Христос в Гефсиманском саду (картина Куинджи)

Архип Куинджи

Христос в Гефсиманском саду. 1901

Холст, масло. 107,5 × 143,5 см

Воронцовский дворец-музей, Алупка

К:Картины 1901 года

Существуют другие картины с таким названием, см. Христос в Гефсиманском саду

«Христос в Гефсиманском саду» — картина русского художника Архипа Куинджи (1841/1842—1910), написанная в 1901 году. Она является частью собрания Воронцовского дворца-музея в Алупке и выставляется в Шуваловском корпусе дворца. Размер картины — 107,5×143,5 см.

История и описание

Почти двадцать лет никому не показывал Куинджи своих новых картин. Наконец, осенью 1901 года он решил показать четыре картины своим ученикам, а затем, 4 ноября, и избранной группе зрителей, среди которых были профессора Академии художеств, а также Дмитрий Менделеев с женой. Среди этих картин было полотно «Христос в Гефсиманском саду», которое произвело большое впечаление на посетителей. Один из них, писатель Иероним Ясинский, написал об этом событии восторженную статью под названием «Магический сеанс у А. И. Куинджи», в которой было такое описание:

Опять собрался в складки чёрный коленкор — и мы увидели тёмный густолиственный кедровый и масленичный сад на горе Елеонской с ярко-тёмно-голубой прогалиной посредине, по которой, облитый тёмным лунным светом, шествовал Спаситель мира. Это — не лунный эффект, это — лунный свет по всей своей несказанной силе, золотисто-серебряный, мягкий, сливающийся с зеленью деревьев и травы, и пронизывающий собою белые ткани одежды. Какое-то ослепительное, непостижимое видение…

«Христос в Гефсиманском саду» — одна из немногих тематических картин в творчестве пейзажиста Куинджи. Судя по всему, главной целью художника была не новая интерпретация евангельского сюжета, а возможность использовать эффект лунного освещения для передачи напряжения и драматизма ситуации. В центре полотна изображён освещённый лунным светом Христос в белой одежде, а весь окружающий его Гефсиманский сад покрыт непроглядной тьмой, в которой прячутся противопоставляемые Христу злодеи. В целом цветовая гамма картины перекликается с эффектами освещения в «Лунной ночи на Днепре», но не повторяет её, а помогает произвести эмоциональное воздействие на зрителя.

Отзывы

Искусствовед Владимир Петров писал в своей статье, посвящённой 150-летию со дня рождения Архипа Куинджи:

А в самом начале XX века Куинджи создал и картину, наиболее концентрированно воплотившую его представления о нравственном идеале — «Христос в Гефсиманском саду» (1901, Алупкинский дворец-музей). Сюжет, не раз привлекавший его товарищей-передвижников (В. Г. Перова, Н. Н. Ге, В. Д. Поленова и др.), Куинджи интерпретировал соответственно своему переживанию космического смысла бытия — фигура освещённого лунным сиянием Христа действительно являет в его картине «свет от света» и запечатлена в резком контрасте с окружающей тьмой, с которой сливаются подступающие к Христу носители зла. Величие и в то же время одинокая обречённость образа «Показавшего Свет» переданы Куинджи с глубокой, выстраданной выразительностью — живописец, веривший в свет и любовь, считал судьбу христианского учения драматичной, ибо, по мнению художника, «люди переделали его на свой лад, применительно к своим удобствам».

См. также

• Список картин Архипа Ивановича Куинджи

Отрывок, характеризующий Христос в Гефсиманском саду (картина Куинджи)

– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.