Хроника Великой Отечественной войны/Апрель 1943 года

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск




Содержание

1 апреля 1943 года. 649-й день войны

Ставка Верховного Главнокомандования. Количество армий, находившихся в резерве Ставки весной 1943 года, увеличилось с четырёх армии (24, 62, 66 и 2-й резервной) по состоянию на 1 марта 1943 года, до десяти. К 1 апреля в резерве Ставки находились: 24, 46, 53, 57, 66, 6-я гвардейская, 2-я и 3-я резервные общевойсковые армии, да ещё две танковые — 1-я и 5-я гвардейская.


Совинформбюро[1]. В течение 1 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.


2 апреля 1943 года. 650-й день войны

Москва. В ответ на решение правительств США и Англии прекратить отправку караванов по северному пути глава Советского правительства направил 2 апреля Черчиллю и Рузвельту послание, в котором говорилось: «Я понимаю этот неожиданный акт, как катастрофическое сокращение поставок военного сырья и вооружения Советскому Союзу со стороны Великобритании и США, так как путь через Великий океан ограничен тоннажем и мало надёжен, а южный путь имеет небольшую пропускную способность, ввиду чего оба эти пути не могут компенсировать прекращения подвоза по северному пути. Понятно, что это обстоятельство не может не отразиться на положении советских войск».[2] (стр. 502)


Совинформбюро. ИТОГИ ЗИМНЕЙ КАМПАНИИ КРАСНОЙ АРМИИ (с 10 ноября 1942 года по 31 марта 1943 года) (см. карту [dp60.narod.ru/image/maps/341.jpg Общий ход военных действий во втором периоде Великой Отечественной войны. Ноябрь 1942 г. — декабрь 1943 г. 421 КБ ]). 31 марта с. г. Красная Армия завершила зимнюю кампанию против немецко-фашистских войск. За время зимней кампании советские войска нанесли вражеским армиям тяжёлые военные поражения. Красная Армия нанесла немецко-фашистским войскам крупнейшее в истории войн поражение под Сталинградом, разгромила немецкие войска на Северном Кавказе и Кубани, нанесла ряд тяжёлых поражений врагу в районе Среднего Дона и Воронежа, ликвидировала вражеские плацдармы на Центральном фронте (Ржев — Гжатск — Вязьма) и в районе Демянска, прорвала блокаду Ленинграда.

За 4 месяца и 20 дней наступления Красная Армия в труднейших условиях зимы продвинулась на запад на некоторых участках до 600—700 километров. Советские войска освободили от немецких захватчиков огромную территорию в 480.000 квадратных километров. В результате наступления Красной Армии были очищены от врага районы страны, имеющие важное экономическое и военно-стратегическое значение…

За время наступления Красной Армии с 10 ноября 1942 года по 31 марта 1943 года нашими войсками захвачены следующие трофеи: самолётов — 1.490, танков — 4.670, орудий разного калибра — 15.860, миномётов — 9.836, пулемётов — 30.705, винтовок — свыше 500.000, снарядов — 17 миллионов, патронов — 128 миллионов, автомашин — 123.000, паровозов — 890, вагонов — 22.000, складов с разным военным имуществом — 1.825, а также большое количество радиостанций, мотоциклов и много другого военного имущества. За это же время нашими войсками уничтожено 3.600 самолётов противника, 4.520 танков, 4.500 орудий. Всего противник за время нашего зимнего наступления потерял: самолётов — 5.090, танков — 9.190, орудий — 20.360. С 10 ноября 1942 года по 31 марта 1943 года захвачено в плен 343.525 вражеских солдат и офицеров. За это же время противник потерял только убитыми более 850.000 солдат и офицеров.

В течение 2 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.


3 апреля 1943 года. 651-й день войны

Совинформбюро. В течение 3 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.


4 апреля 1943 года. 652-й день войны

Воронежский фронт. 4 апреля командующий Воронежским фронтом генерал армии Н. Ф. Ватутин предложил командующему 2-й воздушной армией генерал-лейтенанту С. А. Красовскому «провести очень крупную и длительную операцию по уничтожению авиации противника на его аэродромах по хорошо продуманному и разработанному плану совместными усилиями Юго-Западного фронта, нашего фронта, Голованова (имеется в виду авиация дальнего действия), Центрального и Южного фронтов с тем, чтобы максимально подорвать мощь авиации противника, которая и в настоящее время является у него основным средством подготовки и сопровождения наступления… При удачном проведении такой операции мы добьемся почти срыва наступления».[2] (стр. 394)


Северо-Кавказский фронт. (см. [hamster02.narod.ru/081.jpg Северо-Кавказская наступательная операция (1 января — 4 февраля 1943 года) 1,29 МБ ]) 4 апреля войска Северо-Кавказского фронта (И. И. Масленников) начали наступление против немецкой 17-й армии, закрепившейся на Таманском полуострове. В 9 часов утра 56-я армия перешла в наступление на станицу Крымская — основной опорный пункт всей обороны врага. Обороняясь на сильно укреплённом рубеже, враг оказал упорное сопротивление. Особенно трудно было наступать войскам 56-й армии. В полосе их действий у противника оказалось большое количество пулемётов, которые не были подавлены во время артиллерийской подготовки. К исходу дня соединения армии продвинулись вперёд и вышли к железной дороге восточнее Крымской. Гитлеровцы ожесточённо сопротивлялись, часто переходя в контратаки. К концу дня резко ухудшилась погода. Артиллерия уже не могла поддержать своим огнём наступление пехоты, так как видимость из-за сильного дождя сократилась до 500 м. Когда части 383-й стрелковой дивизии, которой теперь командовал полковник Е. Н. Скородумов, продвинулись вперёд, противник встретил их сильным огнём. А затем на этот выдвинувшийся вперёд клин враг бросил больше полка пехоты и 20 танков. Контратакованные с флангов, части дивизии после ожесточённых боёв вынуждены были отойти на исходное положение.[3] />(стр. 321)


Совинформбюро. В течение 4 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.


5 апреля 1943 года. 653-й день войны

Северо-Кавказский фронт. 5 апреля погода по-прежнему была плохой. Непрерывные проливные дожди сильно затрудняли действия войск. Реки Адагум, Вторая, Абин вышли из берегов и затопили участок, где действовали 2-я гвардейская стрелковая и 83-я горнострелковая дивизии. Все дороги были размыты и залиты водой. Боеприпасы и продовольствие доставлялись в войска с большими трудностями, вручную. Советским воинам часто приходилось продвигаться вброд по заболоченным участкам местности. Несмотря на это, командующий фронтом И. И. Масленников решил продолжать наступление.


Совинформбюро. В течение 5 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.


6 апреля 1943 года. 654-й день войны

Ставка Верховного Главнокомандования. Директивой Ставки Верховного Главнокомандования создан Резервный (Степной) фронт. Командующий фронта — генерал-лейтенант М. М. Попов, член Военного совета — генерал-лейтенант Л. 3. Мехлис, начальник штаба — генерал-лейтенант М. В. Захаров.


Северо-Кавказский фронт. Атаки, предпринятые 6 апреля, также не принесли успеха. Тогда командование 56-й армии приступило к перегруппировке для уплотнения своих боевых порядков и создания ударных группировок на участках прорыва. Некоторые соединения отводились на отдых, а их место занимали свежие силы. В свою очередь противник также готовился к решающим боям. В районе Крымской он усилил свои войска. Его авиация непрерывно наносила бомбовые удары по боевым порядкам наших частей сковывая их действия.


Совинформбюро. В течение 6 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.


7 апреля 1943 года. 655-й день войны

Москва. Опубликовано сообщение Совета Народных Комиссаров СССР, в котором говорилось, что через два месяца предстоит выпуск Государственного займа обороны и чтобы не обременять население чрезмерными расходами, Совет Народных Комиссаров СССР просит граждан и гражданок прекратить 7 апреля сего года добровольные индивидуальные и коллективные взносы денежных средств в фонд Красной Армии.


Совинформбюро. В течение 7 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.


8 апреля 1943 года. 656-й день войны

Воронежский фронт. Проанализировав сведения о положении войск противника в районе Орла, Сум, Белгорода и Харькова Г. К. Жуков послал Верховному Главнокомандующему следующий доклад: «Товарищу Васильеву. 5 ч. 30 мин. 8 апреля 1943 г. Докладываю своё мнение о возможных действиях противника весной и летом 1943 года и соображения о наших оборонительных боях на ближайший период.

1. Противник, понеся большие потери в зимней кампании 42/ 43 года, видимо, не сумеет создать к весне большие резервы для того, чтобы вновь предпринять наступление для захвата Кавказа и выхода на Волгу с целью глубокого обхода Москвы. Ввиду ограниченности крупных резервов противник вынужден будет весной и в первой половине лета 1943 года развернуть свои наступательные действия на более узком фронте и решать задачу строго по этапам, имея основной целью кампании захват Москвы…

2. Видимо, на первом, этапе противник, собрав максимум своих сил, в том числе до 13—15 танковых дивизий, при поддержке большого количества авиации нанесёт удар своей орловско-кромской группировкой в обход Курска с северо-востока и белгородско-харьковской группировкой в обход Курска с юго-востока…

3. На втором этапе противник будет стремиться выйти во фланг и тыл Юго-Западному фронту в общем направлении через Валуйки—Уразово…

4. На третьем этапе после соответствующей перегруппировки противник, возможно, будет стремиться выйти на фронт Лиски— Воронеж—Елец и, прикрывшись в юго-восточном направлении, может организовать удар в обход Москвы с юго-востока через Раненбург—Ряжск—Рязань.

5. Следует ожидать, что противник в этом году основную ставку при наступательных действиях будет делать на свои танковые дивизии и авиацию, так как его пехота сейчас значительно слабее подготовлена к наступательным действиям, чем в прошлом году. В настоящее время перед Центральным и Воронежским фронтами противник имеет до 12 танковых дивизий и, подтянув с других участков 3—4 танковые дивизии, может бросить против нашей курской группировки до 15—16 танковых дивизий общей численностью до 2500 танков.

6. Для того чтобы противник разбился о нашу оборону, кроме мер по усилению ПТО Центрального и Воронежского фронтов, нам необходимо как можно быстрее собрать с пассивных участков и перебросить в резерв Ставки на угрожаемые направления 30 полков ИПТАП; все полки самоходной артиллерии сосредоточить на участке Ливны—Касторное—Ст. Оскол. Часть полков желательно сейчас же дать на усиление Рокоссовскому и Ватутину и сосредоточить как можно больше авиации в резерве Ставки, чтобы массированными ударами авиации во взаимодействии с танками и стрелковыми соединениями разбить ударные группировки и сорвать план наступления противника…

Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьем основную группировку противника.»[4] (стр. 129)


Берлин. По мнению правителей Германии, мощное наступление с решительной целью на советско-германском фронте должно было сплотить фашистский блок, поднять упавший после Сталинграда дух союзников Германии. В беседе с исполнявшим обязанности министра иностранных дел Италии Бастианини 8 апреля 1943 г. министр иностранных дел Германии Риббентроп всячески пропагандировал подготовку большого летнего наступления, которое, как он уверял, сокрушит Красную Армию и приведёт Германию и её союзников к победе. Риббентроп утверждал, что русские за зимнюю кампанию истощили свои силы, ослабли. Поэтому теперь «решающая задача войны заключается в том,— заявлял он,— чтобы посредством повторных ударов уничтожить всю Красную Армию».[2] (стр. 237)


Совинформбюро. В течение 8 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

9 апреля 1943 года. 657-й день войны

Совинформбюро. В течение 9 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.


10 апреля 1943 года. 658-й день войны

Ставка Верховного Главнокомандования. И. В. Сталин распорядился о созыве в Ставке 12 апреля специального совещания для обсуждения плана летней кампании. К этому сроку Генштаб обязан был выяснить соображения командующих фронтами относительно возможного характера действий и вероятного направления ударов немецко-фашистских войск.

Начальник штаба Центрального фронта ( К. К. Рокоссовский) генерал-лейтенант М. С. Малинин 10 апреля докладывал в Генштаб: «4. Цель и наиболее вероятные направления для наступления противника в весенне-летний период 1943 года:

а) Учитывая наличие сил и средств, а главное результаты наступательных операций 1941—1942 годов, в весенне-летний период 1943 года следует ожидать наступления противника лишь на курско-воронежском оперативном направлении. На других направлениях наступление врага вряд ли возможно…

г) К перегруппировке и сосредоточению войск на вероятных для наступления направлениях, а также к созданию необходимых запасов противник может приступить после окончания весенней распутицы и весеннего половодья. Следовательно, перехода противника в решительное наступление можно ожидать ориентировочно во второй половине мая 1943 года.

5. В условиях данной оперативной обстановки считал бы целесообразным предпринять следующие меры:

а) Объединёнными усилиями войск Западного, Брянского и Центрального фронтов уничтожить орловскую группировку противника и этим лишить его возможности нанести удар из района Орла через Ливны на Касторное, захватить важнейшую для нас железнодорожную магистраль Мценск—Орел—Курск и лишить противника возможности пользоваться Брянским узлом железных и грунтовых дорог…» [4](стр. 132)


Совинформбюро. В течение 10 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.


11 апреля 1943 года. 659-й день войны

Совинформбюро. В течение 11 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.


12 апреля 1943 года. 660-й день войны

Ставка Верховного Главнокомандования. Командование Воронежского фронта (Ф. И. Голиков) 12 апреля представило свои соображения: «…следует ожидать, что противник перед Воронежским фронтом сможет создать ударную группу силой до 10 танковых дивизий и не менее шести пехотных дивизий, всего до 1500 танков, сосредоточения которых следует ожидать в районе Борисовка—Белгород—Муром—Казачья Лопань. Эта ударная группа может быть поддержана сильной авиацией численностью примерно до 500 бомбардировщиков и не менее 300 истребителей. Намерение противника — нанести концентрические удары из района Белгорода на северо-восток и из района Орла на юго-восток, с тем чтобы окружить наши войска, находящиеся западнее линии Белгород—Курск. В дальнейшем следует ожидать удара противника в юго-восточном направлении во фланг и тыл Юго-Западному фронту, с тем чтобы затем действовать в северном направлении. Однако не исключена возможность, что в этом году противник откажется от плана наступления на юго-восток и будет проводить другой план, именно после концентрических ударов из района Белгорода и Орла он наметит наступление на северо-восток для обхода Москвы…»[4](стр. 133)

Вечером 12 апреля на совещании в Ставке в результате тщательного анализа обстановки все сошлись на том, что наиболее вероятной целью летнего наступления немецко-фашистских войск будет окружение и уничтожение главных сил Центрального и Воронежского фронтов на Курской дуге. В последующем не исключалось развитие успеха в восточном и юго-восточном направлениях, в том числе на Москву. По этому поводу И. В. Сталин проявил особое беспокойство. В итоге было решено основные наши усилия сосредоточить в районе Курска, обескровить здесь противника в оборонительной операции, а затем перейти в контрнаступление и окончательно довершить его разгром. Во избежание неожиданностей признавалось нужным создать глубокую и прочную оборону на всем стратегическом фронте, особо же мощную — на курском направлении. На случай, если гитлеровское командование не предпримет наступления в ближайшее время, а оттянет его на длительный срок, предусматривался другой вариант — переход советских войск к активным действиям, не ожидая ударов противника.[5](стр. 123)

Совинформбюро. В течение 12 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

13 апреля 1943 года. 661-й день войны

Катынь. 13 апреля берлинское радио передало экстренное сообщение о том, что в районе села Катыни в Смоленской области германские власти обнаружили массовое захоронение военнопленных польских офицеров, расстрелянных органами НКВД в 1940 году.

Совинформбюро. В течение 13 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

14 апреля 1943 года. 662-й день войны

Северо-Кавказский фронт. 14 апреля войска Северо-Кавказского фронта вновь перешли в наступление. Весь день соединения 58, 9 и 37-й армий предпринимали неоднократные атаки, но оборону врага прорвать так и не смогли. Удачнее сложилась обстановка в полосе действий 56-й армии. На рубеже р. Вторая войска армии сломили сопротивление противника и вышли к железной дороге юго-восточнее моста через р. Адагум, совхоз «Пятилетка» (5 км южнее Красного), балка Таранова, а на участке молочнотоварной фермы почти вплотную подошли к станице Крымская. Противник оказывал жестокое сопротивление, переходя в непрерывные контратаки. Особенно сильные бои разгорелись южнее Крымской, где наступала 383-я дивизия и 61-я стрелковая дивизия генерал-майора С. Н. Кузнецова. 14 апреля во второй половине дня враг бросил из совхоза «Пятилетка» больше двух полков пехоты и 60 танков. В результате длительного и крайне напряжённого боя ему удалось потеснить наши части, однако полностью восстановить положение своей обороны он не смог. Причинами неуспеха наступления явилось то, что разведка переднего края обороны противника была слабой, в результате чего огневые точки врага оказались неподавленными. Плохо было организовано артиллерийское наступление: артнаблюдение в боевых порядках пехоты отсутствовало, не было надлежащей связи с пехотой, артиллерия не получала своевременно заявок. Полковая артиллерия и противотанковые орудия отстали от пехоты, плохая видимость мешала ведению огня. Требования командующего армией занять исходное положение перед атакой не далее 200 м от противника выполнены не были. 10-й гвардейский стрелковый корпус перед атакой находился в 600 м от переднего края обороны противника. С началом атаки пехота недружно пошла вперёд. Движение в атаке проходило без применения к местности, без самоокапывания в необходимые моменты боя. Не выполнила и авиация своей задачи по нанесению бомбового удара по оборонительным позициям противника.[3](стр. 322)

Совинформбюро. В течение 14 апреля на фронтах существенных изменении не произошло.

15 апреля 1943 года. 663-й день войны

Москва. Президиум ВС СССР принял Указ «О введении военного положения на всех железных дорогах» На период войны все рабочие и служащие ж -д транспорта считались мобилизованными и закреплялись для работы на транспорте, за преступления по службе работники транспорта привлекались к ответственности наравне с военнослужащими Красной Армии.

Ставка Верховного Главнокомандования. Ставка ВГК преобразовала Резервный фронт в Степной ВО (9 июля 1943 переименован в Степной фронт) Округ включал территории Воронежской, Курской, Тамбовской и Ростовской областей, управление находилось в г. Воронеже. Командующим округом назначен — генерал-полковник М М Попов.

Берлин. В оперативном приказе Гитлера от 15 апреля 1943 г. говорилось: "Я решил, как только позволят условия погоды, провести наступление «Цитадель» — первое наступление в этом году. Этому наступлению придаётся решающее значение. Оно должно завершиться быстрым и решающим успехом. Наступление должно дать в наши руки инициативу на всю весну и лето текущего года. В связи с этим все подготовительные мероприятия необходимо провести с величайшей тщательностью и энергией. На направлении главных ударов должны быть использованы лучшие соединения, наилучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов. Каждый командир, каждый рядовой солдат обязан проникнуться сознанием решающего значения этого наступления. Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира. Я приказываю:

1. Целью наступления является сосредоточенным ударом, проведённым решительно и быстро силами одной ударной армии из района Белгорода и другой — из района южнее Орла, путём концентрического наступления окружить находящиеся в районе Курска войска и уничтожить их.

2. Необходимо: а) широко использовать момент внезапности и держать противника в неведении прежде всего относительно времени начала наступления;

б) обеспечить максимальное массирование ударных сил на узком участке, с тем чтобы, используя местное подавляющее превосходство во всех средствах наступления (танках, штурмовых орудиях, артиллерии, миномётах и т. д.), одним ударом пробить оборону противника, добиться соединения обеих наступающих армий и таким образом замкнуть кольцо окружения… ".[4](стр. 130)


Северо-Кавказский фронт. Командование Северо-Кавказского фронта (И. И. Масленников) решило 15 апреля с 7 часов утра возобновить наступление 56-й армии, но в 6 часов 30 минут противник сам перешёл в контратаку. Наступление врага сильно поддерживала авиация. Вражеские самолёты непрерывно висели над нашими позициями. В тот день было отмечено 1560 самолёто-пролетов противника. Такой массированный удар авиации прижал наши войска к земле, а артиллерия вынуждена была прекратить огонь. Трое суток враг непрерывно контратаковывал наши войска, стремясь во что бы то ни стало восстановить положение в районе Крымской.[3](стр. 322)

Совинформбюро. В течение 15 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

16 апреля 1943 года. 664-й день войны

Совинформбюро. ГНУСНЫЕ ИЗМЫШЛЕНИЯ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ ПАЛАЧЕЙ. Геббельсовские клеветники в течение последних двух-трёх дней распространяют гнусные клеветнические измышления о якобы имевшем место весной 1940 г. в районе Смоленска массовом расстреле советскими органами польских офицеров. Немецко-фашистские мерзавцы в этой своей новой чудовищной выдумке не останавливаются перед самой беззастенчивой и подлой ложью, которой они пытаются прикрыть неслыханные преступления, совершённые, как это теперь очевидно, ими самими.

Немецко-фашистские сообщения по этому поводу не оставляют никакого сомнения в трагической судьбе бывших польских военнопленных, находившихся в 1941 году в районах западнее Смоленска на строительных работах и попавших вместе со многими советскими людьми, жителями Смоленской области, в руки немецко-фашистских палачей летом 1941 года после отхода советских войск из района Смоленска.

Не подлежит никакому сомнению, что геббельсовские клеветники ложью и клеветой пытаются теперь замазать кровавые преступления гитлеровских разбойников. В своей неуклюже состряпанной брехне о многочисленных могилах, якобы открытых немцами около Смоленска, геббельсовские лжецы упоминают деревню Гнездовую, но они жульнически умалчивают о том, что именно близ деревни Гнездовой находятся археологические раскопки исторического «Гнездовского могильника». Гитлеровские сих дел мастера пускаются на самую грубую подделку и подтасовку фактов, распространяя клеветнические вымыслы о каких-то советских зверствах весной 1940 г. и стараясь, таким образом, отвести от себя ответственность за совершённые гитлеровцами зверские преступления.

Патентованным немецко-фашистским убийцам, обагрившим свои руки в крови сотен тысяч невинных жертв, систематически истребляющим население оккупированных ими стран, не щадя ни детей, ни женщин, ни стариков, истребившим в самой Польше многие сотни тысяч польских граждан, никого не удастся обмануть своей подлой ложью и клеветой. Гитлеровские убийцы не уйдут от справедливого и неминуемого возмездия за свои кровавые преступления.

В течение 16 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

17 апреля 1943 года. 665-й день войны

Катынь. 17 апреля польское правительство в изгнании обратилось в Международный Красный Крест с просьбой расследовать гибель офицеров в Катыни, одновременно оно поручило своему послу в Москве обратиться за разъяснениями к Советскому правительству. В тот же день к работе на месте захоронения приступила комиссия Польского Красного Креста.


Северо-Кавказский фронт. Операцию по ликвидации советского плацдарма на Мысхако (операция «Нептун») противник намеревался начать ещё 6 апреля, однако сильный нажим войск 56-й армии на Крымскую вынуждал его откладывать начало операции. Для уничтожения нашего десанта в районе Мысхако была создана специальная боевая группа генерала Ветцеля силой до четырёх пехотных дивизий общей численностью около 27 тыс. человек, 500 орудий и миномётов, свыше 1200 самолётов. 17 апреля в 6 часов 30 минут после сильной артиллерийской и авиационной подготовки противник перешёл в наступление на Мысхако. В этот день в авиационном налете на небольшой клочок земли в районе Мысхако, по свидетельству самих гитлеровцев, «участвовало 1074 самолёта, в том числе 361 бомбардировщик, 71 штурмовик, 401 пикирующий бомбардировщик, 206 истребителей и 4 истребителя танков». Бойцы и командиры 18-й армии, несмотря на ураганный огонь артиллерии и авиации врага, стойко удерживали свои позиции. Ценой больших потерь части 4-й горнострелковой дивизии противника сумели захватить лишь небольшой участок очищенной от леса местности в 2 км юго-восточнее Мысхако.[3](стр. 322)

17 апреля 1943 г начались напряжённые воздушные бои на Кубани. Используя благоприятные возможности, немецкая авиация захватила на этом участке фронта инициативу в воздухе. Командование Северо-Кавказского фронта перебрасывает основные силы 4-й и 5-й воздушных армий в район Новороссийска на помощь войскам 18-й армии.

Совинформбюро. В течение 17 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

18 апреля 1943 года. 666-й день войны

Северо-Кавказский фронт. 18 апреля в штаб фронта прибыл заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Ознакомившись с обстановкой, он приказал командующему фронтом перенести начало наступления 56-й армии с 20 на 25 апреля. Но и этого времени оказалось недостаточно. В период с 18 по 29 апреля в войсках фронта по указанию маршала Жукова был проведён ряд весьма важных мероприятий по улучшению оперативного руководства частями, их материального и технического обеспечения. Соединения были срочно укомплектованы свежими силами, укреплялись органы управления. В 9-й и 37-й армиях из числа добровольцев создавались специальные отряды для действий через плавни с целью захвата плацдармов на противоположных берегах рек Курка и Кубань. Для этих отрядов были подобраны из местных жителей проводники. Саперами и войсками готовились переправочные средства. Помимо подготовки наступления 56-й армии были также приняты меры по восстановлению обороны войск на Мысхако, по обеспечению устойчивости обороны и налаживанию бесперебойного снабжения их всем необходимым. Все эти мероприятия позволили войскам Северо-Кавказского фронта неплохо подготовиться к наступлению.[3](стр. 330)

Группа армий «Юг». Манштейн: «После окончания зимних боёв в связи с началом распутицы я вынужден был взять отпуск… На фронте меня замещал сначала генерал-полковник Модель, затем фельдмаршал барон фон Вейхс, но по всем главным вопросам я поддерживал связь с командованием группы и начальником Генерального Штаба сухопутной армии. 18 апреля я направил ему предназначенное для Гитлера письмо, в котором я ещё раз выражал ту точку зрения, что теперь надо бросить все силы для успеха операции „Цитадель“, что победа под Курском возместит нам все временные поражения на других участках фронта группы. Далее, я подчеркивал, что чем раньше мы начнем операцию „Цитадель“, тем меньше будет опасность большого контрнаступления противника на Донбасс.»[6](стр. 498)

Совинформбюро. В течение 18 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

19 апреля 1943 года. 667-й день войны

Северо-Кавказский фронт. С 17 по 19 апреля в районе Мысхако воздушные бои проходили с переменным успехом. Советские лётчики наносили вражеской авиации значительные потери, снижая эффективность её ударов, но воспретить эти удары при ещё ощущавшемся недостатке сил не могли.

Совинформбюро. В течение 19 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

20 апреля 1943 года. 668-й день войны

Северо-Кавказский фронт. Подтянув резервы, противник изготовился для генеральной атаки, чтобы рассечь плацдарм на две изолированные части, а затем уничтожить группу десантных войск. 20 апреля противник предпринял самое мощное наступление против защитников Малой земли. Боевые действия авиации обеих сторон в районе Мысхако достигли наивысшего напряжения. Своими массированными действиями советская авиация сковала наступление противника, заставила вражескую авиацию снизить свою активность. С нашей стороны в этот день впервые была введена в бой часть сил прибывших авиакорпусов РГК, что позволило в течение дня нанести два массированных удара по боевым порядкам пехоты и артиллерии противника перед фронтом десантной группы. После этих ударов противник приостановил своё наступление. Не добившись успеха в ликвидации нашего плацдарма на Мысхако, генерал Руофф вынужден был признать, что «продолжать наступление невозможно. Он (Руофф) хотел бы сосредоточить силы, так как имеется опасность, что ожидаемое русское наступление на участке 44-го армейского корпуса не может быть отражено».

Чтобы заставить противника оттянуть часть своих сил с участка Мысхако, командующий Северо-Кавказским фронтом решил ударить 20 апреля войсками 56-й армии южнее Крымской в направлении Нижне-Греческий, Горно-Веселый и Молдаванское. Для этой цели на направлении главного удара 56-й армии создавалась танковая группа. Для наращивания сил имелся второй эшелон в составе особой стрелковой дивизии НКВД, 32-й гвардейской стрелковой дивизии и танковой группы (63-я и 151-я танковые бригады). Огневую поддержку армии осуществляли до 15 артиллерийских полков усиления, а поддерживать наступление войск с воздуха должна была вся авиация фронта.

Верховное Главнокомандование во второй половине апреля перебросило из резерва Ставки на Северо-Кавказский фронт три авиационных корпуса: бомбардировочный (2 бак), смешанный (2 сак), истребительный (3 иак) и одну отдельную истребительную авиационную дивизию (287 иад). К 20 апреля из состава этих авиасоединений прибыло на Кубань 300 самолётов, переброска остальных сил (до 200 самолётов) и последовательный их ввод в бой происходили в конце апреля — начале мая. Таким образом, к 20 апреля в ВВС Северо-Кавказского фронта вместе с авиационной группой ВВС Черноморского флота, группой авиации дальнего действия и прибывшими основными силами авиакорпусов РГК имелось 900 боевых самолётов, из них во фронтовой авиации до 800 (истребителей — 270, штурмовиков — 170, бомбардировщиков дневных — 165 и ночных — 195). Это позволило ликвидировать невыгодное для нашей авиации соотношение в силах, и напряжённая борьба за господство в воздухе на Кубани развернулась, по существу, при равном количестве самолётов.[3](стр. 328)

Совинформбюро. В течение 20 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

21 апреля 1943 года. 669-й день войны

Воронежский фронт. 21 апреля командование Воронежского фронта так характеризовало замысел врага на летнюю кампанию 1943 г.: «Противник готовится к наступлению и будет наносить концентрические удары из района Белгород, Борисовка на северо-восток и из района Орел на юго-восток с тем, чтобы окружить наши войска, находящиеся западнее линии Белгород, Курск. В дальнейшем противник попытается либо повторить свой удар на юго-восток в тыл Юго-Западному фронту с последующим поворотом на север, либо он в этом году откажется от удара на юго-восток и будет проводить другой план, а именно: после концентрических ударов из районов Белгород и Орел он будет проводить удар на северо-восток для обхода Москвы». Обращая внимание на то, что враг главную ставку делает на танки и авиацию, командование фронта предлагало «теперь же разработать план крупной воздушной операции по уничтожению авиации противника на аэродромах и своевременно начать выполнение этого плана, а также самым тщательным образом подготовиться к отражению массовой танковой атаки противника и к уничтожению его танков». Измотать наступающего противника, заставить его обломать зубы на рубежах заранее подготовленной обороны, «а затем, выбрав благоприятный момент, перейти в контрнаступление и окончательно разгромить его» — такой план действий предлагало командование Воронежского фронта.

Оно докладывало в Ставку: «В летнюю кампанию 1943 г. целью наступательных операций на юге должны быть разгром вооружённых сил противника на Украине, полное очищение от него Левобережной Украины и овладение крупным плацдармом на правом берегу реки Днепр с выходом на фронт Кременчуг, Кривой Рог, Херсон, а при благоприятных условиях — на фронт Черкассы, Николаев. Достижение этой крупной цели лишит противника богатейшей продовольственной базы, крупных промышленных районов и центров, как Донбасс, Кривой Рог, Харьков, Днепропетровск. Оно выведет из строя наиболее активную часть германской армии и приблизит нас к её южным союзникам, а это ускорит выход их из войны. Поэтому в случае успеха намечаемых действий целесообразно будет бросить крупные резервы Ставки Верховного Главнокомандования для максимального развития этого успеха с тем, чтобы здесь достичь решающих для исхода войны результатов».[2] (стр. 246)

Совинформбюро. В течение 21 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

22 апреля 1943 года. 670-й день войны

Совинформбюро. В течение 22 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

23 апреля 1943 года. 671-й день войны

Ставка Верховного Главнокомандования. Советское Верховное Главнокомандование проявляло повышенную заботу о своих стратегических резервах — их размещении, порядке применения. К идее создания специального резервного фронта Ставка обратилась ещё в начале марта, а 13 марта такой фронт был сформирован в составе трёх общевойсковых армий (2-й резервной, 24-й, 66-й) и трёх танковых корпусов (4-го гвардейского, 3-го и 10-го). В апреле объединение это значительно усилилось. В его состав вошли дополнительно три общевойсковые армии (46, 47 и 53-я), одна танковая армия (5-я гвардейская), ещё один танковый корпус (1-й) и два механизированных корпуса (1-й и 4-й). В разное время фронт этот именовался по-разному: то Резервным (с 10 по 15 апреля), то Степным военным округом, то, наконец, Степным фронтом (с 9 июля по 20 октября). Ставка и Генеральный штаб не предполагали вводить их в дело на оборонительном этапе задуманной операции. Стратегическим резервам отводилась решающая роль при переходе в контрнаступление. Однако И. В. Сталин считал, что на всякий случай Степной военный округ надо заранее поставить на центральном направлении в затылок действующим фронтам, имея в виду возможность использования его и для решения оборонительных задач, если к тому вынудит обстановка. 23 апреля Степному военному округу были даны следующие указания, которые надлежало выполнять одновременно с доукомплектованием личного состава: «На случай перехода противника в наступление раньше срока готовности войск округа иметь в виду прочно прикрыть направления: 1) Ливны, Елец, Раненбург; 2) Щигры, Касторное, Воронеж; 3) Валуйки, Алексеевка, Лиски; 4) Ровеньки, Россошь, Павловск; 5) Старобельск, Кантемировка, Богучар и район Чертково, Миллерово».[5](стр. 126)

Северо-Кавказский фронт. Анализируя причины своего неуспеха на Мысхако, командующий немецкой 17-й армией генерал-полковник Руофф на совещании 23 апреля заявил: «Наступление было русскими разгадано прежде всего потому, что вследствие плохой погоды наступление всё время начиная с 7 апреля откладывалось. Поэтому наступление наталкивалось на полностью подготовленное сопротивление. Кроме того, обе наступающие дивизии — 4 гс и 125 пд — не были достаточно сильны… Дало себя также чувствовать слабо подготовленное пополнение. Отсутствовало взаимодействие пехоты, артиллерии и авиации. Противник располагался на благоприятной местности. Все это привело к тому, что наступление с целью овладеть г. Мысхако 17 апреля не имело успеха. Наступление 20 апреля, в котором приняли участие все имеющиеся в распоряжении силы, пострадало значительно от того, что ему препятствовала атака русской авиации, в которой приняли участие 100 самолётов. Таким образом, и это наступление было подавлено»…

21—23 апреля мощь ударов нашей авиации по врагу ещё более возросла за счёт продолжавшегося увеличения вводимых в действие сил трёх авиакорпусов РГК. 23 апреля от этих корпусов участвовало в боевых действиях уже около 300 самолётов, что позволило изменить общее соотношение сил по авиации в районе Мысхако в нашу пользу. Важнейшая задача, поставленная перед авиацией, воспретить организованные удары бомбардировщиков по боевым порядкам десантных войск была выполнена. Это отмечал в своём приказе Военный совет Северо-Кавказского фронта: «Начиная с 20 апреля в течение трёх дней над участком десантной группы происходили непрерывные воздушные бои, в результате которых авиация противника, понеся исключительно большие потери, вынуждена была уйти с поля боя. Господство в воздухе перешло в наши руки. Этим определилась и дальнейшая наземная обстановка».[3](стр. 323)

Совинформбюро. В течение 23 апреля на фронтах существенных изменении не произошло.

24 апреля 1943 года. 672-й день войны

Совинформбюро. В течение 24 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

25 апреля 1943 года. 673-й день войны

Ставка Верховного Главнокомандования. 25 апреля Ставка рассмотрела состояние дел на Воронежском фронте, против которого находилась наиболее мощная белгородско-харьковская группировка противника. План обороны фронта был одобрен, а срок её готовности назначен на 10 мая. К наступлению готовность наметили не позже 1 июня. Идея упреждающего удара все ещё не отбрасывалась, но стояла на втором плане.[5](стр. 124)

Катынь. 25 апреля опубликована нота Советского правительства о разрыве отношений с польским эмигрантским правительством в связи с предпринятой им клеветнической кампанией против Советского Союза.

Совинформбюро. В течение 25 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

26 апреля 1943 года. 674-й день войны

Совинформбюро. В течение 26 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

27 апреля 1943 года. 675-й день войны

Совинформбюро. В течение 27 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

28 апреля 1943 года. 676-й день войны

Северо-Кавказский фронт. Активность авиации противника в районе станицы Крымская резко возросла накануне перехода 56-й армии в наступление. С утра 28 апреля немецкие бомбардировщики группами по 10—15 самолётов пытались сбросить бомбы на боевые порядки наших войск. За день противник совершил 850 самолёто-вылетов. Советские истребители для отражения воздушного противника произвели 310 самолёто-вылетов и сбили в воздушных боях 25 вражеских самолётов, потеряв 18 своих. С этого дня над станицей Крымская началось воздушное сражение, которое с небольшими перерывами продолжалось в течение многих дней.[3](стр. 332)

Совинформбюро. В течение 28 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

29 апреля 1943 года. 677-й день войны

Северо-Кавказский фронт. Наступлению войск 56-й армии 29 апреля предшествовала 40-минутная авиационная подготовка, которая переросла затем в авиационную поддержку. В течение трёх часов над полем боя действовало 144 бомбардировщика, 82 штурмовика и 265 истребителей. В течение дня наши лётчики произвели 1268 самолёто-вылетов, из них ночью 379. В воздушных боях они уничтожили 74 вражеских самолёта. В боевом донесении штаба Северо-Кавказского фронта в Генеральный штаб так оценивались результаты действий авиации за 29 апреля: «ВВС фронта, добившись превосходства в воздухе, ночью и днём уничтожали живую силу и артиллерию противника, прикрывали наши части в полосе 56-й армии. В течение дня вели ожесточённые непрерывные воздушные бои»…

29 апреля в 7 часов 40 минут после артиллерийской подготовки, длившейся 1 час 40 минут, главные силы северной и южной ударных групп 56-й армии перешли в наступление. Противник обрушил на наступавшие войска массированные удары авиации. Атакующие советские воины были встречены сильным артиллерийским и ружейно-пулемётным огнём. В течение первого дня наступления войска армии не сумели прорвать оборону противника, и лишь к исходу дня северная ударная группа вклинилась во вражеские позиции на 2 км. Причины неудачного наступления заключались в недостаточно чётком планировании артиллерийского наступления. Несмотря на длительную артподготовку, огневые средства врага не были подавлены. Больше того, когда пехота пошла в атаку, огонь артиллерии стал заметно ослабевать, а на некоторых участках пехота вообще осталась без огневой поддержки.[3](стр. 330)

Совинформбюро. В течение 29 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

30 апреля 1943 года. 678-й день войны

Северо-Кавказский фронт. В течение следующих двух дней бои приняли ещё более ожесточённый характер. Продвижению войск 56-й армии мешали многочисленные минные заграждения и огонь опорных пунктов противника, расположенных в глубине его обороны. Одновременно авиация противника наносила сильные удары по боевым порядкам нашей артиллерии, лишая её возможности вести эффективный огонь. Стремясь удержать свою оборону, противник часто переходил в яростные контратаки. Особенно сильные контратаки он предпринял против частей 11-го гвардейского стрелкового корпуса. Гвардейцы в течение двух суток мужественно отбивали по 6—8 контратак в день.

На Малой земле советские войска продолжали вести ожесточённые бои по ликвидации противника, вклинившегося в нашу оборону у горы Мысхако. К 30 апреля войска десантной группы восстановили положение.

Совинформбюро. В течение 30 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.

Перечень карт

  1. [dp60.narod.ru/image/maps/341.jpg Общий ход военных действий во втором периоде Великой Отечественной войны. Ноябрь 1942 г. — декабрь 1943 г. 421 КБ ]
  2. [hamster02.narod.ru/081.jpg Северо-Кавказская наступательная операция (1 января — 4 февраля 1943 года) 1,29 МБ ]

Список литературы

  1. [www.soldat.ru/doc/sovinfburo/ Сводки, сообщения Совинформбюро и Приказы Верховного Главнокомандующего Вооружёнными Силами СССР. 1941—1945 гг.]
  2. 1 2 3 4 [www.soldat.ru/files/4/6/17/ История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941—1945. Том третий. Воениздат. МО СССР М. −1961]
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [militera.lib.ru/memo/russian/grechko_aa_1/title.html Гречко А. А. Битва за Кавказ. — М.: Воениздат, 1967.]
  4. 1 2 3 4 [militera.lib.ru/memo/russian/zhukov1/index.html Жуков Г К. Воспоминания и размышления. В 2 т. — М.: Олма-Пресс, 2002]
  5. 1 2 3 [militera.lib.ru/memo/russian/shtemenko/ Штеменко С. М. Генеральный штаб в годы войны. — М.: Воениздат, 1989.]
  6. [militera.lib.ru/memo/german/manstein/index.html Манштейн Э. Утерянные победы. — М.: ACT; СПб Terra Fantastica, 1999]

Напишите отзыв о статье "Хроника Великой Отечественной войны/Апрель 1943 года"

Отрывок, характеризующий Хроника Великой Отечественной войны/Апрель 1943 года

– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.