Христорождественский собор (Рига)

Православный собор
Рижский кафедральный собор Рождества Христова Rīgas Kristus Piedzimšanas pareizticīgo katedrāle
Современный вид собора
Страна	Латвия
Город	Рига
Конфессия	Православие
Епархия	Рижская епархия ЛПЦ
Тип здания	Православный храм
Архитектурный стиль	неовизантийский
Автор проекта	Роберт Пфлуг
Строитель	Н. М. Чагин
Строительство	1877—1884 годы
Основные даты: 1884 — построен 1917 — обращение в кирху 1936 — возобновление православной службы 1963 — закрытие храма советскими властями 1992 — возобновление службы в храме
Реликвии и святыни	Мощи священномученика Иоанна Рижского, список Тихвинской иконы Божьей Матери
Статус	Охраняется государством
Состояние	действующий храм

Собор Рождества Христова в Риге — кафедральный храм Латвийской православной церкви. Расположен на бульваре Бривибас, 23 (недалеко от Памятника Свободы).

История храма

Положение дел до строительства

Ещё в конце XVIII века встал вопрос о необходимости строительства нового православного храма, однако после длительных обсуждений проект так и не был реализован. Впоследствии к дискуссиям по актуальному вопросу возвращались не раз. В частности, в 1836 году, когда в рижской православной церкви Петра и Павла была объявлено об открытии в Риге викарной кафедры Псковской епархии, а также в 1850 году, когда образовалась самостоятельная Рижская епархия и эта же церковь была объявлена кафедральной. Однако по-настоящему было решено приступить к реализации столь давнего замысла только к началу 1870-х годов.

В самом начале 1870-х годов генерал-губернатор Прибалтийского края князь Багратион по совету сподвижников, представителей русского населения губерний Прибалтики, направил официальное ходатайство главе внешнеполитического ведомства Российской империи Александру Михайловичу Горчакову, в котором была сформулирована мысль о необходимости строительства храма, с которой Горчаков согласился. После этого одобрения со стороны правительства архиепископ Рижский и Митавский Вениамин (Карелин) обратился к православным, населявшим губернию, с просьбой о пожертвованиях в пользу строительства православного храма. В то же время известно, что 1 сентября 1873 года над губернской столицей произошла сильнейшая за последнее время буря, и в церковь Петра и Павла ударила молнию, серьёзно повредив колокольню храма, выбив стёкла в верхних окнах и повредив позолоту. Во многом и из-за «климатического» фактора процесс финансирования строительства новой православной церкви ускорился. Таким образом, в 1874 году, 17 апреля, российский император Александр II выделяет Рижской православной епархии 900000 рублей для создания нового кафедрального собора, который стал бы по-настоящему представительным, передовым храмом на территории Лифляндской губернии.

Проект-победитель

Несколько проектов будущего собора было отправлено в Москву на конкурсной основе. Всего проектов было три: один — проект молодого и многообещающего зодчего Яниса Фридриха Баумана, фактически первого архитектора-латыша с высшим архитектурным образованием. Второй проект принадлежал остзейцу, работавшему в Риге с 1853 года, академику Санкт-Петербургской АХ Генриху Шелю, будущему автору нового здания для нужд Большой Гильдии в стиле тюдоровской «пламенеющей готики». Но в итоге в 1875 году победу одержал проект молодого, но амбициозного выпускника Санкт-Петербургской Академии художеств Роберта Пфлуга, который предполагал строительство храма в неовизантийском стиле, что также явилось «в пику» немецким псевдоготическим сооружениям и также отчасти преследовало определённые политические цели (в середине XIX века между русской и остзейской общинами в регионе разыгралась «война памятников» и архитектурных стилей). Известно также, что храм начали сооружать на территории свободного участка — эспланады, застройка которой формально была запрещена. Только в 1902 году начнётся строительство Рижской коммерческой школы (на участке той же эспланады), которым займётся архитектор Вильгельм Бокслаф, а сама постройка послужит «адекватным симметричным ответом» нововизантийскому варианту.

Создатели храма

Затем произошла необходимая сдача строительства в подряд. Конкурс подрядчиков выиграл строительный мастер Виленской губернии академик Н. М. Чагин. Орнаментальный декор и каменные строительные детали изготовлены в мастерской Августа Фольца. Освящение закладного камня собора состоялось 3 июля 1877 года. Императором Александром II были подарены храму 12 колоколов, самый большой из которых, во имя благоверного князя Александра Невского, весил более 820 пудов [syzkind.livejournal.com/69963.html]. В процессе «адаптации» колоколов, принесённых в дар, стало понятно, что для всей дюжины не хватит пространства, что побудило российского императора выделить средства на воздвижение колокольни над входом в православный собор, где были размещены колокола. Таким образом, Роберт Пфлуг получил дополнительный заказ и дополнительные финансы на выполнение работ, с которыми ему удалось успешно справиться. Мастером-литейщиком, отливавшим колокола, был Ксенофонт Верёвкин, работавший в мастерской Николая Дмитриевича Финляндского, находившейся в Москве. Что касается художественного оформления интерьеров Христорождественского собора, то им занимались известные в России мастера живописи: П. Шамшин, ректор Петербургской Академии художеств. Точно установлено, что ему принадлежат иконы «Иоанн Креститель» и «Богоматерь с младенцем». Также над внутренним убранством нового кафедрального собора трудились академики К. Вениг и Василий Васильевич Верещагин, известный русский живописец, близкий к направлению художников-передвижников. Верещагин являлся автором иконы первого яруса главного иконостаса, а также ему принадлежит роспись Царских врат. К тому же Верещагин создал следующие иконы для Христорождественского собора: «Рождество Христово», «Рождество Пресвятой Богородицы» и «Святой Александр Невский». Также в оформлении плафона и приделов участвовали профессор Васильев, который писал иконы для второго и третьего ярусов иконостаса, а ассистировали ему художники Ф. Журавлёв и А. Корзухин.

Завершение строительных работ и освящение

24 апреля 1884 года состоялась передача завершённого строительством храма в ведение духовного ведомства; был освящен 28 октября того же года митрополитом Киевским и Галицким Платоном (Городецким) в сослужении епископов Рижского и Митавского Доната и Ковенского Сергия. В день освящения прозвучали все 12 колоколов из надстроенной колокольни; состоялся крестный ход, во время которого в новый храм принесли иконы из бывшей кафедральной церкви апостолов Петра и Павла. В том числе большая часть икон была создана по заказу Рижского строительного комитета специально для нового храма. В этом храме, который являлся истинно народным по своему духу, богослужения проводились на четырёх языках: церковнославянском, латышском, эстонском и немецком, то есть службы велись для прихожан разной национальной принадлежности. После составления финансовой сметы было выяснено, что в строительство православного кафедрального собора было вложено более полумиллиона рублей. В обустройство интерьеров из этой суммы было выделено 140 212 рублей 87 копеек.

Настоящей гордостью храма было собрание его икон, которые во многих случаях прихожане приносили в дар Собору Рождества Христова. Всего при одной из описей церковного имущества было зафиксировано 850 предметов.

Есть сведения, что в сентябре 1894 года здесь совершал богослужение Иоанн Кронштадтский.

Известные протоиереи

В начале XX века настоятелем кафедрального собора становится протоиерей Владимир Игнатьевич Плисс, который одновременно являлся преподавателем истории, обличения раскола и обличительного богословия в Рижской православной духовной семинарии, исполнял должность библиотекаря семинарии. В период первого десятилетия престиж храма в народе достиг своей кульминационной точки, чему также способствовал предыдущий настоятель храма, протоиерей Василий Сергеевич Князев, который, являясь тонким знатоком и ценителем православной иконы, безукоризненно разбираясь в особенностях православной церковной канонической архитектуры, будучи профессором церковно-библейской истории, прививал русскому населению Риги тягу к посещению Храма Рождества Христова.

Превращение в гарнизонную кирху

После 21 августа 1917 года, когда Рига в первый раз была занята немецкими регулярными формированиями, оккупационная администрация приняла решение превратить православный собор Рождества Христова в гарнизонную кирху. К тому же было принято решение спилить части восьмиконечного православного креста, украшавший купол храма, для того, чтобы лишить крест знаков принадлежности к православию. Очевидцы утверждают, что в тот момент, когда немецкий солдат практически закончил спиливать «лишние» перекладины креста, автоген выскользнул у него из рук и отпилил ему кисть.

Подвижническая деятельность Иоанна Поммера

Церковь служила гарнизонной кирхой вплоть до середины 1918 года, когда в ходе непрекращающихся революционных перипетий в Риге несколько раз менялась политическая власть. Именно в 1918 году (уже после того, как потерпела неудачу акция Бермондта-Авалова) Рижское самоуправление запретило богослужение в соборе. Когда архиепископ Иоанн (Поммер) прибыл в Латвию по приглашению Вселатвийского собора православных приходов, то застал храм в катастрофическом состоянии. Иконостасы были разрушены, многие ценные вещи были вывезены из храма за несколько лет гражданской войны. Дабы предотвратить дальнейшее осквернение храма, архиепископ Иоанн поселился в подвале собора. Он же собрал и сохранил всё, что представляло ценность и что не успели вывезти из храма. Для обогрева храма, а также полуподвального помещения, в котором поселился архиепископ Иоанн Поммер, была сооружена печка. В целом богослужебная жизнь возобновлялась с трудом. Вначале на каждое богослужение требовалось специальное разрешение властей. И только с Рождества 1922 года службы стали совершаться ежедневно. Богослужение совершалось на церковнославянском и латышском языках.

Возрождение собора

К середине 1930-х годов кафедральный собор был приведен в порядок, обновлена роспись. Служители храма боролись за возвращение церкви расхищенного имущества, постепенно храм снова приобретал репутацию определённого духовного центра в рамках независимой Латвии. Так же как и раньше, Христорождественский кафедральный собор был первым православным храмом, который встречал путешественников, прибывавших из России наряду с церковью Александра Невского, находившейся на Александровской улице (в межвоенный период и в современной Латвии её название — улица Бривибас (Свободы)). 29 марта 1936 года в соборе была совершена архиерейская хиротония Августина (Петерсона) и интронизация его на пост митрополита Рижского и всея Латвии.

Собор в годы нацистской оккупации

В годы фашистской оккупации Латвии в соборе совершал богослужения митрополит Виленский и Литовский, Патриарший Экзарх Латвии и Эстонии Сергий (Воскресенский). В нём состоялось и отпевание митрополита, убитого 29 апреля 1944 года.

Закрытие собора

В послевоенной Риге собор оставался действующим до начала 1960-х годов. 5 октября 1963 года, распоряжением властей, он был вновь закрыт, а его внутреннее убранство, включая росписи, полностью уничтожено . В храме установлены межэтажные перекрытия и размещены светские учреждения, в подвале кафе, в здании Планетарий. Существует множество версий (одна противоречивее и невероятнее другой), почему же в конце концов было решено закрыть этот храм, но все они скорее могут представлять собой поиск поводов к этому неоднозначно оцениваемому жесту со стороны министерства культуры СССР. В частности, можно привести следующую распространённую версию, которая объясняет ликвидацию этого знакового собора: якобы «Решение закрыть Христорождественский храм было принято министром культуры СССР Екатериной Алексеевной Фурцевой, которая вместе с сопровождавшими её местными политическими деятелями наблюдала следующую картину: в предпасхальные дни около 17 часов тень от рижского памятника Ленину падала на витрину находившегося на противоположной стороне улицы магазина Политической книги. А в ленинской руке, указующей путь к светлому будущему был крест центрального купола собора, также дававший тень на то же здание. Эта оптическая нелепица послужила одной из причин передачи здания Храма государству и открытия в нём планетария». (Ю. Е. Ульянов, «Страницы лет», Калуга, 2008).

Возможная причина реорганизации

Любопытна и ещё одна версия, опубликованная в интервью, которое известный латвийский журналист, коллекционер почтовых открыток и краевед Илья Дименштейн брал у Владимира Ильича Каупужа в 2010 году. В начале 1960-х Каупуж занимал пост министра культуры Латвийской ССР — именно его версия может претендовать на максимальную достоверность и правдивость, поскольку излагается лицом наиболее беспристрастным. Владимир Каупуж решительно опровергает устоявшуюся стереотипную версию, связанную со следом Екатерины Фурцевой, называя её ничем не обоснованной легендой. В качестве подкрепления своей точки зрения он приводит убедительный аргумент — Рижский Христорождественский собор после войны находился на попечении городского исполнительного комитета, а не в ведении Министерства культуры (в то время как Домский собор и церковь Святого Петра, располагавшиеся в Старом городе, действительно находились в юрисдикции минкульта). Работы по реконструкции здания храма начались с того, что заместитель председателя Рижского горисполкома по фамилии Рейхманис, по словам Каупужа, в рамках городской акции по сбору цветных металлов проявил повышенный интерес к медным крестам Кафедрального собора Рождества Христова. Именно чиновник горисполкома Рейхманис стал непосредственным инициатором спиливания крестов — уже во второй раз в истории храма; удивительным в этой истории было то, что кресты, сделанные из дерева, оказались только покрыты слоем медной жести. Таким образом, корыстный расчёт зампреда Рижского горисполкома не оправдался. И только после этой варварской акции горисполком принялся размышлять о дальнейшей судьбе здания храма со спиленными крестами, в итоге придя к выводу о необходимости создания культурно-просветительского заведения, впоследствии названного Республиканским Домом знаний.

Деятельность Республиканского Дома знаний

После этого события было решено «переквалифицировать» храм в место интеллектуальных студенческих собраний и посиделок. Таким образом, был составлен проект переделки здания храма в Республиканский Дом знаний, как называлось это учреждение в годы существования Латвийской ССР. Этот Дом был подведомствен обществу «Знание» Латвийской ССР. Официально церемония инаугурации нового интеллектуально-развлекательного молодёжного центра (каковым по существу являлся Республиканский Дом знаний) состоялась в 1964 году. В энциклопедии «Рига» за 1989 год приводится следующая формулировка для обозначения задач Дома знаний: «Задачи Дома Знаний — пропаганда в широких массах трудящихся общественно-политических знаний, достижений технических и естественных наук». Что касается заведений, которые размещались в помещении Дома, то это были удобно обставленный лекторий, несколько выставочных залов, а на втором этаже, под куполом функционировал планетарий, вход в который стоил пять копеек — там можно было изучить расположение созвездий, так как плафон помещения демонстрировал звёздное небо. В выставочных залах часто происходили выставки профессиональных художников, которые работали не только в ЛССР, но и в других республиках Советского Союза. Известно, что мероприятия (проведение кинолектория, выставки латвийских художников, лекции о достижениях в астрономии, тематические вечера, в том числе и вечера-встречи с известными в разных областях людьми, так называемые общественно-политические чтения по вопросам научного коммунизма и политэкономии, тематические выставки фотохудожников, собрания астрономических, экологических, технических и других кружков, равно как и научных секций), которые проходили в стенах Дома Знаний, посещало приблизительно 500000 человек в год.

Восстановление храма

В 1991 году было принято решение о возвращении храма верующим. Около пяти лет разбирались межэтажные перекрытия и проходили восстановительные работы в центральном алтаре.

6 января 1992 года епископ Александр (Кудряшов) совершил в соборе первое богослужение; были произведены значительные работы: расписаны своды, покрыты медью купола, сделана новая крыша, позолочен крест на центральном куполе; на средства благотворителей создан иконостас.

Новый иконостас

В 2000 году храму был принесён в дар новый иконостас. Дарителями стали предприниматель из России Владимир Малышков (семья которого родом из Латвии, равно как и он сам), а также местный бизнесмен Игорь Малышков. В 2002 году в Латвию, в Ригу, к Христорождественскому Кафедральному собору на Эспланаде были привезены новые колокола, отлитые на заводе ЗИЛ.

Перенесение мощей святого Иоанна Рижского

4 октября 2003 года состоялось перенесение в собор обретённых незадолго до того мощей священномученика Иоанна Поммера из Покровского кладбищенского храма (улица Менесс, 3), где он был погребён.

Литература

• [esinstitute.org/files/pribaltiyskie_russkie.pdf Прибалтийские русские: история в памятниках культуры]. Рига: Институт европейских исследований, 2010. Ред. А. В. Гапоненко, 736 с. ISBN 978-9934-8113-2-6 — стр. 294—297
• Рига: Энциклопедия = Enciklopēdija «Rīga» / Гл. ред. П. П. Еран. — 1-е изд.. — Рига: Главная редакция энциклопедий, 1989. — С. 302. — 60 000 экз. — ISBN 5-89960-002-0.

Ссылки

• [www.pravoslavie.lv/index.php?newid=46&id=100 Исторические сведения] Справка на сайте епархии

Отрывок, характеризующий Христорождественский собор (Рига)

Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]