанция Антоновна Пржездзецкая

Дети:

4 сына и дочь

Награды и премии:

Иоа́хим Игна́тий Лито́вор Хрепто́вич (польск. Joachim Ignacy Litawor Chreptowicz; 4 января 1729 — 4 марта 1812) — общественный, политический и государственный деятель Великого княжества Литовского, сторонник физиократизма, публицист, поэт, переводчик.



Биография

Происходил из магнатского рода Хрептовичей, представители которого сыграли значительную роль в развитии культуры и просвещения. Родился в Великом княжестве Литовском в имении Ясенец (сейчас — Барановичский район Брестской области в Белоруссии). Учился в Виленской академии.

С 1765 года маршалок литовского трибунала, подканцлер литовский с 1773 года. Возглавлял дипломатические миссии в Париже и Вене. Один из создателей (1773) и на протяжении двух десятилетий член Эдукационной комиссии (учреждения по руководству народным просвещением). Руководил департаментом академии и школ Литвы. С 1780 года руководитель королевской группировки магнатов и шляхты в Литве. С 1791 года министр иностранных дел. С 1793 года канцлер литовский. В конце XVIII века основал в Варшаве «Товарищество друзей науки».

Автор стихотворений на польском языке «Гимн к красоте», «Дуб и тростник», «О любви», «Ответ Хрептовича Карпинскому», «Хронология рода Хрептовичей», статьи «Поэзия» и других.

В своих родовых имениях Щорсы (Новогрудский уезд) и Вишнево (Ошмянский уезд) заменил барщину чиншем. Построил в Щорсах дворец, школу, униатскую церковь, организовал библиотеку с архивом (150 единиц сеймовых и сеймиковых актов, королевских писем и пр.). Часть книг он приобрел от библиофила Залуского Иосифа (1768), часть от римского кардинала И.Империале. В его библиотеке было более чем 10 тысяч экземпляров книг, в том числе произведения величайших философов, римских и греческих классиков, итальянская и французская классическая литература, произведения по истории Белоруссии, Литвы и Польши.

Библиотекой Хрептовича пользовались учёные Иоахим Лелевель, Ф. Малевский, Ян Снядецкий и Анджей Снядецкие. Бывал в ней Адам Мицкевич. Библиотекарями работали М. Вольский, Я. Чечот.

Реформаторская деятельность Хрептовича (проведение аграрной реформы) была связана с поисками оптимального варианта ведения поместного хозяйства в условиях развития товарно-денежных отношений без коренной ломки крепостной системы.

Более полное представление о мировоззрении Хрептовича дают его произведения «Про ежегодное воссоздание страны» и «Про естественное право». В первом произведении он рассматривает проблемы политэкономии, во втором, наряду с правовыми проблемами, излагает свои общефилософские и социологические концепции.

Хрептович придерживался деизма. Осмысливая общественную жизнь, отметил наличие в ней «естественного порядка», который устанавливает права и обязанности всех членов общества. Для поддержки такого порядка в общей жизни заключаются договоры. Чем ближе закон к естественному праву, тем более он справедливый. В центре всего находится человек с его нуждами, интересами, правами и обязанностями.

Поскольку удовлетворение нужд человека возможно только в обществе, каждый должен считаться с нуждами других членов общества. Но люди значительно отличаются один от одного своим имущественным положением. И, тем не менее, из естественного порядка вещей следует, что каждый должен работать на том месте, какое ему натурально суждено, не стремясь проникнуть в закрытую для него сферу.

Нравственный порядок, согласно Хрептовичу, зависит от физического порядка природы. Нравственные законы целиком соответствуют тому, что полезно и необходимо человеку в его жизни. Да, «дети должны уважать родителей, родители должны растить детей — это следует из нравственного порядка, который соответствует физическому порядку природы и, совсем очевидно, полезно роду человеческому».

Физиократы, к которым принадлежал и Хрептович, рассматривали общество как натуральный организм, являющийся частью природы, в которую входят человек и его нравственные принципы. Когда же человек теряет закономерную связь с природой (лишен свободы или безопасности или собственности), он становится изгоем, бесполезным для себя и общества. «Какие же он может иметь обязанности, не имея прав? Заставишь ли его работать? Ведь его самые полезные способности ума, сообразительность, не подчиняются принуждению».

Это концепция позволяет утверждать, что Хрептович считал человека и его способности (прежде всего умственные) главным элементом производства.

Своими хозяйственными реформами и освобождением крестьян от крепостной зависимости Хрептович обосновывал возможность осуществления более широкого обновления. Верил, что при надлежащей организации общественной жизни в соответствии с требованиями «естественного права» возникает возможность создания постоянно растущей обеспеченности и просвещения для всех. Это был просветительский гуманизм и одновременно утопизм. Гуманизм Хрептовича проявлялся в уважении к личности крестьянина, признании его натуральных прав, во внимании к творчеству народа. Социальные теории и деятельность Хрептовича получили признание и поддержку.

Уроженка Новогрудка поэтесса Т. Глинская дала высокую (с точки зрения абстрактного гуманизма) оценку реформе Хрептовича в поэме «Щорсы».

Семья

Граф Хрептович был женат с 22 декабря 1766 года на дочери подканцлера литовского Констанции Антоновне Пржездзецкой, от которой имел 4 сыновей и дочь:

  • Адам (14 марта 1768—1844), ротмистр, женат на вдове графине Марианне Замойской, урождённой Грановской.
  • Ева (9 мая 1769—18..), была замужем за старостой минским, предводителем дворянства Виленской губернии Михаилом-Иеронимом Станиславовичем Бжостовским (1762—1806).
  • Александр (8 января 1772—27 марта 1782)
  • Игнатий (12 июня 1773—11 мая 1793)
  • Иреней Михаил (19 Февраля 1775—1850), гофмейстер, с 1808 года был женат на фрейлине Каролине Марии фон Рённе (1780—1846), дочери генерала К. Ренне. В 1807 году она была невестой полковника Д. В. Арсеньева, но позже отказала ему и приняла предложение Хрептовича. Оскорбленный Арсеньев вызвал на дуэль своего соперника и был им убит. В браке имели детей:
    • Михаил (1809—1892), русский посланник в Лондоне и Брюсселе;
    • Мария (1811—1890), в замужестве за дипломатом А. М. Бутенёвым;
    • Елена (ум. после 1884), была замужем за дипломатом и писателем В. П. Титовым (1807—1891).

Напишите отзыв о статье "Хрептович, Иоахим"

Литература

  • Prawo natury. Warszawa 1814.
  • Очерки истории философской и социологической мысли Белоруссии (до 1917 г.) Минск 1973. с. 216—218

Отрывок, характеризующий Хрептович, Иоахим

– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.