Христианство в Дагестане

История христианства в Дагестане

История христианства в Дагестане насчитывает много веков. Христианская вера пришла в Дагестан раньше, чем к Киевской Руси, и прошло все ступени развития — от расцвета до полного падения, и возрождения, развития локальных центров христианских течений. Условно проникновение и развитие христианства в Дагестане можно разделить на несколько периодов: первые века нашей эры — XIV в., XVIII в. — начало XX в., советский период и современный (начиная с конца 1980-х гг.).

Начальный период

С первых веков н. э. и до XV века христианство разных течений постоянно проникало в Дагестан. Центральными районами распространения веры для монофизитов Южного Дагестана являлись григорианские общины Восточного Закавказья, для католиков — итальянские колонии Крыма и Приазовья, для православных — территория Грузии.

В V—VII вв. грузинские христианские миссионеры распространяют православие в западных районах Дагестана. В этот период в Нагорном Дагестане строилось большое количество церквей и монастырей (наиболее известная, сохранившаяся до наших дней, церковь Датуна (кон. X — нач. XI в. постройки)).

В XIII в. позиции христианства в Дагестане, например, в Аварии и отдельных районах Южного Дагестана (Табасаран), были довольно прочными. С начала XIV в. христианство теряет своё значение в Аварском княжестве, а в ходе нашествия Тимура в 1395—1396 гг. и распада централизованного царства Грузии православие здесь постепенно уступает место исламу.

XVIII — нач. XX в

Новый этап в распространении христианства на территории Дагестана начинается со времени его присоединения к России. Происходит активное переселение христиан из других губерний и освоение земель в плоскостной и приморской части. Первыми поселенцами были казаки, которые расселились по берегам Терека и Сулака. Также шло активное привлечение на территорию Дагестана и Северного Кавказа грузин и армян. Часто новые поселенцы не могли прижиться на новом месте. Так, в конце XVIII в из-за притеснений со стороны местного мусульманского населения, на земли современного Ставропольского края были переселены армяне из Дербента и его окрестностей.

Большая часть переселенцев исповедовало православие. Из-за гонений в других регионах России в Дагестан, кроме православных и католиков, начинают стекаться представители других христианских конфессий — пятидесятники, баптисты, адвентисты седьмого дня и др. В низовье Терека (в селах Аликазган, Бирючёк, Чаканное, Росламбейчик, Акайкино и др.) проживали старообрядцы.

В конце XIX — начале XX века в междуречье Сулака и Терека, на территории Терской области (современные Хасавюртовский и Бабаюртовский районы), образовывается несколько десятков немецких колоний и хуторов. Прибывшие немцы были, в основном, меннонитами и евангелистами (см. Терские меннонитские колонии, Немецкие колонии в Дагестане).

К началу XX века на территории Дагестана (без Хасавюртовского и Кизлярского округов) насчитывалось 22 прихода Русской Православной Церкви, 2 католических костела (Темирхан-Шура и Петровск-Порт), 3 армянские церкви (по одной во всех городах). Во всех городах (Темирхан-Шуре-1, Петровск-Порте-3 и Дербенте-3), крепостях (Ахты, Ботлих, Хунзах, Гуниб и Дешлагар) имелись церкви. Все приходы относились к Владикавказской епархии.

Советский период

С присоединением к Дагестану Кизлярского (современные Кизлярский, Тарумовский, Ногайский, Шелковской и Нефтекумский районы) и Хасавюртовского (Хасавюртовский, Бабаюртовский и часть Кизилюртовского районы) округов бывшей Терской области, число христиан многократно увеличивается.

Как и в других регионах Советского Союза, в Дагестане все религиозные объединения оказались вне закона. С первых лет установления советской власти начинаются гонения на религию — закрываются храмы и монастыри, арестовываются и расстреливаются священнослужители. Так были расстреляны почти все монахини Крестовоздвиженского монастыря в Кизляре.

Уничтожались церкви и соборы. Так были закрыты, а впоследствии взорваны такие памятники церковной архитектуры:

• собор Введения во храм Пресвятой Богородицы (Андреевский военный собор) который располагался на центральной площади Буйнакска, построен в 1861 г.
• храм Святого Благоверного Александра Невского (Махачкала, 1891 г.)
• храм Святого Великомученика Георгия Победоносца (Кизляр 1904 г.)
• церковь Святого Николая Чудотворца (село Ниж. Чирюрт, 1879 г.)
• церковь Св. Благоверного Великого князя Александра Невского (Сергокала, 1856 г.)

К середине 30-х годов все церкви и монастыри Дагестана были закрыты.

Возрождение церковной жизни начинается только в годы Великой Отечественной войны, когда вновь были открыты православные храмы в Дербенте, Махачкале, Хасавюрте и Кизляре. Уже к началу 70-х годов в Дагестане насчитывалось 5 приходов РПЦ, а к началу 90-х — 10.

Современное положение

Православие московского патриархата

С 1998 г. по 2011 года все приходы РПЦ расположенные на территории Республике Дагестан относились к Бакинской и Прикаспийской епархии. С 22.03.2011 года вошли в состав вновь образованной Владикавказскую и Махачкалинскую епархию РПЦ. В феврале 2013 года из последней была выделена самостоятельная Махачкалинская епархия. Территория делится на два благочиния — Махачкалинское (благочинный до февраля 2013 года - протоиерей Стенечкин Николай Александрович) и Кизлярское (благочинный — игумен Пальчиков Юрий Александрович). И включают в себя 18 церквей и часовен и 1 монастырь.

С 1990 года было вновь возведено 8 церквей в Кизляре, Ахтах, Буйнакске, Избербаше, Коктюбее, Таловке, Терекли-Мектебе и Комсомольском. Был восстановлен, уничтоженный, собор Святого Великомученика Георгия Победоносца в Кизляре. В 2000 г. Махачкалинскому Святоуспенскому собору присвоен статус кафедрального. А в 2005 году, к столетию храма, проведена его реставрация. Ведутся восстановительные работы в армянской церкви Святого Григориса в селе Нюгди Дербентского района.

С 2007 года действует православный Крестовоздвиженский женский монастырь в Кизляре, который находится под юрисдикцией епископа Бакинского и Прикаспийского. Монастырь был основан монахинями из Ярославской области на месте часовни на старом православном кладбище города.

На территории Дагестана действует самый крупный православных храм Северного Кавказа — Святознаменский собор в г. Хасавюрт. Также в последнее время растет количество приверженцев различных протестантских объединений и пара-христианских религиозных течений.

Церкви и приходы

Православие

Махачкалинское благочиние

• Кафедральный Собор Успения Пресвятой Богородицы, г. Махачкала
• Храм Святого Знамения Божьей Матери, г. Хасавюрт
• Церковь Казанской Божьей Матери, г. Каспийск
• Церковь Святого Покрова Божьей Матери, г. Дербент
• Церковь преподобного Серафима Саровского, г. Избербаш
• Церковь Александра Невского, с. Ахты
• Церковь Александра Невского, г. Буйнакск

Кизлярское благочиние

• Храм Святого Великомученика Георгия Победоносца, г. Кизляр
• Свято-Никольская церковь, г. Кизляр
• Часовня во имя иконы Божией Матери «Взыскание погибших», г. Кизляр
• Церковь Казанской Божьей Матери п. Комсомольский
• Свято-Никольская церковь, с. Крайновка
• Храм святителя Николая Чудотворца, с. Брянск
• Церковь Николая Чудотворца, с. Кочубей
• Церковь Андрея Первозванного, с. Тарумовка
• Церковь Пресвятой Богородицы, с. Таловка
• Церковь Петра и Павла, с. Коктюбей
• Часовня Александра Невского, с. Терекли-Мектеб
• Крестовоздвиженский женский монастырь

Протестантские общины

Протестантские общины появились в Дагестане лишь в начале XX века. Первыми их представителями были баптисты, адвентисты. Столкнувшись с гонениями в советские годы, они выстояли и продолжают они действовать и по сей день. В настоящее время протестантизм в республике сталкивается с сопротивлением как со стороны властей, так и со стороны экстремистов.

Ссылки

• [www.idksn.ru/book4.php Конфессиональные отношения в современном Дагестане]
• [ippk.edu.mhost.ru/elibrary/elibrary/uro/uro_20/uro_20_21.htm К. М. Ханбабаев, «Христианство в Дагестане в XVIII — начале XXI в.»]
• [dagorthodoxy.ru/index.php/qa Сайт Махачкалинского благочиния]
• [www.minnaz.ru/news_open.php?id=127 Христианство / Религиозные конфессии в РД]

Отрывок, характеризующий Христианство в Дагестане

Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.