Хромая утка

«Хромая утка» (англ. Lame duck) — в американской политической системе президент, который покидает свой пост, проиграв очередные выборы или не имеющий права выдвигать на них свою кандидатуру в соответствии с 22-й поправкой к конституции, в особенности после того, как выбран его преемник.

Возникновение термина

Буквальный смысл выражения отсылает к болезни нижних конечностей, которой страдают водоплавающие птицы, из-за которой они теряют возможность передвигаться и становится лёгкой добычей. В XVIII веке термином обозначали брокера, объявившего себя несостоятельным должником.

В американском политическом жаргоне словосочетание появилось в середине XIX века, им называли выборное лицо, на место которого уже избран другой, но чьи полномочия еще не истекли. Президентские выборы в США проходят в первый вторник ноября, в должность новоизбранный президент вступает в полдень 20 января следующего года. До принятия в 1933 году 20-я поправки к Конституции инаугурация проходила 4 марта. Помимо президента последнюю сессию Конгресса прежнего состава также называют сессией хромых уток.

Помимо общего негативного звучания, выражение «хромая утка» в американском английском обозначает политика, которому более не суждено переизбраться.

Примеры

Не переизбранный президент Джон Адамс произвел назначения своих сторонников на судебные посты. Новый президент США Джефферсон отказался признавать эти назначения, и было инициировано дело Марбери против Мэдисона 1803 года, в ходе которого сторонник Адамса — Уильям Марбери обратился в Верховный суд, который, хотя и состоял из политических противников Джефферсона и Мэдисона, назвал отказ в выдачи Марбери судейской лицензии незаконным, но в то же время признал неконституционным закон, на основании которого Марбери подал свою петицию.

В 1952 году после победы Дуайта Эйзенхауэра был создан прецедент: он со своим предшественником из другой партии Гарри Труманом два месяца обсуждал проблемы внешней и внутренней политики, как и их министры.

20 января 2001 года, за несколько часов до окончания своего президентского срока, Билл Клинтон помиловал более 140 человек, осуждённых за различные преступления (за первый срок помилован не был никто, во второй срок - несколько человек), в том числе своего единоутробного брата Роджера. Это вызвало неоднозначную реакцию в обществе. Сам переходный период от Клинтона к Бушу-младшему из-за затянувшегося спора о победителе с участием Верховного суда сократился до одного месяца и семи дней.

Отрывок, характеризующий Хромая утка

– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?