Хроника Великой Отечественной войны/Апрель 1942 года

1 апреля 1942 года. 284-й день войны. Среда

Группа армий «Центр». 1 апреля командование ГА «Центр» передало в штаб 9-й армии новое распоряжение генштаба ОКХ: «Операция на „О“» отменялась. В документе, посланном в армию Моделя, цитировался следующий приказ генерала Гальдера: «На основании донесений командующего 9-й армией и командующего ГА „Центр“ о том, что наступление на „О“ (Осташков) до начала распутицы уже невозможно, для группы армий устанавливаются следующие задачи: 1. Подготовить проведение наступления после окончания распутицы. Пока не ясно позволит ли развитие обстановки на фронте противника, особенно перед фронтом 3 ТА, и положение немецких сил осуществить наступление после периода распутицы… 2. При любых обстоятельствах сохранить отсечение сил противника, находящихся в районе юго-восточнее и северо-восточнее Белый. По линии Белый, Духовщина и под Нелидово перерезать вражеские коммуникации, идущие на Торопец…» Таким образом, первоочередной задачей 9-й полевой и 3-й танковой армий становилось нанести максимально возможный ущерб снабжению советских войск, действующих на левом фланге ГА «Центр». (стр. 163)

Гальдер Франц. Обстановка без существенных изменений. В районе Старой Руссы наши войска медленно продвигаются вперёд…

Совинформбюро.

В течение 1 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло.

2 апреля 1942 года. 285-й день войны. Четверг

Гальдер Франц. Никаких существенных изменений. Из-за плохой погоды действия авиации на фронте группы армий «Север» невозможны; поэтому наступление приостановлено и производится сосредоточение войск…

Совинформбюро.

В течение 2 апреля на некоторых участках фронта наши войска вели наступательные бои и заняли несколько населённых пунктов. За 1 апреля уничтожено 57 немецких самолётов. Наши потери — 11 самолётов. В Баренцевом море наш корабль потопил подводную лодку противника.

3 апреля 1942 года. 286-й день войны. Пятница

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). Немцы продолжают атаковать находящиеся в окружении юго-западнее Вязьмы части 4-го воздушно-десантного корпуса. 3 апреля немецкие войска захватили Акулово.

Гальдер Франц. Обстановка без существенных изменений. В районе Старой Руссы из-за плохой погоды и отсутствия авиационной поддержки наши войска не наступали…

Совинформбюро.

В течение 3 апреля на некоторых участках фронта наши войска вели наступательные бои против немецко-фашистских войск и заняли несколько населённых пунктов. За 2 апреля уничтожено 23 немецких самолёта. Наши потери — 6 самолётов.

4 апреля 1942 года. 287-й день войны. Суббота

Группа армий «Центр». Начальник тылового района ГА «Центр» сообщает: 221 пд: заняты Плотки и ещё два населённых пункта севернее Балтутино. Захвачены трофеи тяжёлого оружия. 10 тд: занят населённый пункт Шилово. В 1 км восточнее Ратчино (13 км юго-восточнее Кардымово) был отражен налет крупного подразделения партизан. 11 тд: занят населённый пункт 5 км восточнее Прость (17 км юго-восточнее Ярцево)… Всего за 3 и 4 апреля дивизия заняла 7 населённых пунктов и оттеснила партизан из района на 15-20 км юго-восточнее Ярцево…

Отмечен крупный партизанский отряд, оснащённый тяжёлым оружием и 4 орудиями, в населённом пункте 37 км северо-западнее Бобруйска. Партизанами занят населённый пункт Бацевичи (26 км севернее Бобруйска)… [1] (стр. 167)

Гальдер Франц. Никаких изменений. На фронте групп армий «Юг» и «Центр» началась весенняя распутица. На северном участке фронта сохраняется плохая погода.

Совинформбюро.

В течение 4 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло. За 3 апреля уничтожено 23 немецких самолёта. Наши потери — 3 самолёта. Наши корабли в Баренцевом море потопили транспорт противника водоизмещением в 7.000 тонн и второй транспорт водоизмещением в 3.500 тонн.

5 апреля 1942 года. 288-й день войны. Воскресенье

Немецкое верховное командование отдало директиву № 41 о подготовке нового наступления на советско-германском фронте.

В ней, в частности, указывалось: «…Зимняя операция в России приближается к концу. Благодаря выдающемуся мужеству и готовности идти на жертвы солдат Восточного фронта удалось достигнуть крупнейшего оборонительного успеха немецкого оружия…». В документе говорилось, что противник понёс тяжелейшие потери и использовал в эту зиму все свои главные резервы, «предназначавшиеся для других операций». [1] (стр. 169)

В директиве говорилось: «Как только условия погоды и местность будут благоприятствовать, немецкое командование и войска, используя своё превосходство, вновь должны захватить в свои руки инициативу и навязать противнику свою волю. Цель состоит в том, чтобы окончательно уничтожить живую силу, остающуюся ещё в распоряжении Советов, лишить русских возможно большего количества важнейших военно-экономических центров. Для этого будут использованы все войска, имеющиеся в распоряжении германских вооружённых сил и вооружённых сил союзников». (стр. 401)

Согласно этому документу, основной комплекс операций кампании слагался из ряда последовательных дополнявших друг друга глубоких ударов. Целью первого из них являлся прорыв на Воронеж, откуда танковые и моторизованные соединения должны были повернуть на юг и, во взаимодействии с войсками, наступающими от Харькова, уничтожить силы Красной Армии между Донцом и Доном. Затем следовало наступление двумя группировками на Сталинград с взятием противника в клещи с северо-запада (вниз по течению Дона) и с юго-запада (вверх по течению Дона). И наконец, поворот на Кавказ — к вожделенной нефти и маячившим на горизонте «индиям». Таким образом, основная задача кампании состояла в завоевании Кавказа с его нефтяными промыслами. Но сначала две группы армий должны были путём глубоких охватов уничтожить главные силы Красной Армии в районе западнее Сталинграда. (стр. 31)

Гальдер Франц. Противник ведёт довольно мощное наступление, тесня нашу 9-ю армию с севера; его танковые соединения, по-видимому, наступают на юг. Русские при поддержке большого количества танков наносят удар по позициям 40-го моторизованного корпуса (4-я армия). В остальном положение не изменилось. Русские стягивают свои силы против группы Зейдлица, но никаких новых действий здесь пока не предпринимают…

Совинформбюро.

В течение 5 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло.

6 апреля 1942 года. 289-й день войны. Понедельник

Гальдер Франц. Потери с 22.6.1941 года по 31.3.1942 года: …потеряно 33 223 офицера, 1 074 607 унтер-офицеров и рядовых. Общие потери сухопутных войск на Востоке (без больных) составили 1 107 830 человек, или 34,6 % их средней численности (3,2 миллиона человек). Обстановка. Существенно не изменилась. Крупное сосредоточение русских танков против 19-й танковой дивизии. Атаки наших позиций на северном участке фронта 9-й армии захватывают всё более широкий фронт.

Совинформбюро.

В течение 6 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло. За 5 апреля сбито в воздушных боях и уничтожено на аэродромах противника 119 немецких самолётов. Наши потери — 17 самолётов.

7 апреля 1942 года. 290-й день войны. Вторник

По постановлению СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 7 апреля 1942 г. под огороды выделялись пустующие земельные участки в городах и посёлках, свободные земли государственного фонда вокруг городов, а также колхозные участки, не занятые под посевы.

Гальдер Франц. Обстановка не изменилась. Не считая наступательных действий местного значения на фронте 4-й и 9-й армий, в основном спокойно…

Совинформбюро.

В течение 7 апреля на фронте каких-либо существенных изменений не произошло. За 6 апреля сбито в воздушных боях и уничтожено на аэродромах 79 самолётов противника. Наши потери — 19 самолётов.

8 апреля 1942 года. 291-й день войны. Среда

Гальдер Франц. Наступление войск генерала Зейдлица постепенно развивается. В полосе 11-й дивизии, на позиции у железнодорожной насыпи, противник добился некоторых успехов. В остальном — никаких изменений.

Совинформбюро.

В течение 8 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло. За 7 апреля сбит в воздушных боях и уничтожен на аэродромах 51 самолёт противника. Наши потери — 14 самолётов. Нашими кораблями в Баренцевом море потоплены транспорт противника водоизмещением в 5.500 тонн и другой немецкий транспорт водоизмещением в 10.500 тонн.

9 апреля 1942 года. 292-й день войны. Четверг

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). Немцы продолжают атаковать находящиеся в окружении юго-западнее Вязьмы части 4-го воздушно-десантного корпуса. 9 апреля немецкие войска захватили деревню Жуковку, станции Вертехово и Угра.

Гальдер Франц. Никаких существенных изменений. В Керчи отбиты серьёзные атаки. 5-й армейский корпус Зейдлица действует успешно. Положение у Погостья становится все более трудным…

Манштейн Эрих (11-я армия. Крым.) : «Между тем, когда 22 тд была отведена в тыл на пополнение, за нашим фронтом появились первые части вновь прибывшей 28 лпд. Теперь мы спокойно могли ожидать наступления противника. Оно было предпринято — как последняя попытка противника возвратить себе Крым — 9 апреля силами 6-8 пехотных дивизий при поддержке 160 танков.» (стр. 258)

Совинформбюро.

В течение 9 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло.

10 апреля 1942 года. 293-й день войны. Пятница

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 4-й воздушно-десантный корпус. 10 апреля немцы заняли посёлки Комбайн и Марьино. Создалась реальная угроза расчленения 4-го ВДК на две части.

Тем временем Жуков готовил новую наступательную операцию. 50-я армия должна была в третий раз попытаться совершить прорыв через Варшавское шоссе, а 1-й гвардейский кавкорпус совместно с десантным корпусом — помочь ей, нанеся немцам удар с тыла. Обрадованный столь обнадеживающими известиями, генерал Белов провёл разведку в указанном направлении и 10 апреля послал командующему Западным направлением план предстоящей операции: «Протяжённость корпуса по окружности превышает 300 км. Силы противника: на линии Милятино — Ельня разведано шесть пехотных дивизий. К Ельне подходят подкрепления со стороны Рославля и Смоленска… Силы корпуса и протяжение фронта вынудили меня перейти к обороне. Инициатива заметно переходит в руки противника. Резервов нет. В этих условиях выдвигаю следующий наступательный план…» План Белова предполагал сосредоточение в течение 7-10 дней районе Всходы сильной ударной группы в составе 1-й и 2-й гвардейских кавалерийских дивизий, 4-го воздушно-десантного корпуса и партизанского отряда Жабо и прорыв навстречу 50-й армии в общем направлении на Милятино. Ответ штаба фронта был разочаровывающим: предложенный план в целом признавался правильным, но сообщалось, что 50-я армия к наступлению не готова. Кроме того, запрещалось ослаблять район Дорогобужа, который по приказу Верховного Главнокомандующего надлежало удерживать. На свой страх и риск Белов решил провести несколько частных операций, чтобы продвинуться на юг и создать более благоприятную обстановку для соединения с армией Болдина. [5] (стр. 121)

В эти дни началась агония группы Ефремова. 10 апреля он послал донесение: «С 13.00 10.04.1942 г. враг бросил на сжатие кольца танки и пехоту, нацелив их на каждый наш укреплённый район… Стремлюсь организовать оборону по реке Угре». [5] (стр. 115)

Гальдер Франц. Обстановка без существенных изменений. Чрезвычайно оживлённые передвижения войск противника перед фронтом группы Клейста. Обнаружились признаки формирования крупной группировки противника в районе Сухиничей. Группа Хааса вырвалась вперёд и теперь оттягивается назад. Перед фронтом войск Моделя наблюдается переброска вражеских сил на запад. Зейдлиц добился небольших успехов. Напряжённое положение у Погостья. На Волхове начался ледоход…

Совинформбюро.

В течение 10 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло.

11 апреля 1942 года. 294-й день войны. Суббота

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 4-й воздушно-десантный корпус. Полковник Казанкин обратился за поддержкой к генералу Белову. На помощь десантникам была послана вся 2-я гвардейская кавалерийская дивизия. Наконец, 11 апреля воздушно-десантный корпус по распоряжению Военного совета фронта был подчинён штабу 1-го кавкорпуса. Белов по этому поводу саркастически заметил, что все советские соединения в тылу противника имели свои задачи, «но как только они попадали в тяжёлое положение, их сразу же переподчиняли штабу корпуса и на нас возлагалась особая ответственность за их спасение». [5] (стр. 115)

Гальдер Франц. Крупные атаки на Керчь снова отбиты, сорвана попытка противника высадить десант на западное побережье Крыма. Русский флот — в море. К восточному участку фронта группы Клейста противник подтягивает крупные силы. Перебрасываются войска с юго-запада в район Сухиничей. Противник наносит мощный удар по южному флангу группы Руоффа (4-я танковая армия). Перед фронтом войск Моделя продолжается передвижение войск на запад. Русские перебрасывают свои войска по ночам от Торопца на юго-восток. Очень напряжённое положение в районе Холма. На участке Зейдлица достигнуты незначительные успехи. Обстановка у Погостья несколько разрядилась.

Крымский фронт (Козлов Дмитрий Тимофеевич). Последнее наступление фронта, предпринятое 9-11 апреля было отражено немецкой 11-й армией, к которой стали поступать подкрепления и, наконец, в её составе появилась 22-я танковая дивизия — 180 танков. Таким образом, Крымский фронт с момента своего создания топтался на месте, несмотря на значительное превосходство в силах не достиг ни одной из поставленных целей и потерял ещё 181680 человек. Последовал «разбор полётов»: «Основной причиной неудачных наступательных действий фронта явилось то, что командующий фронтом и его штаб, а также командующие группами войск и командиры соединений не прониклись сущностью указаний Верховного Главнокомандования о методах организации и ведения наступательного боя, не организовали должным образом наступления и не научили подчинённые им войска правильным методам ведения наступательного боя». [5] (стр. 172)

Манштейн Эрих (11-я армия. Крым.) : «Ударная сила противника была теперь окончательно исчерпана. Храбрые дивизии, вынесшие это оборонительное сражение, несмотря на нечеловеческое напряжение сил, могли теперь отдохнуть, хотя и не было возможности отвести их с передовой. Что же касается командования армии, то оно приступило после тяжёлой, принёсшей много кризисов зимы к своей очередной задаче, к подготовке наступления с целью окончательного изгнания советских войск из Крыма..» [6] (стр. 258)

Совинформбюро.

В течение 11 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло.

12 апреля 1942 года. 295-й день войны. Воскресенье

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 4-й воздушно-десантный корпус. Объединёнными усилиями конников и десантников в крайне ожесточённых боях к 12 апреля немцев удалось остановить. Десантники перешли к обороне вместе с партизанским отрядом Жабо.

33-я армия (Ефремов, Михаил Григорьевич). 12 апреля Ефремов получил директиву командующего Западным фронтом пробиваться на восток навстречу 43-й и 49-й армиям, которым предписывалось в один день прорвать оборону противника на всю глубину.

Гальдер Франц. Наступление противника на Керчь не возобновлялось. Обстановка на море в районе Крыма неясная. Противник подтягивает войска к восточному участку фронта группы Клейста. Перед 40-м моторизованным корпусом, по-видимому, ведётся подготовка к наступлению (две новые дивизии, скопления танков). На участке Зейдлица — медленное продвижение. В районе Погостья после очень большого напряжения положение, по-видимому, опять несколько стабилизировалось.

Совинформбюро.

В течение 12 апреля на фронте ничего существенного не произошло. За 11 апреля уничтожено 5 самолётов противника. Наши потери — 2 самолёта.

13 апреля 1942 года. 296-й день войны. Понедельник

13 апреля 1942 г. СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление «О порядке мобилизации на сельскохозяйственные работы в колхозы, совхозы и МТС трудоспособного населения городов и сельских местностей». На работу призывались все трудоспособные, не занятые в промышленности и на транспорте, и часть служащих. Разрешалось мобилизовать учащихся школ, студентов техникумов и вузов, за исключением студентов выпускных курсов. Труд мобилизованных оплачивался так же, как и труд колхозников, работников совхозов и МТС.

Гальдер Франц. Серьёзное наступление ведётся против 40-го моторизованного и 12-го армейского корпусов 4-й армии. Трудное положение отмечается в районе Холма. У Погостья стало несколько лучше!..

Совинформбюро.

В течение 13 апреля на некоторых участках фронта наши войска вели наступательные бои и заняли несколько населённых пунктов

.

14 апреля 1942 года. 297-й день войны. Вторник

14 апреля 1942 г. Государственный Комитет Обороны принял специальное постановление, предусматривавшее восстановление и быстрое развитие производства металлургического оборудования на заводах тяжёлого машиностроения и танковой промышленности.

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 43-я армия (Голубев, Константин Дмитриевич) и 49-я армия (Захаркин, Иван Григорьевич) задачу по деблокаде 33-й армии (Ефремов, Михаил Григорьевич) не выполнили и 14 апреля прекратили наступательные действия, тем самым предоставив немцам возможность сосредоточиться на окончательном уничтожении группировки 33-й армии. Она была плотно блокирована в районе деревни Новая Михайловка.

1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов Павел Алексеевич). «14 апреля из штаба Западного фронта было получено совершенно неожиданное сообщение: 50-я армия перешла в наступление и даже овладела Зайцевой Горой в шести километрах от Милятино. Это сообщение показалось мне странным. Три дня назад армия ещё была не готова к активным действиям и вдруг самостоятельно, без согласования с нами, начинает прорывать оборону противника. Чем это объяснить? Несогласованностью? Или у 50-й армии наметился просто частный успех? Как бы там ни было, командующий фронтом потребовал от нас немедленно ускорить наступление навстречу 50-й армии. Я считал, что надо пойти на риск, снять из района Дорогобужа нашу самую сильную в то время — 1-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию с её артиллерией и миномётами. Однако командование фронта было другого мнения». 2-я гвардейская кавдивизия и 4-й воздушно-десантный корпус начали наступление довольно удачно. К исходу 14 апреля соединениями Казанкина были заняты станция Вертехово, Богородицкое… [5] (стр. 121)

5-я армия (Говоров Леонид Александрович). Наступление 5-й армии Говорова на Гжатск было отбито противником. 14 апреля штаб германского 9-го армейского корпуса докладывал в штаб 4-й танковой армии: «Атаки противника, проведённые с 4.3.42 г семью стрелковыми дивизиями, семью стрелковыми и двумя танковыми бригадами против северного фланга 252-й пехотной дивизии и против фронта 35-й пехотной дивизии с целью захвата Гжатска были отбиты. Противник потерял в этих боях свыше 800 пленных. Его потери убитыми, согласно показаниям пленных и согласно нашему подсчёту, составляют свыше 20000 человек. 36 танков противника были уничтожены». [5] (стр. 122)

Гальдер Франц. Обстановка. В основном без изменений. На юге, даже в Крыму, спокойно. На центральном участке фронта после вчерашних успешных оборонительных действий в полосе 40-го моторизованного корпуса также спокойно. На севере небольшие успехи в районе Старой Руссы. У Погостья противник успеха не имел. Снег быстро тает.

Совинформбюро.

В течение 14 апреля на некоторых участках фронта наши войска вели наступательные бои и заняли несколько населённых пунктов.

15 апреля 1942 года. 298-й день войны. Среда

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). Части 1-го гвардейского кавалерийского корпуса (Белов, Павел Алексеевич) в ночь на 15 апреля заняли Платоновку, Акулово, Бараки, Плотки. Кавалеристы Осликовского вели упорный бой в трёх километрах от станции Баскаковка.

Гальдер Франц. Обстановка без изменений. В основном спокойно. В районе Старой Руссы — незначительные успехи в наступлении….

Совинформбюро.

В течение 15 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло. За 14 апреля уничтожено 14 немецких самолётов. Наши потери — 5 самолётов.

16 апреля 1942 года. 299-й день войны. Четверг

Гальдер Франц. На юге спокойно. В центре снова серьёзное наступление в полосе 40-го моторизованного корпуса. Русская 33-я армия ликвидирована. На северном участке фронта у Волхова трудное положение. В остальном все без изменений…

Совинформбюро.

В течение 16 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло.

17 апреля 1942 года. 300-й день войны. Пятница

17 апреля 1942 г. Государственный Комитет Обороны принял постановление «Об оживлении движения и создании устойчивости в работе железных дорог». В этом постановлении предусматривались меры по ускорению продвижения всех задержанных в пути поездов и перемещению избыточных вагонов с западных дорог на восток. Введённый в начале войны график движения поездов заменялся новым, в котором лучше сочеталась организация перевозок воинских и народнохозяйственных грузов и предусматривалось значительное повышение весовых норм формируемых поездов.

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). Части 1-го гвардейского кавалерийского корпуса (Белов, Павел Алексеевич) и 4-го воздушно-десантного корпуса продолжали наступление и 17 апреля освободили Буду.

Гальдер Франц. На юге перед фронтом группы Клейста непонятные передвижения противника, сопровождаемые радиомолчанием. Наступление против 40-го моторизованного корпуса в полосе группы армий «Центр» принимает крупные масштабы. На севере — никаких существенных изменений…

Совинформбюро.

В течение 17 апреля на некоторых участках фронта наши войска вели наступательные боя и улучшили свои позиции.

18 апреля 1942 года. 301-й день войны. Суббота

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 4-й воздушно-десантный корпус. С утра 18 апреля после сильного артиллерийского и авиационного налетов противник перешёл в контратаку и к 16 часам выбил десантников из Буды.

33-я армия (Ефремов, Михаил Григорьевич). В апреле 1942 г. генерал Ефремов, видя истощение своих сил, обратился напрямую (через голову командования Западного фронта) в Ставку ВГК с просьбой разрешить ему выходить на восток по кратчайшему пути — через р. Угру. Однако большинству ефремовцев пробиться на «большую землю» так и не удалось. Германские подвижные части смогли перехватить колонну советских войск на дороге Буслава-Беляево, а затем добить остатки группы Ефремова в районе деревень Жары, Новая Михайловка и Климов Завод. Из окружения вырвались лишь разрозненные подразделения численностью всего несколько сот человек. Около сотни бойцов под командованием полковника Ф. М. Орлова пробились в расположение группы Белова. Примерно 600 бойцов ушли к партизанам отряда В. В. Жабо. Сам М. Г. Ефремов, геройски руководивший своими солдатами, во время боя был ранен. Не имея сил и далее продвигаться к линии фронта, он застрелился в районе д. Климов Завод 18 апреля 1942 г. Ударная группа 33-й армии прекратила своё существование. [1] (стр. 152)

Вину за провал операции, гибель Ефремова и его трёх дивизий маршал Жуков возложил на самого Ефремова: «…Как показало следствие, никто, кроме командующего 33-й армией, не виновен в том, что его коммуникации противник перехватил. Жуков».

В августе 1966 года он же поведал историкам: «Там, собственно говоря, и операции никакой не было. Прорвались. Ефремова отсекли, Белова отсекли. Они остались в тылу… Относительно отрезания этой группы. Командующему фронтом, когда ведётся сражение на таком огромном пространстве 600 км по фронту, очень трудно уследить за вопросами тактического порядка. Ефремов прошёл в свободную „дырку“. Сзади у него остались главные силы… Что должен был сделать Ефремов? Он должен был за счёт главных сил армии, которые задержались у Шанского завода, пару дивизий поставить, как распорки, для того чтобы у него тыл был обеспечен. Он этого не сделал… Вопрос обеспечения — это не вопрос командующего фронтом, и я не считал нужным смотреть, что справа и слева … Ну, а большую взять на себя ответственность для того, чтобы показать себя здесь самокритичным, я думаю, надобности нет, зачем это нужно». [5] (стр. 117)

Гальдер Франц. На всем фронте поразительное затишье…

Совинформбюро.

В течение 18 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло.

19 апреля 1942 года. 302-й день войны. Воскресенье

Гальдер Франц. На фронте по-прежнему затишье…

Совинформбюро. Ещё раз о жуликах и шулерах из игорного дома Гитлер и Ко. Огромные потери германской армии на советско-германском фронте, жестокие поражения, которые нанесла Красная Армия гитлеровским войскам в течение зимних месяцев, и явная бесперспективность пресловутого «весеннего наступления», о котором так много шумела в последнее время гитлеровская пропаганда, вынуждают её искать новые способы обмана немецкого народа…"Берлинер берзенцейтунг", «Гамбургер фремденблатт» и другие фашистские листки изо дня в день публикуют фальшивки о Красной Армии. Так, например, всю немецко-фашистскую печать обошла басня о том, будто бы «большевики посылают в бой 14-летних красноармейцев». Своим хозяевам подвывает из подворотни финская газетка «Хельсингин саномат», утверждающая, что «большинство русских военнопленных являются юношами в возрасте от 14 до 17 лет или же стариками от 60 до 70 лет». Для вящей убедительности германское министерство пропаганды разослало всем немецким газетам фотоснимок, изображающий якобы советских «четырнадцатилетних солдат, взятых в плен»… Однако эта фальшивка разоблачается без особого труда. Достаточно тщательно рассмотреть немецкое фото, как немедленно обнаружится, что у «четырнадцатилетних солдат» имеются изрядные бороды, а большинство лиц на фотоснимке вообще невозможно рассмотреть…

Поистине, у лжи короткие ноги… Как известно, ещё 9 октября Дитрих заявил представителям печати, что поход на Восток можно считать уже законченным. Это заявление вызвало огромное возмущение у солдат немецкой армии. В «Сообщении для войск» № 161 в связи с этим говорится: "Когда об этом заявлении узнали солдаты восточной армии, они были поражены и вообще отвергали это утверждение. «Как, — говорили они, например, — поход закончен? Осколки свистят вокруг нас, противник успешно наступает; он всё ещё имеет вооружение, да ещё какое. Мы увязли в оборонительных и наступательных боях, а на родине утверждают, что поход закончен. Это переходит всякие границы»…

В целях восстановления истины считаем уместным опубликовать некоторые выдержки из заявления Гитлера, приказов немецких властей и гитлеровской прессы о действительном положении дел. Не кто иной, как Гитлер, 30 января заявил: «Мы имеем перед собой противника, который, возможно, численно нас превосходит». Командир 59 немецкого армейского корпуса фон дер Шевальдерье писал в своём приказе от 27 января 1942 г.: «Русский солдат — мастер в создании укрытых позиций и в маскировке… Русский солдат лукав и хитёр в бою…». Генерал Шевальдерье вовсе не имел здесь в виду ни 70-летних старцев, ни женских полков, не тем более подразделений младенцев. Фашистская газета «Франкфуртер цейтунг» в номере от 5 апреля скорбит о многих «тысячах немых крестов на полях сражений, раненых в лазаретах и на улицах, о мертвецах Берлина, Маннгейма, Любека и бесчисленных других городов». Другая газета — «Еракауэр цейтунг», опровергая неумную брехню германского командования об истощении людских ресурсов СССР, в номере от 28 марта с. г. вынуждена признать, Что «никто не отрицает наличия человеческих резервов в СССР». Немецкая газета «Данцигер форпостен» вопит о том, что «атаки большевиков ставят германские войска в критическое положение и являются необычайно тяжёлым испытанием для нервов солдат и командования». Такова, по заявлениям самих же гитлеровцев, цена всей глупой кампании гитлеровской клики об истощения людских резервов СССР…

20 апреля 1942 года. 303-й день войны. Понедельник

В связи с «ослаблением наступательных возможностей войск Западного направления» и начавшейся весенней распутицей, Ставка 20 апреля приняла решение о переходе Западного и Калининского фронтов к обороне на занимаемых рубежах.

Завершилась Великая битва под Москвой, проходившая с 30 сентября 1941 г. по 20 апреля 1942 г. и делящаяся по характеру боевых действий советских войск и выполняемых ими задач на два этапа: оборонительный (30 сентября—5 декабря 1941 г.) и наступательный, включающий контрнаступление и общее наступление Красной Армии на западном (московском) направлении (6 декабря 1941 г.— 20 апреля 1942 г.)

Завершилась Ржевско-Вяземская стратегическая наступательная операция войск Западного и Калининского фронтов, проходившая с 8 января по 20 апреля 1942 г. В рамках Ржевско-Вяземской стратегической операции были проведены Сычевско-Вяземская, Можайско-Вяземская, Вяземская воздушно-десантная и Ржевская фронтовые наступательные операции. Продолжительность — в течение 103 суток. Ширина фронта боевых действий — 650 км. Глубина продвижения советских войск — 80-250 км. Среднесуточные темпы наступления стрелковых соединений — 1-2,5 км. Боевой состав обоих фронтов войск к началу операции состоял 95 дивизий и 46 бригад общей численностью 1059200 человек. В ходе операции войска потеряли безвозвратно — 272320 чел, ранеными — 504569 чел. Общие потери составили 776889 чел, среднесуточные — 7543 чел. Также было потеряно 7296 орудий и миномётов, 957 танков и 550 боевых самолётов. [5] (стр. 130)

Результаты операции. Советскому командованию не удалось полностью осуществить намеченный замысел. Однако, несмотря на незавершённость, операция имела важное военно-политическое значение. В ходе наступления наши войска нанесли противнику серьёзное поражение и отбросили его на 80-250 км, полностью освободили Московскую и Тульскую области, многие районы Калининской и Смоленской областей. Глубоко охватив группу армий «Центр» с двух сторон, советские войска поставили противника в невыгодное оперативное положение. Полного разгрома немецкие войска смогли избежать только в результате переброски дополнительных сил из Западной Европы.

Группа армий «Центр», по советским оценкам, с 1 января по 30 марта потеряла более 330 тыс. человек. Согласно немецким источникам, потери вермахта на всем Восточном фронте с 5 января по 25 апреля достигли 318 тыс. убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

Германское командование оценивало весной 1942 г. обстановку довольно оптимистично. Успешные оборонительные бои ГА «Центр» в конце битвы за столицу вызвали у многих германских генералов иллюзию истребления основной наступательной мощи всей Красной Армии. Так генштаб ОКХ, 26 марта 1942 г., информировал штаб ГА «Центр», что, несмотря на сохраняющееся бесперебойное пополнение советских частей, материальное оснащение личного состава Красной Армии остаётся тяжёлым. Не хватает самого необходимого снаряжения. Весеннее наступление РККА было сопряжено с большими потерями. [1] (стр. 175)

Жуков, Георгий Константинович: «Критически оценивая сейчас эти события 1942 года, считаю, что нами в то время была допущена ошибка в оценке обстановки в районе Вязьмы. Мы переоценили возможности своих войск и недооценили противника. „Орешек“ там оказался более крепким, чем мы предполагали». (стр. 50)

Гальдер Франц. Обстановка. Поразительно спокойно. Противник ожидает, по-видимому, большого наступления с нашей стороны в честь праздника (день рождения Гитлера). Противник ведёт пропаганду. Хорошие успехи достигнуты на рубеже Ловати. Брешь почти закрыта. Положение на Волхове стабилизируется…

Совинформбюро.

В течение 20 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло…

21 апреля 1942 года. 304-й день войны. Вторник

Москва. Директива Ставки Верховного Главнокомандования о создании Северо-Кавказского направления.

Ленинград. Весной ледовая трасса («Дорога жизни») на Ладожском озере стала разрушаться и движение по ней 21 апреля прекратилось. К весне были построены новые порты с десятками причалов и пирсов общей протяжённостью 3 километра.

Северо-западный фронт (Курочкин Павел Алексеевич). 21 апреля немцам удалось прорвать фронт советских войск и соединиться с окружённой в районе Демянска группировкой. Попытки частей 11-й и 1-й ударной армий ликвидировать образованный гитлеровцами так называемый «рамушевский коридор» успеха не принесли. Противник получил возможность усилить свои войска в районе Демянска и удерживал «коридор» в течение всего 1942 года.

Гальдер Франц. 1. Итоги зимних боёв:

а) Личный состав в период с 1.11.1941 года по 1.4.1942 (с больными включительно): вышло из строя — 900 000 человек; прибыло пополнения — 450 000 человек (при полном привлечении в армию контингента 1922 г. рождения и мобилизации большого количества мужчин из промышленности).

б) Материально-техническое обеспечение в период с 1.10.1941 года по 15.3. 1942 г. Вышло из строя: 74 183 автомашины, 2340 бронеединиц. Поступило в качестве пополнения: 1847 бронеединиц (80 %), 7411 автомашин (10 %). Не хватает вооружения: 28000 винтовок (карабинов), 14000 пулемётов MG-34, 7000 тяжёлых пехотных орудий (ПТО), 1900 артиллерийских орудий.

в) Конский состав в период с 15.10. 1941 года по 15.3.1942 г.: потеряно — 179 609 лошадей; прибыло в качестве пополнения — 20 000 лошадей.

2. Увеличение числа соединений. Сформировано дополнительно 7 пехотных дивизий (позже — ещё 4 пехотные дивизии) и 3 танковые дивизии. Два мотопехотных полка сведены в дивизию.

3. Некомплект по состоянию на 1.5. 1942 года: На всем Восточном фронте — 625 000 человек…

4. Пополнение в материальной части (по группам армий): «Юг» — к началу операции будет стопроцентным. «Центр» и «Юг» — в 6 батальонах лёгкое и тяжёлое пехотное оружие будет доведено до полной штатной нормы, в полевой артиллерии в каждой батарее будет по 3 орудия (то же в отношении лёгких полевых гаубиц обр. 1916 г. и полевых пушек обр. 1916 г.).

5. Укомплектованность в танках: группа армий «Юг» — укомплектованность примерно полная; группы армий «Центр» и «Север» — укомплектовано по одному батальону в каждой танковой дивизии…

Совинформбюро.

В течение 21 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло…

22 апреля 1942 года. 305-й день войны. Среда

Гальдер Франц. Передвижения войск перед фронтом Клейста продолжаются. Перед 6-й армией противник перебрасывает войска на юг. Бросается в глаза развёртывание крупных сил у противника в районе Ельца. В полосе 4-й армии отбита атака у Фомино… Обращают на себя внимание передвижения в направлении Медыни и Юхнова. На северном участке фронта закрыта брешь между 10-м и 2-м армейскими корпусами, но положение здесь пока ещё только сносное. На Волхове опять предотвращён прорыв противника. На Волхове ледоход. В районе Погостья положение снова упрочено.

Совинформбюро.

В течение 22 апреля на фронте ничего существенного не произошло. За 21 апреля уничтожено 32 немецких самолёта. Наши потери — 15 самолётов. Наши корабли в Баренцевом море потопили танкер противника водоизмещением 5.000 тонн и один транспорт противника водоизмещением в 4.000 тонн.

23 апреля 1942 года. 306-й день войны. Четверг

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 2-я гвардейская кавдивизия и 4-й воздушно-десантный корпус, окружённые в районе Вязьмы, продолжают наступление навстречу 50-й армии. К 23 апреля передовые части 9-й воздушно-десантной бригады достигли Нового Аскерово. Отсюда до позиций 50-й армии оставалось всего около двух километров, но эти последние километры оказались непреодолимыми. Противник ввёл в бой части 31-й пехотной и 19-й танковой дивизий и непрерывно контратаковал. Войска 50-й армии (Болдин, Иван Васильевич) не только не смогли прорвать оборону 34-й пехотной дивизии, но и были выбиты из Зайцевой Горы. Атаки продолжались ещё в течение нескольких суток, но не принесли успеха. Наступление постепенно затухло. Очередная попытка 50-й армии прорваться через Варшавское шоссе снова оказалась безрезультатной. Группа Белова вернулась в прежний район и перешла к обороне. [5] (стр. 121)

Волховский фронт (Мерецков, Кирилл Афанасьевич). Фронт преобразован в Волховскую оперативную группу Ленинградского фронта.

Гальдер Франц. Обстановка. Без изменений. На всем фронте поразительно спокойный день…

Совинформбюро.

В течение 23 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло. По уточнённым данным, за 21 апреля уничтожено не 32 немецких самолёта, как об этом сообщалась ранее, а 37 немецких самолётов.

24 апреля 1942 года. 307-й день войны. Пятница

Карельский фронт. Войска фронта начали частную Кестеньгскую операцию. После незначительного продвижения с большими потерями 11 мая операция была прекращена, войска перешли к обороне.

Гальдер Франц. Обстановка. Без изменений. Смена и перегруппировка войск противника перед южным участком. На севере спокойно.

Совинформбюро.

В течение 24 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло. За 23 апреля уничтожено 25 немецких самолётов. Наши потери — 11 самолётов. За 23 апреля частями нашей авиации уничтожено или повреждено 20 немецких автомашин с войсками и грузами, 6 повозок с боеприпасами, 6 полевых орудий, рассеяны и частью уничтожены отряд конницы и до роты пехоты противника.

25 апреля 1942 года. 308-й день войны. Суббота

Для обеспечения бесперебойного снабжения Ленинграда, фронта и флота горючим Государственный Комитет Обороны принял 25 апреля постановление о постройке подводного трубопровода для перекачки нефти.

СНК СССР принял постановление «О строительстве электростанций на Урале».

Гальдер Франц. Потери с 22.6.1941 года по 20.4.1942 года: ранено — 24 088 офицеров, 828 892 унтер-офицера и рядовых; убито — 9077 офицеров, 232 236 унтер-офицеров и рядовых; пропало без вести — 874 офицера, 53 787 унтер-офицеров и рядовых. Всего потеряно 34 039 офицеров, 1 114 915 унтер-офицеров и рядовых. Общие потери сухопутных войск на Восточном фронте (не считая больных) составили 1 148 954 человека, или 35 % средней численности всей армии на Востоке (3,2 млн человек). Обстановка. На всем фронте спокойно. В полосе 2-й армии разведывательные поиски местного значения…

Совинформбюро.

В течение 25 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло. За 24 апреля сбито в воздушных боях и уничтожено на аэродромах 68 немецких самолётов. Наши потери — 10 самолётов. Нашим кораблём в Баренцевом море потоплен пароход противника водоизмещением в 12.000 тонн.

26 апреля 1942 года. 309-й день войны. Воскресенье

Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич). 26 апреля генерал Белов был уведомлен о том, что Западный фронт перешёл к обороне. Но ему вовсе не было приказано «выходить на соединение» с кем бы то ни было, а напротив — удерживать занимаемый район, «перейти к активной обороне» и одновременно «дать отдых людям и беречь кадровые соединения». Группа Белова ушла в леса, превратившись, по существу, в партизанское соединение.

На контролируемой ею территории находилась огромная масса вооружения и техники, брошенная советскими частями при октябрьском разгроме 1941 года: «За время пребывания в тылу противника мы потеряли часть тех немногих артиллерийских орудий, которые удалось взять в рейд. Но общее количество пушек не только не уменьшилось, а даже увеличилось. Наши гвардейцы с помощью населения и партизан разыскивали орудия, миномёты и боеприпасы, оставшиеся в лесах и болотах после боёв, шедших в этих местах осенью 1941 года. Артиллеристам 1-й гвардейской кавалерийской дивизии удалось обнаружить несколько дальнобойных орудий с запасом снарядов. Одно из орудий оказалось исправным. Его установили вблизи села Гришино. Время от времени оно вело огонь по противнику, чаще всего по железнодорожной станции Вязьма, когда там скапливались вражеские эшелоны… Немецкая авиация долго и безрезультатно разыскивала эту пушку. Обстрел Вязьмы прекратился только, когда пушка разорвалась от слишком большого заряда. Собранное и отремонтированное артиллерийское вооружение использовалось для пополнения материальной части наших подразделений. Кроме того, были заново сформированы миномётный дивизион и две тяжёлые артиллерийские батареи 152-мм гаубиц…

В тылу врага, на освобожденной территории, мы обнаружили значительное количество советских танков. Некоторые машины можно было отремонтировать и снова ввести в строй… В первых числах мая мы объединили эти две роты в отдельный танковый батальон, который возглавил старший лейтенант Кошелев — более 20 танков, среди них два тяжёлых КВ и восемь Т-34. В апреле была организована и посадочная площадка для самолётов, вывозились раненые».

В апреле — мае в район Дорогобужа была заброшена 23-я воздушно-десантная бригада 10-го ВДК — 2319 человек под командованием подполковника А. Г Мильского. [5] (стр. 123)

Гальдер Франц. Обстановка. Неизменно спокойно. Весенняя распутица, по-видимому, особенно чувствуется в центре и на севере. На юге продолжается перегруппировка противника перед нашим фронтом…

Совинформбюро.

В течение 26 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло. За 25 апреля уничтожен 21 немецкий самолёт. Наши потери — 10 самолётов. Наши корабли в Баренцевом море потопили подводную лодку противника.

27 апреля 1942 года. 310-й день войны. Понедельник

Совинформбюро.

В течение 27 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло. За 25 апреля уничтожен не 21 немецкий самолёт, как об этом сообщалось ранее, а 36 немецких самолётов. За 26 апреля уничтожено 13 немецких самолётов. Наши потери — 5 самолётов. За 26 апреля частями нашей авиации уничтожено или повреждено 6 немецких танков, 20 немецких автомашин с войсками и грузами, 26 полевых и зенитных орудий, 9 зенитно-пулемётных точек, 9 миномётов, взорван склад с боеприпасами, рассеяно и частью уничтожено до двух рот пехоты противника. За истекшую неделю с 19 по 25 апреля немецкая авиация потеряла 227 самолётов. Наши потери за этот же период — 78 самолётов.

28 апреля 1942 года. 311-й день войны. Вторник

Карельский фронт. Войска Карельского фронта во взаимодействии с кораблями, береговой артиллерией и воздушными силами Северного флота начали частную наступательную операцию, чтобы сорвать наступление противника на Мурманск. 14-я армия Карельского фронта имела задачу прорвать вражескую оборону южнее Мотовского залива. Северный флот должен был высадить десант в тылу врага со стороны залива. В ночь на 28 апреля корабли флота высадили в намеченном районе 12-ю отдельную бригаду морской пехоты и разведывательный отряд флота.

Юго-западный фронт. В результате Барвенково-Лозовской операции (18-31 января 1942 года) на стыке Юго-Западного и Южного фронтов советским войскам удалось глубоко вклиниться в расположение противника. К югу от Харькова образовался так называемый барвенковский или изюмский выступ глубиной до 90-100 км, откуда создавалась прямая угроза флангу и глубокому тылу основной немецкой группировки, оккупировавшей Донбасс и побережье Азовского моря.

Тимошенко считал, что немцы на Юго-Западном направлении понесли серьёзные потери в живой силе, вооружении и боевой технике и что без достаточно длительной передышки и получения крупных подкреплений из глубокого тыла они не в состоянии перейти к решительным действиям. Учитывая эти обстоятельства, маршал полагал, что если Ставка существенно подкрепит его направление разервами и техникой, то, предприняв ряд взаимосвязанных наступательных операций, он освободит от врага Харьков и Донбасс.

В директиве № 00275 от 28 апреля, подписанной Тимошенко, Хрущёвым и Баграмяном, в частности, указывалось, что «…возможна попытка противника ликвидировать барвенково-лозовский выступ и одновременно предпринять наступление в направлении Харькова, Купянска с целью выхода на основные коммуникации наших армий, действующих на внутренних крыльях фронтов Юго-Западного направления».

Совинформбюро.

В течение 28 апреля на фронте существенных изменений не произошло…

29 апреля 1942 года. 312-й день войны. Среда

Совинформбюро.

В течение 29 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло. За 28 апреля уничтожено 75 немецких самолётов. Наши потери — 14 самолётов. За 28 апреля частями нашей авиации уничтожено или повреждено 8 немецких бронемашин и танкеток, 109 автомашин с войсками и грузами, 9 полевых и зенитных орудий, 7 зенитно-пулемётных точек, подавлен огонь нескольких артиллерийских и миномётных батарей, рассеяно и частью уничтожено до двух рот пехоты противника.

30 апреля 1942 года. 313-й день войны. Четверг

Совинформбюро.

В течение 30 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло. За 29 апреля уничтожен 31 немецкий самолёт. Наши потери — 11 самолётов. Наш корабль в Баренцевом море потопил транспорт противника водоизмещением в 10.000 тонн. За 29 апреля частями нашей авиации уничтожено или повреждено 6 немецких танков, более 70 автомашин с войсками и грузами, 25 повозок с боеприпасами, 8 полевых и зенитных орудий, взорвано 4 склада с боеприпасами, разбит железнодорожный состав, рассеяно и частью уничтожено до семи рот пехоты противника.

Перечень карт

1. [www.rkka.ru/maps/moscow1.jpg «Контрнаступление под Москвой и общее наступление на Западном направлении 05.12.1941 — 20.04.1942»] (537 кб — Великая Отечественная война. Энциклопедия).

Отрывок, характеризующий Хроника Великой Отечественной войны/Апрель 1942 года

Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.