Христианский анархизм

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Христианских анархистов объединяет неприятие оправдания власти человека над человеком, эксплуатации, насилия, а также стремление к преодолению этих явлений среди людей. Христианские анархисты считают, что в учении Иисуса Христа свобода получила своё духовное оправдание. Христианские анархисты могут принадлежать к различным христианским конфессиям (католической, православной, какой-либо из протестантских) или не принадлежать ни к какой (Л. Н. Толстой).





История

Христианство
Портал:Христианство

Библия
Ветхий Завет · Новый Завет
Апокрифы
Евангелие
Десять заповедей
Нагорная проповедь

Троица
Бог Отец
Бог Сын (Иисус Христос)
Бог Святой Дух

История христианства
Хронология христианства
Раннее христианство
Гностическое христианство
Апостолы
Вселенские соборы
Великий раскол
Крестовые походы
Реформация
Народное христианство

Христианское богословие
Грехопадение · Грех · Благодать
Ипостасный союз
Искупительная жертва · Христология
Спасение · Добродетели
Христианское богослужение · Таинства
Церковь · Эсхатология

Ветви христианства
Католицизм · Православие · Протестантизм
Древние восточные церкви · Антитринитаризм
Численность христиан

Критика христианства
Критика Библии · Возможные источники текста Библии


Жизнь и учение Иисуса Христа

Обоснованием позиций христианского анархизма служат, прежде всего, четыре Евангелия. Дороти Дэй, Аммон Хеннэси, Лев Толстой и другие в своих социально-политических текстах постоянно обращаются к словам Иисуса. Например, название «Царство Божие внутри нас» — прямая цитата слов Иисуса из Евангелия от Луки (17:21). Дороти Дэй и Движение католических рабочих отдавали приоритет делам милосердия (ср. Мф 25:31-46).

Иисус противодействует «системе», управляемой «князем мира сего» — Сатаной: «…Он помазал Меня благовествовать нищим и послал Меня исцелять сокрушённых сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу» (Лк 4:18-19). Он был против верховенства одних людей над другими (Мф 23:8-12) и отвергал поклонение кому-либо, кроме Бога, а также попытки провозгласить Его царем (Мф 4:8-10; Ин 18:36).

Первые христиане противостояли первенству государства: «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян 5:29); «отняв силы у начальства и властей, властно подверг их позору, восторжествовав над ними Собою» (Кол 2:15).

Описания безгосударственных отношений находятся и в Ветхом Завете. Моисей повёл евреев из плена в пустыню, где в течение продолжительного времени они, многочисленный народ, жили без царя: «В те дни не было царя у Израиля; каждый делал то, что ему казалось справедливым» (Суд 17:6, 21:25). Гедеон отказался стать царём: «Господь да владеет вами» (Суд 8:23).

Ранняя церковь

Некоторые из ранних христианских общин, как представляется, фактически являлись тем, что позже назовут анархическими коммунами. Например, Иерусалимская община, как описано в Деяниях апостолов, разделяла свои денежные средства и труд одинаково и справедливо среди своих членов. Аммон Хеннэси и Кейт Акерс утверждают, что отход далеко от практики и учения Иисуса о ненасилии, простой жизни и свободе произошёл в теологии Павла из Тарсуса. Они доказывают, что христианам следует обратить внимание на «до-павловское» христианство. Хотя существуют некоторые доказательства того, что эгалитарно настроенные христиане просуществовали короткое время после Иисуса, однако же, по мере роста и распространения христианской общины, некоторые видные её члены начали оправдывать легализм и строгое подчинение церковной доктрине.

Другие христиане говорили, что Павел подчеркнул в своём учении конгрегационную автономию церкви, запрет на управление одним человеком даже местной церковью, а также другие практики, вступающие в противоречие с утверждением иерархии и подчинения.

В любом случае, изначальное устройство христианской церкви подразумевало соборность, что означало (в земном аспекте) коллективное принятие важных решений, избранность церковной иерархии, и её подконтрольность «народу Божию», то есть церковным общинам и собраниям. Имущество церкви виделось достоянием бедных. Эти принципы, по сути, создавали внутри империи независимую систему со своей экономикой, построенной по принципу социальной справедливости. Безусловно, всё это роднит изначальное христианство с идеями анархизма.

Преобразование Римской империи

После преобразования Империи Константином христианство было легализовано Миланским эдиктом 313 года, положившим конец преследованиям христиан. Некоторые христианские анархисты утверждают, что это слияние церкви и государства знаменовало собой начало «Константинова сдвига», в результате которого христианство постепенно стало идентифицироваться с волей правящей элиты и, в некоторых случаях, — оправдывать осуществление власти.

Взгляды и принципы анархистов, основанные на Библии

Мистицизм

Духовность христианских анархистов может быть так же разнообразна, как и духовность в любой другой христианской традиции. В христианском монашестве и духовности выходят на передний план некоторые элементы анархизма. Томас Мёртон, например, в своём вступительном слове к переводу речей отцов-пустынников описывает этих ранних монахов как «воистину, в определённом смысле, „анархистов“» и отмечает, что «вовсе не страшно думать о них так»[1]. Кроме того, «в четвёртом веке н. э. пустынные земли Египта стали свидетелями рождения анархического общества, которому было уготовано самое долгое существование за всю историю человечества: общества христианских анахоретов»[2].

Пацифизм и ненасилие

Многие христианские анархисты, такие как Лев Толстой и Аммон Хеннэси, были пацифистами, выступавшими против использования физической силы как при нападении, так и в целях обороны. Хеннэси полагал, что быть христианином означает быть и пацифистом, а так как именно правительства постоянно угрожают применением силы и применяют её для разрешения конфликтов, необходимо быть анархистом. Такие анархисты считают, что свобода будет руководствоваться Божией благодатью, если они будут оказывать сострадание к другим и, столкнувшись с применением насилия, будут «подставлять щёку».

В основе практики многих христианских анархистов лежат несколько простых принципов: ненасилия, непротивления, которые, в свою очередь, опираются на многие отрывки из Нового завета.

Отношение к государству и государственному контролю

Наиболее известным вызовом для тех, кто стремится понимать Библию буквально, является входящее в состав Послания к римлянам (Рим 13:1-7) выражение, где Павел отстаивает послушание «представителям власти», утверждая, что «нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены». Христианские анархисты, поддерживающие учение Павла, утверждают, что эта глава призвана разъяснить невозможность признания таких «организаций», как Римская империя, представителями власти, потому что эти «организации» не «установлены» Богом и не признают его в словах и действиях. Иначе, согласно Павлу, «им [христианам] воздалось бы от власти за совершение добра». Вместо этого ранние христиане подвергались преследованиям Римской империи и стали мучениками. Кроме того, «представителям власти», «установленным» в Послании Павла, вовсе не дано полномочий принимать законы, но лишь — обеспечивать соблюдение законов, заложенных в естественном праве: «не делай ближнему зла» (Рим 13:8-10). Такое толкование делает не легитимными все правовые статуты государств, за исключением тех, что представляют моральные заповеди Библии. Некоторые христиане считают, что Бог не устанавливал никаких властей на Земле.

Различные толкования 13-й главы Послания к римлянам, используемые для обоснования христианского анархизма, предполагают, что эта цитата говорит о необходимости подчинения всем представителям власти, но указывают, что это не означает их оправдания. Вернард Эллер излагает эту позицию, переформулируя цитату так: «Ясно, что все эти люди [представители власти], находятся на своих местах только потому, что Бог разрешает им быть там. Они существуют лишь благодаря его терпению. И если Бог проявляет желание смириться с существованием… Римской империи, вы также должны быть готовы смириться с ней. Нет никаких признаков того, что Бог призвал вас уничтожить её или преобразовать. Вы не можете бороться с Империей, не становясь подобными Римской империи, так что лучше отказаться от такой борьбы и оставить все в руках Божьих, чьей воле это и подлежит»[3]. Такую же позицию занимал французский философ и христианский анархист Жак Эллюль.

Эрнст Кеземан, в своём «Комментарии к Посланию к римлянам» бросил вызов обычному толкованию 13-й главы Послания на примере Германской лютеранской церкви, использовавшей данную цитаты для оправдания поддержки нацистского Холокоста[4]. Другие утверждают, что 13-я глава учит подчинению государству, хотя не поощряет и даже не прощает участие христиан в государственных делах. Согласно этому мнению, Иисус подчинился государству, хотя и не признавал его подлостей.

Существуют и такие христиане, как Аммон Хеннэси, которые не видят необходимости включать данный аспект учения Павла в свой анархистский образ жизни. Аммон Хеннэси считал, что «Павел испортил учение Христа»[5].

Сопротивление налогообложению

Некоторые христианские анархисты сопротивляются необходимости платить налоги, полагая, что их правительство проводит аморальную, неэтичную или деструктивную деятельность, например, войны, а уплаченные налоги неизбежно становятся средством для проведения этих мероприятий.

Эдин Баллу писал, что если сопротивление налоговым сборам требует физической силы для того, чтобы сохранить то, что пытается отнять правительство, то нужно подчиниться. Аммону Хеннэси, который, подобно Баллу, также придерживался идей непротивления, удавалось избегать уплаты налогов без применения силы[6].

Их оппоненты ссылаются на то, что Иисус призывал своих последователей «отдавать Кесарю кесарево» (Евангелие от Матфея 22:21), но иная интерпретация этой цитаты подразумевает необходимость отказа от привязанности к материальным ценностям.

Вегетарианство

В христианской традиции вегетарианство имеет давнюю историю, начинающуюся в первых веках церкви с пустынников, которые бросали «мир людей» для сближения с Господом Иисусом Христом. Вегетарианство среди отшельников и христианских монахов в восточнохристианской и католической традиции остаётся и по сей день распространённым средством сделать жизнь проще, а также аскетической практикой. Многие христианские анархисты, такие как Толстой и Хеннэси, через вегетарианство и веганство расширили применение своих идей о ненасилии и сострадании на всех живых существ.

Поздние анархистские христианские группы

Духоборы

Своё происхождение духоборы ведут из России XVI и XVII столетий. Духоборы являются радикальной христианской сектой, придерживающейся идей пацифизма и общинного образа жизни, которая отвергает светское государство. В 1899 году духоборы, спасаясь от репрессий в царской России, мигрировали в Канаду, главным образом в провинции Саскачеван и Британскую Колумбию. Средства для этой поездки были предоставлены квакерами и русским писателем Львом Толстым. Канада была предложена Льву Толстому в качестве безопасного убежища для духоборов анархистом Петром Кропоткиным, который, посетив эту страну в рамках лекционного тура, отмечал здесь религиозную терпимость к меннонитам.

Движение католических рабочих

Движение католических рабочих, основанное Дороти Дэй и Питером Маурином 1 мая 1933 года, является христианским движением, проповедующим ненасилие и простую жизнь. В Соединённых Штатах Америки существует свыше 130 Католических рабочих общин, являющихся «странноприимными домами», заботящимися о бездомных.

Движение католических рабочих на протяжении своей истории последовательно выступало против войн и насилия. Многие из ведущих деятелей этого движения были одновременно анархистами и пацифистами. Католический рабочий Аммон Хеннэси определял христианский анархизм как «основанный на ответе Иисуса фарисеям, чтобы тот, кто скажет, что он без греха, первым бросил камень, а также на Нагорной проповеди, в которой он призывает отвечать добром на зло и подставлять другую щёку. Таким образом, когда мы принимаем любое участие в правительстве путём голосования за законодательных, судебных и исполнительных должностных лиц, мы делаем этих людей нашей рукой, которой мы бросаем камень, отказываясь также и от Нагорной проповеди. В словаре „христианин“ определяется как тот, кто следует за Христом; „христианский“ — добрый, доброжелательный, подобный Христу. Анархизмом является добровольное сотрудничество во имя блага с правом на отделение. Христианским анархистом, таким образом, является тот, кто подставляет другим щёку, уничтожает расчётные таблицы менял и не нуждается ни в ком, кто бы говорил ему, как вести себя. Христианский анархист не нуждается в пулях и бюллетенях для достижения своего идеала; он ежедневно достигает этого идеала через Революцию Одного человека, в которой он сталкивается с падшим, запутавшимся и умирающим миром».

Маурин и Дэй были крещены и признаны в католической церкви и верили в её учреждения, тем самым показывая, что можно быть христианским анархистом и по-прежнему оставаться в пределах церкви.

Студенческое христианское движение

Ряд течений во Всемирной студенческой христианской федерации, международной экуменической сети, следует толкованию Библии по анархистским принципам, включая недогматическое выражение веры, радикальный активизм для реализации социальной справедливости, организацию неиерархических структур принятия решений и приверженность сопротивлению угнетению и империализму. Некоторые движения-члены федерации открыто принимают христиано-анархистскую этику и структуру. Одним из таких движений является Студенческое христианское движение Канады, принимающее решения консенсусом, придерживающееся децентрализованных, автономных структур и выступающее против иерархий.

Ключевые деятели христианского анархизма

Следующие люди могут считаться ключевыми фигурами в развитии христианского анархизма. Это не означает, что все они сами были христианскими анархистами.

Генри Дэвид Торо (Henry David Thoreau, 1817—1862) — американский автор, пацифист, борец против налогообложения и анархо-индивидуалист. Он был защитником гражданского неповиновения и на протяжении всей жизни участвовал в движении за освобождение негров. Хотя обычно его не рассматривают в качестве христианского анархиста, в его эссе «Гражданское неповиновение» упоминаются многие христиано-анархистские идеалы.

Эдин Баллу (Adin Ballou, 1803—1890) — основатель Хопсдейлской общины, располагавшейся там, где сейчас городок Хопсдейл (штат Массачусетс). Входил в число видных в XIX веке представителей пацифизма, социализма и аболиционизма. Будучи унитарианским священником, он неустанно проповедовал социальные реформы в радикальном духе христианского социализма. Л. Н. Толстой находился под сильным влиянием его трудов.

Уильям Ллойд Гаррисон (William Lloyd Garrison; 1805—1879) — основатель «Американского общества борьбы с рабством», секретарь «Общества непротивления» в Новой Англии. В составленной им «Декларации чувств» (1838) он сформулировал принципы гражданского неповиновения, продолжавшие традиции христианского анархизма квакеров и перфекционистов: отказать в поддержке неправедной власти значило не голосовать, не занимать государственных должностей, не обращаться в суд, не нести воинской повинности. «Гаррисон как человек просвещенный светом христианства, начав с практической цели — борьбы с рабством, — очень скоро понял, что причина рабства не случайное, временное завладение южанами несколькими миллионами негров, но давнишнее и всеобщее, противное христианскому учению признание права насилия одних людей над другими» (Л. Н. Толстой).

Уильям Б. Грин (William B. Greene 1819—1878) — анархист-индивидуалист из США, унитарианский священник и автор концепции христианского мютюэлизма, которую он рассматривал как новое освобождение, позволяющее выйти за рамки договора между Богом и Авраамом. Его работа «Взаимное банковское дело» 1850 года открывается дискуссией о христианском обряде причастия как модели общества, основанного на равенстве, (эту дискуссию он позаимствовал из работы Пьера Леру) и заканчивается пророческим призывом к мютюэлистскому освобождению. Его известную схему взаимного банковского дела и критику ростовщичества следует понимать в этом специфически религиозном контексте. В отличие от его современников, принадлежавших к среде непротивленцев, Грин не являлся пацифистом и в годы гражданской войны был полковником армии Союза в США.

Лев Толстой (1828—1910) подробно описал свои анархистские воззрения, к которым он пришёл через христианскую веру, в своих книгах: «Царство Божие внутри нас», «В чём моя вера», «Закон насилия и закон любви» и «Христианство и патриотизм», в которых были подвергнуты критике правительство и институт церкви как таковые. Он призывал строить общество на принципах сострадания, ненасилия и свободы. Толстой был убежденным пацифистом и вегетарианцем. Его видение справедливого общества было анархистской версией джорджизма, который он упоминает в романе «Воскресение».

Николай Бердяев (1874—1948) — православный христианский философ, которого часто называют «философом свободы» и христианским экзистенциалистом. Известный по высказыванию «Царство Божие — это анархия», он считал, что свобода, в конечном счёте, исходит от Бога, в отличие от таких анархистов, как Михаил Бакунин, которые увидели в Боге поработителя человечества (символически; Бакунин был атеистом). Христианские анархисты настаивают на том, что человека порабощает человек, но не Бог.

Томас Дж. Хогерти (Thomas J. Hagerty) был католическим священником из Нью-Мексико, США и одним из основателей движения «Индустриальные рабочие мира» (IWW). Он написал Преамбулу IWW, был соавтором Манифеста Промышленного союза. Хогерти был посвящён в духовный сан в 1892 году, но его формальные связи с церковью закончились, когда он был отстранён архиепископом за призывы шахтёров в Колорадо к мятежу во время его поездки по шахтёрским лагерям в 1903 году. Хогерти обычно не считается христианским анархистом в толстовской традиции. Скорее, его относят к анархо-синдикалистам. Такие христианские анархисты, как Дороти Дэй и Аммон Хеннэси, были участниками «Индустриальных рабочих мира» и добились общего признания с аксиомой: «увечья одного — это травма для всех».

Леонс Кренье (Léonce Crenier, 1888—1963) сначала отверг религию, когда стал анархо-коммунистом, перебравшись из сельских районов Франции в Париж в 1911 году. В 1913 году он посетил свою сестру в Португалии, где пробыл несколько лет. В течение этого периода он перенёс изнурительную болезнь, вызывавшую агонии. Благодаря уходу необыкновенно внимательной сиделки, он выжил, несмотря на мрачные прогнозы врачей. Впоследствии он принял католицизм и стал монахом. Особенно известен своей концепцией «Непредсказуемости существования». Оказал влияние на Дороти Дэй.

Аммон Хеннэси (Ammon Hennacy, 1893—1970) — подробно описал свою работу в движениях «Католических трудящихся» и «Индустриальных рабочих мира» (IWW), а также деятельность в странноприимном доме Джо Хилла. Он был анархистом и борцом против налогообложения. Хеннэси старался уменьшать свои налоговые отчисления, ведя простой образ жизни и практикуя бартерный обмен. Его автобиография «Книга Аммона» описывает его ненасильственную, анархистскую, социальную деятельность и даёт представление о жизни христианских анархистов в Соединенных Штатах в XX веке. Другие его книги: «Революция Одного человека в Америке», «Автобиография католического анархиста».

Дороти Дэй (Dorothy Day, 1897—1980) — журналистка, ставшая социальной активисткой (она была участницей движения «Индустриальные рабочие мира») и бывшая набожной прихожанкой римско-католической церкви. Она стала известна благодаря её акциям в защиту бедных, покинутых, голодных и бездомных. Вместе с Питером Маурином она основала в 1933 году Движение католических рабочих, поддерживающее ненасилие и гостеприимство для обедневших и растоптанных. В настоящее время в Католической Церкви идет процесс канонизации Дороти Дэй.

Жак Эллюль (Jacques Ellul, 1912—1994) французский мыслитель, социолог, богослов, христианский анархист. Он написал несколько книг против «технологического общества», а также на тему христианства и политики, например, «Анархия и христианство» (1991). Утверждал, что анархизм и христианство в социальном плане преследуют одну и ту же цель.

Филипп Берриган (Philip Berrigan, 1923—2002) всемирно известный борец за мир и священник римско-католической церкви. Он и его брат Даниэль Берриган (Daniel Berrigan, р. 1921) числились списке 10 наиболее активно разыскиваемых ФБР лиц из-за проведения незаконных ненасильственных антивоенных акций.

Иван Иллич (Ivan Illich, 1926—2002) либертарно-социалистический социальный мыслитель, с корнями в католической церкви. Он выступал с критическим анализом технологий, способов использования энергии, действующей системы обязательного образования. В 1961 году Иллич основал Центр межкультурной коммуникации (Centro Intercultural de Documentación, CIDOC) в Куэраваке (Мексика) в целях расширения участия Ватикана в «современном развитии» так называемого Третьего мира. Книги Иллича «Энергия и справедливость» и «Инструменты праздничного настроения» считаются классикой для тех, кто занимается социальной экологией и интересуются поиском соответствующих технологий. А книга «Освобождение от школ» (англ. Deschooling Society en.wikipedia.org/wiki/Deschooling_Society (1971)) вдохновляет активистов, разрабатывающих альтернативы сегодняшней системе обязательного школьного образованя.

Некоторые организации христианского анархизма

  • Экклезия (Ecclesia)
  • Коммуна «Жизнь и труд» (Life and Labor Commune)
  • Движение католических рабочих (Catholic Worker Movement)
  • Движение лемехов (Plowshares Movement)
  • Московское толстовское общество

См. также

Напишите отзыв о статье "Христианский анархизм"

Примечания

  1. Merton, Thomas. Wisdom of the Desert. — Abbey of Gethsemani Inc., 1960. — С. 5.
  2. Th. I. Riginiotes. [www.oodegr.com/english/ekklisia/praktikes/anarx_monaxism1.htm The holy anarchists] (англ.). [www.webcitation.org/68YOMXGaj Архивировано из первоисточника 20 июня 2012].
  3. Eller. [www.hccentral.com/eller12/part1.html Christian Anarchy] (англ.). [www.webcitation.org/68YONLUTS Архивировано из первоисточника 20 июня 2012].
  4. Käsemann, Ernst. Commentary on Romans. — 1980.
  5. Skirda, Alexandre. Facing the Enemy: A History of Anarchist Organization from Proudhon to May 1968. — AK Press, 2002. — С. 189.
  6. Gross, David M. We Won’t Pay: A Tax Resistance Reader. — 2008. — С. 385-393. — ISBN 1-4348-9825-3.

Ссылки

  • [christiananarchy.com/ Christian Anarchy] — Английский сайт
  • [christocrate.ch/ Christocrate.ch] — Сайт на французском языке

Шаблон:Анархизм

Отрывок, характеризующий Христианский анархизм

– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых: