Христофор Коряжемский

Христофор Коряжемский
Смерть	после 1572 года
Почитается	в Русской православной церкви
В лике	преподобных
День памяти	25 июля (по юлианскому календарю)
Подвижничество	основатель Христофоровой Богородицкой пустыни

Христофор Коряжемский (Сольвычегодский; ум. после 1572 года) — основатель Христофоровой Богородицкой пустыни, преподобный Русской церкви, память совершается 25 июля (по юлианскому календарю).

Своё подвижничество преподобный Христофор начал в скиту (позднее — Коряжемский Николаевский монастырь) преподобного Лонгина Коряжемского (ум. 1540 г.), одним из первых учеником которого он был. Через 10 лет после смерти своего учителя он поселился на речке Малой Коряжемке, где построил себе келью и часовню. Вскоре об отшельнике стало известно и к нему начали стекаться богомольцы и ученики. Около 1555 года Христофор построил храм во имя иконы Божией Матери Одигитрии и принял руководство образовавшейся общиной.

Около обители преподобного находился ключ, вода которого почиталась как целебная. Сведения о нём достигли Москвы и царица Анастасия, супруга Ивана Грозного, захотела использовать её для лечения своей болезни. Христофор был вызван в Москву и оказал помощь царице. В свой монастырь он вернулся с царским жалованием и начал на эти средства строительство нового храма. В 1572 году строительство было завершено и Христофор ушёл из обители в неизвестном направлении. Место его смерти и погребения остаются неизвестными.

Ссылки

• Христофор Коряжемский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.rusvera.mrezha.ru/533/11.htm Преподобный Христофор Коряжемский]

Отрывок, характеризующий Христофор Коряжемский

– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.