Хроника Быховца

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Хро́ника Бы́ховца» — третий свод белорусско-литовских летописей, созданный в XVI веке (записи обрываются на 1507 году). Полностью самостоятельна последняя часть, от 1453 года, что делает её ценным источником по истории Великого княжества Литовского.





Обнаружение и вопрос подлинности

Рукопись обнаружена в библиотеке помещика Александра Быховца (имение Могилёвцы[1] Волковысского уезда Гродненской губернии) учителем Виленской гимназии Ипполитом Климашевским. В 1834 году Быховец передал рукопись известному историку Литвы Теодору Нарбуту. В 1846 году Нарбут издал «Хронику», но нескольких листов в ней недоставало. Он же и дал источнику название «Хроника Быховца». После публикации рукопись исчезла.

Факт утери рукописи послужил основой предположения, что автором хроники был сам Нарбут, известный фальсификациями исторических источников[2][3]. Однако наличие ряда писем и сверка летописи с аналогами подтвердили подлинность существования рукописи[4][5]. Кроме того, Александр Рогов сумел установить, что близкими к «хронике Быховца» летописями пользовался историк XVI века Матей Стрыйковский и эти летописи были основным его источников по истории Великого княжества Литовского[6]. Точка в споре о подлинности летописи была поставлена после обнаружения в Национальном архиве в Кракове отрывка «Хроники Быховца», переписанного в 1570–1580-е годы[7].

Значимость

Ошибки:

Фантастические рассказы:

  • рассказ о прибытии предков литовского народа из Италии в Литву. Скорее всего это было сделано для того, чтобы показать литовскую знать более древней, чем польскую.

Положительные моменты:

  • Вместе с тем, в «Хронике» содержатся такие данные (и притом совершенно достоверные), каких нет ни в одном другом источнике. Литовско-белорусские летописи в целом дают достоверные сведения за период с конца XIV по конец XVI в.
  • Особенно интересно, с массой подробностей, изложены события начала XVI в.

Язык и орфография

На основе анализа лексики было сделано предположение, что хроника написана уроженцем западной или юго-западной Белоруссии, всего вероятнее в районе Новогрудок — Слуцк[1].

Оригинал хроники был написан за западнорусском (старобелорусском) языке на кириллице и позднее переписан на польскую латиницу[1]. По словам Нарбута обнаруженный список на латинице был сделан с оригинала в XVII веке[1]. Поскольку оригинала списка тоже не сохранилось, о его внешнем виде можно лишь судить по факсимиле 25 листа в издании 1846 года[1].

При передаче букв кириллицы, переписчик не следовал определённой системе, а передавал одну и ту же букву кириллицы разными буквами латиницы, и наоборот. Например, syn Woyszelk ze y dszczy — здесь в первом случае знаком y передана буква «ы», во втором — «й», а в третьем — «и». По-разному передавалась буква «е»: е, i, y, о, je, ja; лето — leta; coбе — sobe; розделиве — rozdeliwo; оттоле — odtoli; приеди — przyedi; оусмотревше — usmotriwsze; своё - swoja и т. д.[1]

Напишите отзыв о статье "Хроника Быховца"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 Хроника Быховца, 1966.
  2. Chodynicki K. Ze studijów nad dziejopisarstwem Rusko-Litewskim (T. z. Rękopis Raudański) // AW. R. 3. № 10–11. 1925/26. S. 401.
  3. Jablonskis K. Archyvinės smulkmenos // Praeitis. T. 2. Kaunas, 1933. P. 426, nuor. 3.
  4. ПСРЛ, 1975.
  5. Šalūga R. Bychovco kronika // Lietuvos TSR Mokslų akademijos darbai. Ser. A. Nr. 1(6). Vilnius, 1959.
  6. Рогов А.  И. Русско-польские культурные связи в эпоху Возрождения (Стрыйковский и его Хроника). М., 1966. Гл. 4.
  7. Gudmantas K. Lietuvos metraščio Vavelio nuorašas (fragmentas) // Senoji Lietuvos literatūra. T. 34. Vilnius, 2012. P. 121–151.

Литература

Издания
Критика
  • Ючас М. А. Хроника Быховца // Летописи и хроники. 1973 г. — М.: Наука, 1974. — С. 220—231.

Отрывок, характеризующий Хроника Быховца

– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?