Христиане апостола Фомы
Христиане апостола Фомы, известны также как Насрани — этнорелигиозная группа в Керале (Индия), считающая себя потомками первых индийских христиан, обращённых апостолом Фомой, а также его спутников-евреев[1][2]. По представлениям ряда современных историков, скорее всего, общину основал не апостол Фома, а Фома Канский в 4 в.
Предполагается, что термин «насрани» происходит от ивритского «ноцрим» («которые из Назарета», по родному городу Иисуса Христа), которое применялось как название христиан на Ближнем Востоке[3]. Они следуют уникальной еврейско-сирийской христианской традиции, включающей некоторые элементы как иудаизма, так и индуизма.
В настоящее время Христиане апостола Фомы представлены несколькими современными христианскими общинами Индии, из которых наиболее известны:
- Сиро-малабарская католическая церковь — одна из восточнокатолических церквей (восточно-сирийского обряда)
- Халдейская сирийская церковь (восточно-сирийского обряда, ветвь Ассирийской церкви востока)
- Индийская православная церковь (Маланкарская православная церковь, западно-сирийского обряда)
- Яковитская сирийская христианская церковь (западно-сирийского обряда)
- Сиро-маланкарская католическая церковь — одна из восточнокатолических церквей (западно-сирийского обряда)
- Церковь Мар-Тома, реформирована на основе западно-сирийского обряда, в унии с Англиканской церковью
Общая численность составляет более 9,5 миллионов человек. Большинство христиан апостола Фомы говорят на языке малаялам.
См. также
- History of the Saint Thomas Christian tradition
- [www.youtube.com/watch?v=njG7GPbrW5M Индийские христиане поют иудейский гимн и танцуют.]
Напишите отзыв о статье "Христиане апостола Фомы"
Примечания
Отрывок, характеризующий Христиане апостола Фомы
– За что? – спросил Алпатыч.– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
