Христос и грешница

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Христос и грешница («Кто без греха?») — эпизод новозаветной истории, содержащейся в Евангелии от Иоанна.





Евангельский рассказ

…утром опять пришел в храм, и весь народ шел к Нему. Он сел и учил их. Тут книжники и фарисеи привели к Нему женщину, взятую в прелюбодеянии, и, поставив её посреди, сказали Ему: Учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии; а Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь? Говорили же это, искушая Его, чтобы найти что-нибудь к обвинению Его. Но Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания. Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось на неё камень. И опять, наклонившись низко, писал на земле. Они же, услышав [то] и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних; и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди. Иисус, восклонившись и не видя никого, кроме женщины, сказал ей: женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя? Она отвечала: никто, Господи. Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши.

Споры о подлинности рассказа

История с грешницей отсутствует во многих древних списках Нового Завета: в Синайском кодексе (IV век), Ватиканском кодексе (IV век), Сирийской синайской рукописи (IV или V век), в ряде переводов он помещается только в примечаниях.[1]

Карл Лахманн и Константин Тишендорф считают эту историю позднейшей вставкой по причине того, что стиль этого рассказа не соответствует стилю всего Евангелия от Иоанна.[2] Этот эпизод на Востоке появляется впервые в сирийском переводе Евангелия VI века, в этот же период его начинают включать в себя греческие рукописи. Однако Августин Блаженный (354430) в своём сочинении «Против Пелагия» пишет, что рассказ о грешнице в его время находился во многих кодексах, как латинских, так и греческих.[3] Он пишет, что эта история была исключена некими маловерами из страха перед злоупотреблениями, к которым этот рассказ мог привести их жён.[4]

Кроме сообщения Августина этот рассказ был известен:

  • в Апостольских постановлениях (конец IV века): «когда старцы поставили пред Ним другую некоторую согрешившую и, предоставив суд Ему, вышли, Он, сердцеведец Господь, после того, как спросил её, осудили ли её старцы, а она сказала: „нет“, — сказал ей: „итак, иди, и Я не осуждаю тебя“»;[5]
  • Папию Иерапольскому (ум. в середине II века), ученику Иоанна Богослова, написавшего это Евангелие.[2]
  • Свт. Амвросию Медиоланскому, который приводит эту историю в письме к Студию (№50, Maur. №25), где её и истолковывает. При этом он стихи 7-11 он цитирует дословно, а содержание остальных пересказывает. По мнению свт. Амвросия, словами, которые Христос писал на земле, могли быть: «Земля, земля! Запиши...» (ср. Иер. 22:29-30).

Богословское толкование

Греческий текст сообщает, что женщина была взята за прелюбодеянием «επ αυτοφωρψ» то есть на месте преступления и при обстоятельствах, что никто не может возразить о её вине. Смертная казнь за прелюбодеяние была закреплена иудейским законодательством в Лев. 20:10 и Втор. 22:13-24. Евфимий Зигабен пишет, что замысел фарисеев заключался в том, что милосердный Иисус пощадит в нарушение закона женщину и даст этим повод для обвинений против него.[6]

Действие Иисуса, когда он, не отвечая спросившим, начал что-то писать пальцем на земле, является жестом, который «делают те, которые не желают отвечать спрашивающим о чем-либо неуместном и неприличном. Зная лукавство их, Иисус Христос продолжал писать на земле и показывал вид, что Он не обращает внимания на то, что они говорили».[6] Затем он дал ответ «кто из вас без греха, первый брось на неё камень» и вновь продолжил писать на земле. Согласно Втор. 17:7 свидетель преступления должен был первый кинуть камень в преступника и, произнеся такой ответ, Иисус рассматривает приведших к нему женщину людей не как официальных судей, а лишь обвинителей.[2] По одному из распространённых мнений, Иисус написал на земле свой ответ и затем перечислил названия грехов, в которых были повинны обвинители женщины.[7] Некоторые считают, что в пользу такого толкования служит употребление в тексте (Ин. 8:6) вместо обычного греческого ἔγραφεν («он написал») формы κατέγραφεν, что может означать «записал (перечень чьих-то проступков, грехов)».[1] В Септуагинте в Книге Иова глагол в этой же форме употреблён в значении «перечислять (грехи)»: «Ибо Ты пишешь (κατεγραψας) на меня горькое и вменяешь мне грехи юности моей» (Иов. 13:26). Однако форма ἔγραφεν также может употребляться в значении «записывать, составлять список», так что сам по себе этот аргумент не имеет существенного значения, тем более что у Иоанна в том же отрывке для обозначения того же действия употребляется и форма ἔγραφεν (Ин. 8:8).

Заключительные слова Иисуса к прелюбодейке — «и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши», по мнению архиепископа Аверкия не должно пониматься как неосуждение греха так как Христос пришёл «взыскать и спасти погибших». Он предлагает следующую трактовку этих слов — «И Я не наказываю тебя за твой грех, но хочу, чтобы ты покаялась: иди, и впредь не греши».[7] У Зигабена даётся толкование, что Иисус Христос знал, что она раскаялась всем сердцем и достаточным для неё наказанием служила публичность её посрамления перед многочисленными свидетелями.[6] Также отмечают, что хотя некоторые богословы считают, что Иисус простил грех прелюбодеяния этой женщине, но при этом в других случаях он обычно прямо говорит: прощаются тебе грехи (Мф. 9:2; Мк. 2:5; Лк. 5:20 и др.). Б. И. Гладков считает, что правильнее понимать слова Христа как «не подвергаю ответственности за грех».[8]

Напишите отзыв о статье "Христос и грешница"

Примечания

  1. 1 2 [www.bible.by/barclay-new-testament/read-com/43/08/ Комментарий Баркли к Новому Завету]
  2. 1 2 3 [lopbible.narod.ru/joh/txtjoh08.htm Толковая Библия Лопухина. Евангелие от Иоанна]
  3. Аврелий Августин. Против Пелагия. 2:17
  4. Аврелий Августин. Против Прелюбодеев. 2:7
  5. [www.krotov.info/acts/04/2/constit_apost.htm Апостольские постановления. 2:24, 4]
  6. 1 2 3 [archive.is/20121225062312/mystudies.narod.ru/library/e/evf_zigaben/john/8.html Евфимий Зигабен. Толкование Евангелия от Иоанна]
  7. 1 2 Аверкий (Таушев). [archive.is/20121225150827/mystudies.narod.ru/library/t/taushev/4evangel/091.html Руководство к изучению Священного Писания Нового Завета]
  8. [azbyka.ru/hristianstvo/bibliya/novyi_zavet/tolkovanie_evangelia_24-all.shtml Гладков Б. И. Толкование Евангелия]

Отрывок, характеризующий Христос и грешница

Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»