Христос в пустыне (картина Крамского)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Крамской
Христос в пустыне. 1872
Холст, масло. 180 × 210 см
Государственная Третьяковская галерея, Москва
К:Картины 1872 года

«Христо́с в пусты́не» — картина русского художника Ивана Крамского (1837—1887), оконченная в 1872 году. Принадлежит Государственной Третьяковской галерее (инв. 651). Размер картины — 180 × 210 см[1][2].

Крамской начал работать над темой искушения Христа в 1860-х годах. В 1867 году им был написан первый вариант картины, который, однако, не удовлетворил художника, поскольку он посчитал ошибочным решение использовать вытянутый по вертикали формат холста, на котором не оставалось места для изображения каменистой пустыни[3].

Работу над окончательным вариантом картины Крамской начал в 1871 году, а завершена она была осенью 1872 года. В декабре 1872 года картина была представлена на 2-й выставке Товарищества передвижных художественных выставок («передвижников»), открывшейся в Санкт-Петербурге. Перед началом выставки полотно было приобретено у автора Павлом Третьяковым[1].

«Христос в пустыне» считается «этапным произведением Крамского и значительным явлением всей русской живописи»[4]. Художник рассматривает религиозный сюжет с гуманистической, морально-философской точки зрения и предлагает психологически-жизненную интерпретацию размышлений и переживаний Христа[5]. Таким образом, эта картина может рассматриваться не только как живописное произведение в обычном смысле, но и как «созданный в красках философский трактат»[6].





Сюжет и описание

Сюжет картины связан с описанным в Новом Завете сорокадневным постом Иисуса Христа в пустыне, куда он удалился после своего крещения, и с искушением Христа дьяволом, которое произошло во время этого поста. По признанию художника, он хотел запечатлеть драматическую ситуацию нравственного выбора, неизбежную в жизни каждого человека[3].

Искушение Христа в пустыне, Новый Завет:

На картине изображён Христос, сидящий на сером камне, расположенном на возвышенности в такой же серой каменистой пустыне. Крамской использует холодные цвета, чтобы изобразить раннее утро — заря только зачинается. Линия горизонта находится довольно низко и делит картину примерно пополам. В нижней части находится холодная каменистая пустыня, а в верхней части — предрассветное небо, символ света, надежды и будущего преображения[7]. В результате фигура Христа, одетого в красный хитон и тёмно-синий плащ-гиматий, господствует над пространством картины[8], но при этом находится в гармонии с окружающим её суровым ландшафтом[9]. В его одинокой фигуре, изображённой среди холодных камней, чувствуется не только горестная задумчивость и усталость, но и «готовность сделать первый шаг на каменистом пути, ведущем к Голгофе»[10].

Сдержанность в изображении одежды позволяет художнику придать основное значение лицу и рукам Христа, которые создают психологическую убедительность и человечность его образа[9]. Крепко сжатые кисти рук находятся практически в самом геометрическом центре холста. Вместе с лицом Христа они представляют собой смысловой и эмоциональный центр композиции, притягивающий к себе внимание зрителя[7]. Сцепленные руки, находящиеся на уровне линии горизонта, «в судорожно-волевом напряжении словно пытаются связать, подобно замковому камню, весь мир — небо и землю — воедино»[11]. Босые ноги Христа изранены от долгого хождения по острым камням[9].

Картина статична, в ней нет действия, но показаны работа мысли Христа и сила его духа, сохранённая вопреки всем страданиям, которые ему пришлось и ещё придётся пережить[9]. Сам Крамской так рассказывал о своём замысле: «Я хотел нарисовать глубоко думающего человека, но не о потере состояния или какой-нибудь жизненной неудаче, а… не могу определить, но вы понимаете, что я хочу сказать». Христос у Крамского показан высоконравственным, но всё же вполне земным человеком — с ортодоксально-церковной точки зрения такой подход мог быть воспринят как святотатство. Крамской писал: «Я вижу ясно, что есть один момент в жизни каждого человека, мало-мальски созданного по образу и подобию Божию, когда на него находит раздумье — пойти ли направо или налево, взять ли за Господа Бога рубль или не уступать ни шагу злу»[4]. Художник вспоминал, что на вопросы, которые задавали ему зрители: «Это не Христос, почему вы знаете, что он был такой?», — он «позволял себе дерзко отвечать, что ведь и настоящего, живого Христа не узнали»[12][13].

Пейзажный фон картины нельзя назвать нейтральным, так как пространство пустыни играет значительную роль в смысловой структуре полотна — «это активное пластическое пространство, целенаправленно лишённое многословия». Для его построения художник использовал приглушённую цветовую гамму, составленную из серых, серебристых и лиловых цветов. Такая комбинация создаёт впечатление «вибрирующей, мерцающей формы в лучах розовеющего неба». Хотя отдельные детали пейзажа выглядят довольно натуралистично, в целом он создаёт ирреальное впечатление[14]. В результате пустыня воспринимается в виде «леденящего пространства, где нет и не может быть никакой жизни»[8].

Как и в других картинах, отличительной чертой техники Крамского была тонкая законченность — до такой степени, что некоторые даже считали её чрезмерной или излишней[15]. Рама для картины была изготовлена в Санкт-Петербурге по специальному заказу художника — она также содержит часть смысловой нагрузки и дополняет образное содержание полотна[1]: «Углы её перехвачены и скреплены верёвкой, образующей крестообразные петли. Это по-своему ассоциируется с идеей обречённости»[16].

История

В поисках «своего» Христа

Тема искушения Христа заинтересовала Крамского ещё в начале 1860-х годов, когда он учился в Академии художеств и увлекался творчеством Александра Иванова. Помимо знаменитой картины Иванова «Явление Христа народу», большое впечатление на Крамского также произвела экспонировавшаяся осенью 1863 года картина Николая Ге «Тайная вечеря»[17]. В конце зимы 1863—1864 года в квартире Крамского на Васильевском острове побывал девятнадцатилетний Илья Репин — он видел в мастерской художника голову Христа, вылепленную из глины, а также похожую голову, написанную на холсте. Крамской рассказывал Репину о глубокой драме жизни Христа, об его искушении в пустыне и о том, что подобное искушение часто бывает у обычных людей[18][19]; при этом Репин был поражён тем, что Крамской «говорил о нём [Христе] как о близком человеке»[17]. Один из этюдов того периода, «Голова Христа» (1863, холст, масло, 55,5 × 41,5 см), в настоящее время хранится в Музее изобразительных искусств Республики Карелия в Петрозаводске[20].

В 1867 году Крамским был написан первый вариант картины, изображающей Христа[21]. Известно, что для этой картины ему позировал конкретный человек — крестьянин Строганов из слободы Выползово Переславского уезда Владимирской губернии[22][23]. Однако этот вариант не удовлетворил художника, поскольку Крамской посчитал ошибочным решение использовать вытянутый по вертикали формат холста, который практически весь был занят сидящей фигурой Христа, в результате чего не оставалось места для изображения каменистой пустыни[3][9]. Этот вариант картины экспонировался на посмертной выставке Крамского, проходившей в 1887 году в Санкт-Петербурге; его местонахождение в настоящее время неизвестно[1].

В конце 1869 года Крамской посетил ряд европейских музеев, сначала в Германии, а затем в Вене, Антверпене и Париже, знакомясь с искусством старых и новых мастеров, но при этом находясь в поисках «своего» Христа[24]. Из творений великих мастеров прошлого ему особенно понравилось полотно Тициана «Динарий кесаря», выставленное в Галерее старых мастеров в Дрездене. Тем не менее, во время этой поездки Крамскому так и не удалось найти тот образ Христа, «который мог бы захватить душу современного русского человека»[25].

По свидетельству художника Ильи Репина, в период работы над образом Христа Крамской «штудировал все мало-мальски подходящие лица, которые встречал в натуре, особенно одного молодого охотника-помещика, которого он написал потом с ружьём и в охотничьем костюме»[26] — по всей видимости, Репин имел в виду картину «Охотник на тяге» (1871, другие варианты названия — «На тяге» и «В ожидании зверя»), которая экспонировалась на 1-й Передвижной выставке, открывшейся в Петербурге в конце 1871 года (в настоящее время это полотно хранится в Национальном художественном музее Белоруссии)[23][27]. В пользу этой версии говорит и то, что телосложение охотника и тип его головы — с удлинённым овалом лица и открытым лбом — весьма похожи на образ Христа, изображённый художником на картине 1872 года[23].

Работа над картиной

По-видимому, Крамской начал писать основной вариант картины «Христос в пустыне» в ноябре 1871 года: об этом свидетельствует его фраза «Начинаю Христа» из письма к художнику Фёдору Васильеву, датированного восьмым ноября[28]. Незадолго до этого он ездил в Крым, где, в частности, побывал в Бахчисарае и Чуфут-Кале, чтобы пережить чувство, испытываемое человеком на пустынных горных возвышенностях[18]. Полагают, что именно там, в Крыму, Крамской написал единственный живописный эскиз картины «Христос в пустыне»[28] (бумага на картоне, масло, 18,5 × 26,2 см, ГТГ, инв. Ж-998)[29]. Впрочем, сомнения и неуверенность не оставляли Крамского в течение нескольких месяцев — в письме к Фёдору Васильеву от 15 марта 1872 года он отмечал: «Чудное дело, а страшно за такой сюжет приниматься; не знаю, что будет»[30]. Тем не менее, художник продолжал работу над картиной — делал карандашные наброски и, кроме этого, написал живописный этюд «Голова Христа» (1872), ныне хранящийся в Латвийском национальном художественном музее в Риге[31].

Крамской продолжил писать картину летом 1872 года под Лугой, где он поселился вместе с художниками Иваном Шишкиным и Константином Савицким. В своих письмах художники указывали адрес следующим образом: «по Варшавской железной дороге, станция Серебрянка, усадьба госпожи Снарской»; в одном из писем Фёдору Васильеву Крамской обмолвился, что Серебрянка находилась в девяти верстах от усадьбы. Исследования краеведов показали, что усадьба, принадлежавшая Марии Николаевне Снарской (урождённой Вансович), находилась на берегу Ильжинского (ныне Ильжовского) озера, в сельце Среднее Ильжо (ныне в составе деревни Ильжо)[32].

Крамской пробыл под Лугой три месяца, с конца июня до конца сентября 1872 года, продолжая свою работу над картиной «Христос в пустыне»[32]. Художник Илья Репин вспоминал, что Савицкий рассказывал ему о том, «что, страдая в то время удушьем, он часто не мог спать по ночам, иногда до рассвета, и бывал невольным свидетелем того, как Крамской, едва забрезжит утро, в одном белье пробирается тихонько в туфлях к своему Христу и, забыв обо всём, работает до самого вечера, просто до упаду иногда»[33]. Крамской сообщал Фёдору Васильеву: «До последних чисел сентября просидел я на Серебрянке и приехал в Петербург. „Христа“ не кончил»[32]. Но вскоре работа над картиной подошла к концу — 10 октября 1872 года он написал Васильеву: «Да, дорогой мой, кончил или почти кончил „Христа“. И потащат его на всенародный суд, и все слюнявые мартышки будут тыкать пальцем в него и критику свою разводить…»[30][34] Работе над образом Христа было отдано много сил: по словам Крамского, «вот уже пять лет неотступно он стоял передо мною; я должен был написать его, чтобы отделаться»[30].

После создания

Картина была представлена на 2-й выставке Товарищества передвижных художественных выставок («передвижников»), открывшейся в Петербурге в конце декабря 1872 года. Полотно, которое было выставлено в глубине последнего зала, произвело большое впечатление на посетителей выставки[35][36][37]. Сам Крамской вспоминал: «Картина моя расколола зрителей на огромное число разноречивых мнений. По правде сказать, нет трёх человек, согласных между собой. Но никто не говорит ничего важного. А ведь „Христос в пустыне“ — это моя первая вещь, над которой я работал серьёзно, писал слезами и кровью… она глубоко выстрадана мною… она — итог многолетних исканий…»[7]

Один из очевидцев, историк и публицист Константин Кавелин, в своей статье «О задачах искусства» (1878) так описывал впечатление, произведённое на него картиной Крамского: «Перед этим лицом, измученным глубокой и скорбной думой, перед этими руками, сжатыми великим страданием, я остановился и долго стоял в немом благоговении; я точно ощущал многие бессонные ночи, проведенные Спасителем во внутренней борьбе…» Но в то время, когда он «в умилении и трепете» восхищался образом Христа, кто-то рядом с ним воскликнул: «Что это за Спаситель! Это какой-то нигилист! Непонятно, как такую картину позволили выставить! Это кощунство, насмешка над святыней!» По словам Кавелина, этот негативный отклик заставил его поразмышлять о том, как одно и то же произведение может одному зрителю подарить «минуту невыразимого восторга и счастья», а в другом возбудить негодование[38].

Ещё до начала выставки у Крамского было несколько предложений от желающих приобрести эту картину — в частности, от Козьмы Солдатёнкова и от Академии художеств. Но первым, кому он назвал свою цену — 6000 рублей, был Павел Третьяков, который тут же приехал в Петербург и купил картину для своей коллекции, которая впоследствии составила основу Третьяковской галереи[1][13]. В письме к художнику Фёдору Васильеву Крамской писал: «Приехал Третьяков, покупает у меня картину, торгуется и есть с чего! Я его огорошил, можете себе представить: за одну фигуру вдруг с него требуют не более не менее, как шесть тысяч рублей. Как это Вам кажется? А? Есть от чего рехнуться… Вот он и завопил! А все-таки не отходит»[39][40]. По словам самого́ Третьякова, картина «Христос в пустыне» (или «Спаситель» Крамского, как он её называл) была одной из его любимых картин. По его признанию, «„Спаситель“ Крамского мне очень нравился и теперь также нравится, почему я и спешил приобрести его, но многим он не очень-то нравится, а некоторым и вовсе. <…> По-моему, это самая лучшая картина в нашей школе за последнее время — может быть, ошибаюсь»[41][42].

В начале 1873 года Совет Академии художеств принял решение присудить Крамскому звание профессора за картину «Христос в пустыне». Узнав об этом, Крамской написал письмо, где он отказывался от этого звания, желая оставаться независимым от Академии[39][7].

В связи с тем, что картины 2-й Передвижной выставки не были показаны в Москве, некоторые из них были включены в московскую часть 3-й выставки, открывшейся 2 апреля 1874 года[43]. Среди них было и полотно «Христос в пустыне», которое на этой выставке экспонировалось под названием «Спаситель в пустыне»[1].

В 1878 году картина была в составе российской экспозиции на Всемирной выставке в Париже, куда были отправлены многие известные полотна из Третьяковской галереи и других собраний[44][45]. Крамской лично посетил эту выставку, выехав в Париж в октябре 1878 года[46]. За картины «Христос в пустыне», «Портрет писателя Л. Н. Толстого» и другие ему была присуждена золотая медаль выставки[47] (по другим данным, он получил медаль III степени[46]).

Ещё до начала 2-й Передвижной выставки, в письме Фёдору Васильеву от 1 декабря 1872 года, Крамской сообщал о своих будущих планах: «Надо написать ещё „Христа“, непременно надо, то есть не собственно его, а ту толпу, которая хохочет во всё горло, всеми силами своих громадных животных лёгких»[48]. Претворяя эту идею в жизнь, через пять лет после окончания работы над «Христом в пустыне» Крамской начал работу над другим монументальным полотном, продолжающим тему жизни Христа, — «Хохот», также известным под названиями «Радуйся, царю иудейский» или «Христос во дворе Пилата»[49]. На нём должно было быть изображено поругание Христа после суда Понтия Пилата и последовавшего за ним бичевания. По замыслу художника, это было гигантское полотно (холст, масло, 373 × 501 см), и он работал над ним пять лет, с 1877 по 1882 год, но так и не закончил его. Неоконченное полотно хранится в настоящее время в Государственном Русском музее в Санкт-Петербурге (инв. Ж-5724)[49][50][51].

Картины «Христос в пустыне» и «Хохот» рассматриваются как составные части «Евангельского цикла» Крамского[52]. Полагают, что в процессе их создания большое влияние на художника оказало творчество Александра Иванова, и прежде всего его масштабное полотно «Явление Христа народу»[52].

Отзывы и критика

Критик Владимир Стасов писал в своём очерке о творчестве Крамского, что в 1872 году он создал «своего „Христа в пустыне“, превосходную картину, полную сердечности и некоторого элегического настроения: она носила на себе следы глубокого изучения Иванова и горячих симпатий к его новому направлению»[53]. При этом, однако, Стасову не нравилось отсутствие действия в картине: по его выражению, Христос сидит и «надумывается», а о чём и зачем, и «на что кому бы то ни было нужно это нерешительное и смутное надумывание, вместо настоящего „дела“, фактов, деяний — этого никто не объяснит»[54].

Писатель Иван Гончаров отмечал, что в картине «Христос в пустыне» «художник глубоко уводит вас в свою творческую бездну, где вы постепенно разгадываете, что он сам думал, когда писал это лицо, измученное постом, многотрудной молитвой, выстрадавшее, омывшее слезами и муками грехи мира — но добывшее себе силу на подвиг». Продолжая обсуждение образа Христа, Гончаров писал: «Вся фигура как будто немного уменьшилась против натуральной величины, сжалась — не от голода, жажды и непогоды, а от внутренней, нечеловеческой работы над своей мыслью и волей — в борьбе сил духа и плоти — и, наконец, в добытом и готовом одолении. Здесь нет праздничного, геройского, победительного величия — будущая судьба мира и всего живущего кроется в этом убогом маленьком существе, в нищем виде, под рубищем — в смиренной простоте, неразлучной с истинным величием и силой»[55].

Писатель и критик Всеволод Гаршин высоко оценивал созданный художником образ Христа. В письме Крамскому от 14 февраля 1878 года он писал, что черты лица Христа его «сразу поразили, как выражение громадной нравственной силы, ненависти ко злу, совершенной решимости бороться с ним». Гаршин отмечал, что страдание теперь не касается Христа — «оно так мало, так ничтожно в сравнении с тем, что у него теперь в груди, что и мысль о нём не приходит Иисусу в голову»[56].

Высоко ценил картину Крамского и Лев Толстой — в письме Павлу Третьякову от 14 (или 15) июля 1894 года он отмечал, что Христос Крамского — «это лучший Христос, которого я знаю»[57], а в письме от 16 июля того же года писал: «Ведь если есть какое-нибудь оправдание всем тем огромным трудам людей, которые сосредоточены в виде картин в Вашей галерее, то это оправдание только в таких картинах, как Христос Крамского и картины Ге…»[58] Да и сам Третьяков в письме Льву Толстому от 12 июля 1894 года отмечал: «Более всех для меня понятен „Христос в пустыне“ Крамского. Я считаю эту картину крупным произведением и очень радуюсь, что это сделал русский художник...»[59]

Встречались и отрицательные отзывы — например, художник и критик Александр Бенуа считал образ Христа в исполнении Крамского неудачным, полагая, что «сам Крамской в точности не знал, зачем он взялся за эту тему, каково вообще его душевное отношение к Христу»[60], а писатель Пётр Гнедич отмечал, что «в общем картина холодна и мало согрета внутренним чувством», поскольку, как он считал, рассудочность Крамского помешала ему «непосредственно и искренно отнестись к сюжету»[61].

По утверждению искусствоведа Георгия Вагнера, «Христос в пустыне» — «центральное полотно во всей Третьяковской галерее»[62]. Он отмечал, что увлёкший Крамского образ Христа — это «никакой не миф», «не религиозная модернизация революционно-демократических идей эпохи разночинного движения, а глубоко внутреннее движение необыкновенно чуткого художника, наделённого даром божественного озарения»[63]. Вагнер писал, что «в основе содержания картины „Христос в пустыне“ лежит не надуманная идея выбора пути („куда пойти“), и ещё менее — борьба божественности с дьяволом, а мучительные усилия Христа осознать в себе единство Божественного и Человеческого»[64].

По словам искусствоведа Григория Стернина, «Христос а пустыне» Крамского — это «не столько картина, сколько созданный в красках философский трактат», толкованию которого «посвящено больше страниц, чем характеристике любого другого произведения новой русской живописи», за исключением, быть может, только «Явления Христа народу». По мнению Стернина, этот факт достаточно выразительно характеризует «место картины Крамского в загадках русского художественного сознания второй половины XIX века»[6].

Большое значение картины «Христос в пустыне» в истории русской живописи признаётся и зарубежными искусствоведами[65].

Напишите отзыв о статье "Христос в пустыне (картина Крамского)"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 Каталог ГТГ, т. 4, кн. 1, 2001, с. 292—293.
  2. ↑ [www.tretyakovgallery.ru/ru/collection/_show/image/_id/197 Крамской Иван Николаевич — Христос в пустыне] (HTML). Государственная Третьяковская галерея, www.tretyakovgallery.ru. Проверено 25 июля 2016.
  3. ↑ 1 2 3 В. И. Порудоминский, 1974.
  4. ↑ 1 2 Е. Ф. Петинова, 2001, с. 155.
  5. ↑ Крамской Иван Николаевич // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  6. ↑ 1 2 Г. Ю. Стернин, 2007, с. 121.
  7. ↑ 1 2 3 4 Р. Кононенко, 2009, с. 10.
  8. ↑ 1 2 Т. В. Юденкова, 1997, с. 471.
  9. ↑ 1 2 3 4 5 Н. А. Ионина. [www.nearyou.ru/100kartin/100karrt_56.html 100 великих картин]. — Москва: Вече, 2006. — 510 с. — ISBN 9785953311250.
  10. ↑ Н. А. Яковлева, 1990, с. 34.
  11. ↑ Г. Прохоров, 1993, с. 127.
  12. ↑ Т. В. Юденкова, 1997, с. 474.
  13. ↑ 1 2 Т. В. Юденкова, 1999, с. 46.
  14. ↑ Т. В. Юденкова, 1997, с. 470.
  15. ↑ Ф. Ф. Петрушевский. [ru.wikisource.org/wiki/ЭСБЕ/Крамской,_Иван_Николаевич Крамской, Иван Николаевич] (HTML). ЭСБЭ, ru.wikisource.org. Проверено 25 июля 2016.
  16. ↑ С. Н. Гольдштейн, 1965, с. 338.
  17. ↑ 1 2 Г. С. Чурак, 1997, с. 13.
  18. ↑ 1 2 А. И. Цомакион, 2013.
  19. ↑ Илья Репин. [ilyarepin.ru/kramskoi/ Далёкое близкое (автобиография) — Иван Николаевич Крамской. Памяти учителя.] (HTML). ilyarepin.ru. Проверено 25 июля 2016.
  20. ↑ [artmuseum.karelia.ru/collection/rus-art-xviii-xx.html Русское искусство XVIII — начала XX вв] (HTML). Музей изобразительных искусств Республики Карелия — artmuseum.karelia.ru. Проверено 20 июля 2016.
  21. ↑ Г. К. Вагнер, 1995, с. 412.
  22. ↑ В. И. Порудоминский, 1974, с. 81.
  23. ↑ 1 2 3 Т. И. Курочкина, 1989, с. 34.
  24. ↑ Р. Кононенко, 2009, с. 9.
  25. ↑ Т. И. Курочкина, 1989, с. 32.
  26. ↑ И. Е. Репин, 1960, с. 79—80.
  27. ↑ Т. И. Курочкина, 1980, с. 50.
  28. ↑ 1 2 Г. С. Чурак, 1997, с. 14.
  29. ↑ Каталог ГТГ, т. 4, кн. 1, 2001, с. 291.
  30. ↑ 1 2 3 В. В. Стасов, 1954, с. 109.
  31. ↑ А. В. Лазарев, 2008, с. 14.
  32. ↑ 1 2 3 А. В. Носков и О. В. Набокина, 2015, с. 187.
  33. ↑ И. Е. Репин, 1960, с. 80.
  34. ↑ Г. К. Вагнер, 1995, с. 417.
  35. ↑ Т. И. Курочкина, 1989, с. 30.
  36. ↑ Ф. С. Рогинская, 1989, с. 71.
  37. ↑ В. И. Порудоминский, 1974, с. 85—86.
  38. ↑ К. Д. Кавелин, 1989.
  39. ↑ 1 2 В. И. Порудоминский, 1974, с. 86.
  40. ↑ А. П. Боткина, 1993, с. 183.
  41. ↑ А. П. Боткина, 1993, с. 127.
  42. ↑ Т. В. Юденкова, 2006.
  43. ↑ Ф. С. Рогинская, 1989, с. 418.
  44. ↑ Ф. С. Рогинская, 1989, с. 164.
  45. ↑ Е. Л. Селезнёва. [www.tretyakovgallerymagazine.com/img/mag/2006/1/022-027.pdf П. М. Третьяков и Всемирная парижская выставка 1878 года] (PDF). журнал «Третьяковская галерея», 2006, № 1, с.22—27. Проверено 20 июля 2016.
  46. ↑ 1 2 Т. В. Юденкова, 1999, с. 41.
  47. ↑ А. С. Соколов. [museumstudy.ru/wp-content/uploads/2015/12/SokolovAS.pdf Санкт-Петербург на Всемирных выставках в Париже 1867—1900 гг.] // Триумф музея?. — СПб.: Государственный Эрмитаж, 2005. — С. 276—303.
  48. ↑ И. Н. Крамской, 1988, с. 190.
  49. ↑ 1 2 Каталог ГРМ, 1980, с. 151.
  50. ↑ Н. А. Яковлева, 1990, с. 38—40.
  51. ↑ [artclassic.edu.ru/catalog.asp?ob_no=24262 Крамской, Иван Николаевич. Хохот («Радуйся, царю иудейский»). 1877–1882. ГРМ] (HTML). Российский общеобразовательный портал — artclassic.edu.ru. Проверено 20 июля 2016.
  52. ↑ 1 2 Г. Прохоров, 1993, с. 122.
  53. ↑ В. В. Стасов, 1954, с. 71.
  54. ↑ В. В. Стасов, 1951, с. 156.
  55. ↑ И. А. Гончаров, 1980, с. 73.
  56. ↑ В. М. Гаршин, 1934, с. 153—154.
  57. ↑ Л. Н. Толстой, т. 19, 1984, с. 294—295.
  58. ↑ С. Н. Гольдштейн, 1965, с. 103.
  59. ↑ А. П. Боткина, 1993, с. 226.
  60. ↑ А. Н. Бенуа, 1995, с. 258.
  61. ↑ П. П. Гнедич, 1897, с. 501.
  62. ↑ Г. К. Вагнер, 1995, с. 424.
  63. ↑ Г. К. Вагнер, 1995, с. 413.
  64. ↑ Г. К. Вагнер, 1995, с. 428.
  65. ↑ Walther K. Lang. [www.19thc-artworldwide.org/index.php/autumn03/272-the-qatheismq-of-jesus-in-russian-art-representations-of-christ-by-ivan-nikolevich-kramskoy-vasily-polenov-and-nikolai-ghe The «Atheism» of Jesus in Russian Art: Representations of Christ by Ivan Kramskoy, Vasily Polenov, and Nikolai Ghe] (HTML). Nineteenth-Century Art Worldwide (Volume 2, Issue 3, 2003) — www.19thc-artworldwide.org. Проверено 25 июля 2016.

    66. </ol>

Литература

  • А. Н. Бенуа. [tphv.ru/kramskoi_benua.php История русской живописи в XIX веке]. — М.: Республика, 1995. — 448 с. — ISBN 5-250-02524-2.
  • А. П. Боткина. [www.tphv-history.ru/books/tretyakov-v-zhizni-i-iskusstve9.html Павел Михайлович Третьяков в жизни и искусстве]. — М.: Искусство, 1993. — 371 с. — ISBN 9785210025500.
  • Г. К. Вагнер. Об истолковании картины И. Н. Крамского «Христос в пустыне» // Вопросы искусствознания. — 1995. — № 1—2. — С. 408—430.
  • В. М. Гаршин. Собрание сочинений в трёх томах. — М.: Академия, 1934. — Т. 3.
  • П. П. Гнедич. [tphv.ru/kramskoi_benua.php От эпохи Возрождения до наших дней (История искусств, т. 3)]. — СПб.: Издание А. Ф. Маркса, 1897.
  • С. Н. Гольдштейн. Крамской. — М.: Искусство, 1965. — 440 с.
  • И. А. Гончаров. «Христос в пустыне». Картина г. Крамского. — М.: Художественная литература. Собрание сочинений в 8 томах (1972—1980), 1980. — Т. 8. — С. 73.
  • К. Д. Кавелин. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры / В. К. Кантор, О. Е. Майорова. — М.: Правда, 1989. — 654 с.
  • Р. Кононенко. Иван Николаевич Крамской (Великие художники, том 13). — М.: Директмедиа Паблишинг и Комсомольская правда, 2009. — 48 с. — ISBN 978-5-87107-186-1.
  • Т. И. Курочкина. Иван Николаевич Крамской. — М.: Изобразительное искусство, 1980. — 208 с.
  • Т. И. Курочкина. Иван Николаевич Крамской. — Л.: Художник РСФСР, 1989. — 216 с. — (Русские живописцы XIX века). — ISBN 5-7370-0041-9.
  • А. В. Лазарев. Крамской. — М.: Белый город, 2008. — 48 с. — ISBN 978-5-7793-1432-9.
  • А. В. Носков, О. В. Набокина. [books.google.com/books?id=M2f5CQAAQBAJ&pg=PT187&lpg=PT187+ Луга и окрестности. Из истории населенных мест Лужского района]. — Л.: Litres, 2015. — ISBN 9785457830929.
  • Е. Ф. Петинова. Русские художники XVIII — начала XX века. — СПб.: Аврора, 2001. — 345 с. — ISBN 978-5-7300-0714-7.
  • В. И. Порудоминский. [www.tphv-history.ru/books/porudominskiy-kramskoy16.html И. Н. Крамской]. — М.: Искусство, 1974. — 248 с.
  • Г. Прохоров. «Христос, величайший из атеистов…» Евангельский цикл И. Н. Крамского // Вопросы искусствознания. — 1993. — № 4. — С. 122—135.
  • Ф. С. Рогинская. Товарищество передвижных художественных выставок. — М.: Искусство, 1989. — 430 с. — ISBN 5-87685-054-3.
  • В. В. Стасов. Избранное: живопись, скульптура, графика. — Искусство, 1951. — Т. 2 — Искусство XIX века. — С. 156.
  • В. В. Стасов. [art19.info/articles/kramskoy.html Статьи и заметки, публиковавшиеся в газетах и не вошедшие в книжные издания]. — М.: Издательство Академии художеств СССР, 1954. — Т. 2.
  • Г. Ю. Стернин. Два века. Очерки русской художественной культуры. — М.: Галарт, 2007. — 384 с. — ISBN 978-5-269-01052-6.
  • Л. Н. Толстой. [rvb.ru/tolstoy/01text/vol_19_20/vol_19/0985.htm Собрание сочинений в 22 т.]. — М.: Художественная литература, 1984. — Т. 19.
  • А. И. Цомакион. [az.lib.ru/c/comakion_a_i/text_0004.shtml Иван Крамской. Его жизнь и художественная деятельность]. — М.: Litres, 2013. — 790 с. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 9785425083340.
  • Г. С. Чурак. И. Крамской. Христос в пустыне // «Юный художник». — 1997. — № 4. — С. 12—14.
  • Т. В. Юденкова. Ещё раз о картине И. Н. Крамского «Христос в пустыне» // Вопросы искусствознания. — 1997. — № 2. — С. 465—475.
  • Т. В. Юденкова. Крамской. — М.: Белый город, 1999. — 64 с. — ISBN 5-7793-0165-4.
  • Т. В. Юденкова. [www.nasledie-rus.ru/podshivka/7803.php Неустанное служение — К истории коллекции П. М. Третьякова] // Наше наследие. — 2006. — № 78.
  • Н. А. Яковлева. Иван Николаевич Крамской. — Л.: Художник РСФСР, 1990. — 112 с. — (Массовая библиотека по искусству). — ISBN 5-7370-0042-7.
  • Государственная Третьяковская галерея — каталог собрания / Я. В. Брук, Л. И. Иовлева. — М.: Красная площадь, 2001. — Т. 4: Живопись второй половины XIX века, книга 1, А—М. — 528 с. — ISBN 5-900743-56-X.
  • Государственный Русский музей — Живопись, XVIII — начало XX века (каталог). — Л.: Аврора и Искусство, 1980. — 448 с.
  • Крамской об искусстве / Т. М. Коваленская. — М.: Изобразительное искусство, 1988. — 176 с. — ISBN 5-85200-015-9.
  • Репин об искусстве. / О. А. Лясковская. — М.: Издательство Академии художеств СССР, 1960. — 192 с.

Ссылки

  • [www.tretyakovgallery.ru/ru/collection/_show/image/_id/197 «Христос в пустыне»] в базе данных Третьяковской галереи
  • [www.googleartproject.com/collection/the-state-tretyakov-gallery/artwork/christ-in-the-wilderness-ivan-kramskoy/326443/ Christ in the Wilderness, 1872, Ivan Kramskoy], Google Art Project, www.googleartproject.com
  • [www.art-catalog.ru/picture.php?id_picture=7843 Крамской Иван Николаевич — Христос в пустыне, 1872] (HTML). www.art-catalog.ru. Проверено 11 июля 2016.
  • [www.kramskoy.info/content/view/413/30/ Иван Николаевич Крамской — Христос в пустыне (1872)] (HTML). www.kramskoy.info. Проверено 18 июля 2016.

Русалки (1871) • Христос в пустыне (1872) • Пасечник (1872) • Полесовщик (1874) • Созерцатель (1876) • Н. А. Некрасов в период «Последних песен» (1877—1878) • Лунная ночь (1880) • Неизвестная (1883) • Неутешное горе (1884)


Отрывок, характеризующий Христос в пустыне (картина Крамского)

Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.


Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален.
В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с теми законами, по которым совершалось явление.
Совершенно ложно (только потому, что последствия не оправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеона ослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13 м году, употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя и своей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем в Египте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какой степени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок веков смотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам только французами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии, так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских и немецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений и крепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как к единственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нам признавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины. Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы не уступим этого права.
Деятельность его в Москве так же изумительна и гениальна, как и везде. Приказания за приказаниями и планы за планами исходят из него со времени его вступления в Москву и до выхода из нее. Отсутствие жителей и депутации и самый пожар Москвы не смущают его. Он не упускает из виду ни блага своей армии, ни действий неприятеля, ни блага народов России, ни управления долами Парижа, ни дипломатических соображений о предстоящих условиях мира.


В военном отношении, тотчас по вступлении в Москву, Наполеон строго приказывает генералу Себастиани следить за движениями русской армии, рассылает корпуса по разным дорогам и Мюрату приказывает найти Кутузова. Потом он старательно распоряжается об укреплении Кремля; потом делает гениальный план будущей кампании по всей карте России. В отношении дипломатическом, Наполеон призывает к себе ограбленного и оборванного капитана Яковлева, не знающего, как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и, написав письмо к императору Александру, в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и брату, что Растопчин дурно распорядился в Москве, он отправляет Яковлева в Петербург. Изложив так же подробно свои виды и великодушие перед Тутолминым, он и этого старичка отправляет в Петербург для переговоров.
В отношении юридическом, тотчас же после пожаров, велено найти виновных и казнить их. И злодей Растопчин наказан тем, что велено сжечь его дома.
В отношении административном, Москве дарована конституция, учрежден муниципалитет и обнародовано следующее:
«Жители Москвы!
Несчастия ваши жестоки, но его величество император и король хочет прекратить течение оных. Страшные примеры вас научили, каким образом он наказывает непослушание и преступление. Строгие меры взяты, чтобы прекратить беспорядок и возвратить общую безопасность. Отеческая администрация, избранная из самих вас, составлять будет ваш муниципалитет или градское правление. Оное будет пещись об вас, об ваших нуждах, об вашей пользе. Члены оного отличаются красною лентою, которую будут носить через плечо, а градской голова будет иметь сверх оного белый пояс. Но, исключая время должности их, они будут иметь только красную ленту вокруг левой руки.
Городовая полиция учреждена по прежнему положению, а чрез ее деятельность уже лучший существует порядок. Правительство назначило двух генеральных комиссаров, или полицмейстеров, и двадцать комиссаров, или частных приставов, поставленных во всех частях города. Вы их узнаете по белой ленте, которую будут они носить вокруг левой руки. Некоторые церкви разного исповедания открыты, и в них беспрепятственно отправляется божественная служба. Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они в них находили помощь и покровительство, следуемые несчастию. Сии суть средства, которые правительство употребило, чтобы возвратить порядок и облегчить ваше положение; но, чтобы достигнуть до того, нужно, чтобы вы с ним соединили ваши старания, чтобы забыли, если можно, ваши несчастия, которые претерпели, предались надежде не столь жестокой судьбы, были уверены, что неизбежимая и постыдная смерть ожидает тех, кои дерзнут на ваши особы и оставшиеся ваши имущества, а напоследок и не сомневались, что оные будут сохранены, ибо такая есть воля величайшего и справедливейшего из всех монархов. Солдаты и жители, какой бы вы нации ни были! Восстановите публичное доверие, источник счастия государства, живите, как братья, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтоб опровергнуть намерения зломыслящих, повинуйтесь воинским и гражданским начальствам, и скоро ваши слезы течь перестанут».
В отношении продовольствия войска, Наполеон предписал всем войскам поочередно ходить в Москву a la maraude [мародерствовать] для заготовления себе провианта, так, чтобы таким образом армия была обеспечена на будущее время.
В отношении религиозном, Наполеон приказал ramener les popes [привести назад попов] и возобновить служение в церквах.
В торговом отношении и для продовольствия армии было развешено везде следующее:
Провозглашение
«Вы, спокойные московские жители, мастеровые и рабочие люди, которых несчастия удалили из города, и вы, рассеянные земледельцы, которых неосновательный страх еще задерживает в полях, слушайте! Тишина возвращается в сию столицу, и порядок в ней восстановляется. Ваши земляки выходят смело из своих убежищ, видя, что их уважают. Всякое насильствие, учиненное против их и их собственности, немедленно наказывается. Его величество император и король их покровительствует и между вами никого не почитает за своих неприятелей, кроме тех, кои ослушиваются его повелениям. Он хочет прекратить ваши несчастия и возвратить вас вашим дворам и вашим семействам. Соответствуйте ж его благотворительным намерениям и приходите к нам без всякой опасности. Жители! Возвращайтесь с доверием в ваши жилища: вы скоро найдете способы удовлетворить вашим нуждам! Ремесленники и трудолюбивые мастеровые! Приходите обратно к вашим рукодельям: домы, лавки, охранительные караулы вас ожидают, а за вашу работу получите должную вам плату! И вы, наконец, крестьяне, выходите из лесов, где от ужаса скрылись, возвращайтесь без страха в ваши избы, в точном уверении, что найдете защищение. Лабазы учреждены в городе, куда крестьяне могут привозить излишние свои запасы и земельные растения. Правительство приняло следующие меры, чтоб обеспечить им свободную продажу: 1) Считая от сего числа, крестьяне, земледельцы и живущие в окрестностях Москвы могут без всякой опасности привозить в город свои припасы, какого бы роду ни были, в двух назначенных лабазах, то есть на Моховую и в Охотный ряд. 2) Оные продовольствия будут покупаться у них по такой цене, на какую покупатель и продавец согласятся между собою; но если продавец не получит требуемую им справедливую цену, то волен будет повезти их обратно в свою деревню, в чем никто ему ни под каким видом препятствовать не может. 3) Каждое воскресенье и середа назначены еженедельно для больших торговых дней; почему достаточное число войск будет расставлено по вторникам и субботам на всех больших дорогах, в таком расстоянии от города, чтоб защищать те обозы. 4) Таковые ж меры будут взяты, чтоб на возвратном пути крестьянам с их повозками и лошадьми не последовало препятствия. 5) Немедленно средства употреблены будут для восстановления обыкновенных торгов. Жители города и деревень, и вы, работники и мастеровые, какой бы вы нации ни были! Вас взывают исполнять отеческие намерения его величества императора и короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к его стопам почтение и доверие и не медлите соединиться с нами!»


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Христос_в_пустыне_(картина_Крамского)&oldid=80974792»