Хроника Великой Отечественной войны/Февраль 1942 года
|
1 февраля 1942 года. Воскресенье. 225-й день войны
Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). «1 февраля Ставка Верховного Главнокомандования восстановила главнокомандование Западного направления. Главнокомандующим был назначен генерал армии Г. К. Жуков (он же оставался и командующим Западным фронтом). Заместителем командующего Западным фронтом Ставка назначила генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова. Ставка потребовала от главнокомандования Западного направления приложить все усилия к тому, чтобы в кратчайший срок решить первостепенную стратегическую задачу — завершить разгром основных сил группы армий „Центр“. Одновременно Ставка приказала военно-воздушным силам обеспечить бесперебойное снабжение всем необходимым войск, действовавших в тылу противника.»[1](стр.327)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Существенных изменений в обстановке не произошло. Положение с железными дорогами несколько улучшилось. Командующий группой армий „Север“ прислал доклад с оценкой обстановки, которую характеризует как весьма серьёзную…»[2]
33-я армия (Ефремов, Михаил Григорьевич). "Оставив армию на начальника штаба, Ефремов лично возглавил 12-тысячную группу из трёх прорвавшихся дивизий. 1 февраля 113-я стрелковая дивизия достигла района Дашковка, 160-я дивизия — района Лядо и 338-я — района Воробьевка.[3](стр.92)
2 февраля 1942 года. Понедельник. 226-й день войны
Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов Павел Алексеевич). «2 февраля корпус вышел на подступы к Вязьме . Накануне туда же подошли и завязали бои за город передовые части 33-й армии.» [1](стр.326)
4-й воздушно-десантный корпус. «Всего за 6 суток до 2 февраля удалось высадить в тыл противника только 2323 человека из состава 8-й воздушно-десантной бригады, то есть менее 25 % десанта. Дальнейшее продолжение операции было признано нецелесообразным, корпус возвращался из Калуги в Подмосковье.
Выброшенные в тылу десантники из-за ошибок пилотов оказались разбросаны на большом пространстве между Вязьмой и Дорогобужем, иногда в 50-60 км от заданной точки. Некоторые группы парашютистов попали в районы, занятые противником, и были сразу уничтожены. В итоге командиру бригады подполковнику А. А. Онуфриеву удалось собрать только 800 бойцов и командиров. Ещё 520 человек попали к партизанам и в расположение корпуса Белова, они влились в состав бригады позднее, а 1003 десантника (43 %!) не нашлись вовсе. Некоторое время 8-я воздушно-десантная бригада действовала самостоятельно в тылах вяземскои группировки противника, а затем присоединилась к кавалеристам Белова.» [3](стр.97)
Группа армий «Центр». "Информация о советских войсках поступала в разведотдел штаба ГА «Центр». 2 февраля 1942 г. он сообщал: «…Крупные конные колонны с пехотой, продвигаясь от Жулино (24 км юго-восточнее Вязьмы) и Ежевица (17 км юго-восточнее Вязьмы), пересекли железную дорогу 2 км южнее Дашковка (12 км юго-восточнее Вязьмы). Длина колонны 10-15 км…» …2 февраля группа Белова была уже 12 км южнее Вязьмы, у д. Стогово. Однако в тот же день соединения 40-го и 13-го корпусов 4-й армии перерезали узкий коридор у Варшавского шоссе. Советские части не успели перевести через дорогу большую часть артиллерии и зенитных средств. Несмотря на это Белов получил приказ продолжать рейд, не ввязываясь в затяжные бои. С этого времени группа начала действовать в полном отрыве от главных сил фронта.[4](стр.149)
«К вечеру 2 февраля несколько разрядилась обстановка непосредственно на окраинах Вязьмы. 5-му армейскому корпусу (4-й танковой армии) удалось активными действиями сковать передовые части генерала Ефремова юго-восточнее города. 5-я танковая дивизия (5-го армейского корпуса) контратаковала и остановила советские подразделения у д. Дашковка. Однако бои здесь не затихали. Генерал Ефремов был полон решимости довести начатое дело до конца и взять Вязьму.» [4](стр.150)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“. Войска готовятся к наступлению с целью ликвидации бреши у Медыни. Удар должен быть нанесён завтра. 5-я танковая дивизия уничтожает группы противника, просочившиеся в наш тыл. Эти бои за линией фронта носят комически уродливый характер и показывают, что война, как таковая, начинает вырождаться в драку, далекую от всех известных доныне форм ведения войны.» [2]
3 февраля 1942 года. Вторник. 227-й день войны
Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич) "1-й гвардейский кавалерийский корпус 3 февраля прорвался к Вязьме с юга. В 12 км северо-западнее города находился 11-й кавкорпус Соколова. Поскольку к Вязьме практически одновременно вышли войска двух фронтов, логично было бы объединить их действия под единым командованием, что однако не было сделано. В итоге наступление не согласовывалось ни по распределению задач, ни по времени и месту. Противник, спешно подтянув сюда, кроме пехоты, танки, артиллерию и бомбардировочную авиацию, удержал в своих руках город. Германское командование, отдавая себе отчёт, чем грозит потеря Вязьмы, в срочном порядке организовывало на её подступах оборону, мобилизуя все имевшиеся под рукой силы и средства.
«Несогласованность сроков наступления на Вязьму, — пишет генерал Белов, — не позволила нам использовать элемент внезапности. Больше того, противник получил возможность отражать наступление советских войск по частям, то в одном, то в другом месте, маневрируя своими силами и средствами».
Под Вязьмой завязались ожесточённые бои, в весьма трудных условиях для выдвинувшихся туда советских войск, не имевших тяжёлой артиллерии, танков, авиационного прикрытия, снабжения. Ценой больших потерь спешенные конники Белова к 6 февраля овладели опорными пунктами Стогово и Зубово, но дальше продвинуться не смогли. Не получило развития наступление войск 33-й армии. Части 11-го кавалерийского корпуса достигли автострады Вязьма — Смоленск, но воспрепятствовать движению по ней немецких войск им не удавалось.
Наиболее негативную роль сыграло отсутствие организации и взаимодействия между нашими частями. С Юго-Восточного направления Вязьму обороняли части 5-й танковой, 10-й моторизованной и 516-й пехотной дивизий. На этом направлении оперировали 3 дивизии генерала Ефремова, 5 дивизий Белова, 329-я стрелковая дивизия из армии Говорова, 250-й полк майора Солдатова, 8-я воздушно-десантная бригада Онуфриева. Все эти соединения и части выполняли свои персональные задачи и подчинялись своим штабам или непосредственно штабу фронта. Более того, когда генерал Белов предложил создать под Вязьмой общий фронт с войсками Ефремова, исходя из того, что «в этом случае мы смогли бы свободнее маневрировать имевшимися у нас силами. Но и соединиться нам не было разрешено. Штаб фронта дал мне странное указание: „Локтевая связь с пехотой (имелась в виду 33-я армия) вам не нужна (!)“.» [3](стр.97)
Группа армий «Центр». "В ночь на 3 февраля 1942 г. немецкие войска нанесли решительные удары по флангам 33-й армии и перерезали слабо защищённый коридор, через который группа Ефремова вошла в прорыв на Вязьму. Тем самым было положено начало резкому изменению оперативной обстановки на этом участке фронта ГА «Центр». В результате ночного боя, временами переходящего в рукопашную, в полосе 20-го армейского корпуса (4-й танковой армии) немцы захватили Воскресенск (юго-западнее железнодорожной станции Угрюмово). Главную роль в этом успехе сыграли части 20-й танковой дивизии вермахта, которая отбила все последующие ожесточённые контратаки советских подразделений на этот населённый пункт. Бой продолжался всю ночь, утро и весь день до позднего вечера. Лишь 20 час 40 мин., 3 февраля в штаб ГА «Центр» поступили первые обнадеживающие сообщения о действиях левого фланга 4-й танковой армии.
Одновременно, был нанесён удар силами 4-й армии. 17-я пехотная дивизия, входящая в состав 12-го армейского корпуса, продвинулась в район н.п. Канашино и там установила связь с 4-й танковой армией. 17-й дивизия продолжала наступление в направлении д. Фролово. Вскоре участок, где обозначился успех, был усилен отдельными частями из 268-й и 98-й пехотных дивизий вермахта.
Успех 20-й танковой и 17-й пехотной дивизий решил дело. Вечером 3 февраля 1942 г. командование 4-й танковой армии доносило, что «…в полосе 20 АК, несмотря на тяжёлые условия погоды, 20 тд развивала наступление к югу, преодолевала сильное сопротивление противника, заняла Мамуши [западный берег р. Воря, примерно 10 км юго-западнее станции Угрюмово] и установила связь с 17 пд в районе 2,5 км юго-восточнее Мамуши…»
Брешь под Вязьмой была ликвидирована. В окружении юго-восточнее города оказались четыре дивизии 33-й армии во главе со своим командующим генерал-лейтенантом Ефремовым. Общая численность отрезанной группировки (с учётом проводившейся тогда в освобожденных районах Смоленщины мобилизации в армию новобранцев) доходила в феврале-апреле 1942 г. до 10 тыс. человек.
4 февраля 1942 года. Среда. 228-й день войны
Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 33-я армия (Ефремов, Михаил Григорьевич) «3—4 февраля, когда главные силы этой группировки в составе трёх дивизий вышли на подступы к Вязьме, противник, ударив под основание прорыва, отсек группу и восстановил свою оборону по реке Угре. Второй эшелон армии в это время задержался в районе Шанского Завода, а левый её сосед — 43-я армия — в районе Медыни. Задачу, полученную от командования фронта об оказании помощи группе генерала М. Г. Ефремова, 43-я армия своевременно выполнить не смогла.»[5] (стр.49)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Потери с 22.6.1941 года по 31.1.1942 года. Ранено — 20 538 офицеров и 662 703 унтер-офицера и рядовых; убито — 7683 офицера и 184 113 унтер-офицеров и рядовых; пропало без вести — 714 офицеров и 42 234 унтер-офицера и рядовых. Итого потеряно 28 935 офицеров и 889 050 унтер-офицеров и рядовых. Общие потери сухопутных войск составляют 917 985 человек, то есть 28,69 % средней численности сухопутных войск на Восточном фронте (3,2 млн человек). Обстановка на фронте. За исключением местных успехов противника на волховском участке, существенных изменений на фронте не произошло.» [2]
5 февраля 1942 года. Четверг. 229-й день войны
Группа армий «Центр». «5 февраля 9-я армия Моделя неожиданно нанесла сильный удар по 29-й армии Калининского фронта со стороны Ржева и одновременно встречный удар из района Оленино.» [3](стр.102)
«К 5 февраля 1942 г., — как отмечалось в донесении штаба объединения Моделя, — противник (29-я советская армия) был „сдавлен в районе Манчалово.“ Предполагалась его скорая и окончательная ликвидация.» [4](стр.147)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Юг“. Сильные снежные заносы задерживают контрудар наших войск. На участках 293-й пехотной и 25-й моторизованной дивизий внезапные атаки противника, в которых участвовало в общей сложности до дивизии, отбиты. На фронте 9-й армии, юго-западнее Ржева, противник отходит. Группа армий „Север“. В районе Старой Руссы и на волховском участке продолжаются ожесточённые бои.»[2]
В Лондоне между правительствами СССР и Канады подписано соглашение об установлении консульских отношений, об обмене консульскими представителями.
В г. Бузулук начал создаваться 1-й Чехословацкий пехотный батальон (подполковник Л. Свобода).
6 февраля 1942 года. Пятница. 230-й день войны
Северо-западный фронт. (Курочкин, Павел Алексеевич) Закончилась Торопецко-Холмская операция. Советские войска продвинулись на витебском направлении до 250 км. «Против 3-й и 4-й ударных армий немцы выдвинули в январе-феврале дополнительно четыре свежие пехотные дивизии, прибывшие из Западной Европы, и к началу февраля остановили продвижение русских. Растянувшиеся на фронте около 300 км советские войска не смогли преодолеть возросшее сопротивление противника и перешли к обороне на достигнутых рубежах. Бои за Холм и Велиж систематически возобновлялись до конца мая, но каждый раз безуспешно.
В ходе Торопецко-Холмской операции было нарушено взаимодействие между группами армий „Север“ и „Центр“, войска ударных армий вклинились на глубину до 250 км, освободили от оккупантов территорию площадью более 12 тыс. км² с большим количеством населённых пунктов, прервав при этом ряд коммуникаций, создав угрозу важным для противника железнодорожным магистралям и дорогам в районе Витебск, Орша, Смоленск и тылам его гжатско-вяземской группировки.
Можно сказать, что в целом войска Пуркаева и Еременко поставленные задачи выполнили. Более того, в свете дальнейших событий эту операцию можно признать одним из самых успешных наступлений Красной Армии в первой половине 1942 года. Потери обеих ударных армий оказались сравнительно невелики и на 6 февраля составили около 30 тыс. человек. Однако прорыв, совершенный на большом удалении от района Вязьмы, где происходили главные события, не смог решающим образом повлиять на оперативно-стратегическую обстановку в центре советско-германского фронта.» [3](стр.58)
Группа армий «Центр». 9-я немецкая армия нанесла контрудар по войскам 29-й армии Калининского фронта с востока (со стороны Ржева) и с запада (из р-на Оленино), перерезала основные коммуникации 39-й армии и 11-го кавкорпуса, изолировала, а затем и окружила войска 29-й армии.
Калининский фронт (Конев Иван Степанович). 29-я армия (Швецов, Василий Иванович). «5 февраля немецко-фашистские войска развернули наступление против соединений 29-й армии Калининского фронта западнее Ржева и 6 февраля отсекли её от 39-й армии. Одновременно немецкая авиация начала группами по 15—20 самолётов бомбить боевые порядки 33-й и 39-й армий. Войска этих армий, действовавшие в отрыве от главных сил фронта, вынуждены были перейти к обороне в условиях полуокружения.» [1](стр.328)
Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич) «Под Вязьмой завязались ожесточённые бои, в весьма трудных условиях для выдвинувшихся туда советских войск, не имевших тяжёлой артиллерии, танков, авиационного прикрытия, снабжения. Ценой больших потерь спешенные конники Белова к 6 февраля овладели опорными пунктами Стогово и Зубово, но дальше продвинуться не смогли. Не получило развития наступление войск 33-й армии. Части 11-го кавалерийского корпуса достигли автострады Вязьма — Смоленск, но воспрепятствовать движению по ней немецких войск им не удавалось.» [3](стр.99)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «В обстановке в общем никаких изменений не произошло. Контрудар в направлении Изюма задерживается в связи с сильными снежными метелями. Наступление противника против восточного участка фронта 2-й танковой армии остановлено нашими войсками. В районе Сухиничей, видимо, сосредоточиваются крупные силы противника. Юго-западнее Юхнова противник подтягивает подкрепления. В районе Вязьмы части 5-й танковой дивизии ведут успешные действия против войск противника, просочившихся в наш тыл. Наступление 4-й ударной армии противника, видимо, приостановилось в связи с затруднениями в снабжении, а также из-за усилившегося сопротивления наших войск.» [2]
7 февраля 1942 года. Суббота. 231-й день войны
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Обстановка. Контрнаступление на фронте 17-й армии развёртывается медленно. На южном участке фронта 4-й армии и на только что созданном коридоре к 4-й танковой армии противник усиливает свой натиск и подтягивает свежие силы. 4-я танковая армия также подвергается сильному фронтальному нажиму противника. На фронте 9-й армии, в районе к северо-западу от Ржева, продолжаются ожесточённые бои. На фронте группы армий „Север“ в обстановке существенных изменений не произошло.» [2]
8 февраля 1942 года. Воскресенье. 232-й день войны
МК и МГК ВКП(б) направили письмо в ГКО, в котором подвели итоги борьбы в тылу немецких войск: во всех районах Московской области организованы партизанские отряды; на оккупированной территории оставлен 41 партизанский отряд (1800 чел.); партизаны Московской обл. уничтожили (по неполным данным) 3700 солдат, 215 офицеров, 4 самолёта, 26 танков и бронемашин, 30 орудий, 53 легковые и штабные автомашины, 520 грузовых автомашин (со снаряжением и солдатами), 32 автоцистерны с горючим, 170 повозок с боеприпасами и продовольствием, 29 складов с боеприпасами и горючим, пустили под откос 3 поезда, взорвали 25 мостов, перерезали 570 линий связи, уничтожили и захватили 180 пулемётов и автоматов, 915 винтовок и другое военное имущество.
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Существенных изменений в обстановке не произошло. Напряжение в районе Старой Руссы не ослабевает! Противник подтягивает дополнительные силы. Положение 3-й и 4-й ударных армий противника не выяснено.» [2]
9 февраля 1942 года. Понедельник. 233-й день войны
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Контратака двумя полками 5-й лёгкой пехотной дивизии от Старой Руссы не удалась. На остальных участках фронта — никаких существенных изменений.» [2]
10 февраля 1942 года. Вторник. 234-й день войны
Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич). "Наиболее негативную роль сыграло отсутствие организации и взаимодействия между нашими частями. С Юго-Восточного направления Вязьму обороняли части 5-й танковой, 10-й моторизованной и 516-й пехотной дивизий. На этом направлении оперировали 3 дивизии генерала Ефремова, 5 дивизий Белова, 329-я стрелковая дивизия из армии Говорова, 250-й полк майора Солдатова, 8-я воздушно-десантная бригада Онуфриева. Все эти соединения и части выполняли свои персональные задачи и подчинялись своим штабам или непосредственно штабу фронта. Более того, когда генерал Белов предложил создать под Вязьмой общий фронт с войсками Ефремова, исходя из того, что «в этом случае мы смогли бы свободнее маневрировать имевшимися у нас силами. Но и соединиться нам не было разрешено. Штаб фронта дал мне странное указание: „Локтевая связь с пехотой (имелась в виду 33-я армия) вам не нужна (!)“. 10 февраля немцы контрударами отбросили корпус Белова на 12-15 км от города.» [3](стр.98)
4-й воздушно-десантный корпус. «Для содействия войскам Западного фронта в окружении и разгроме юхновской группировки Жуков решил провести ещё одну воздушно-десантную операцию. 10 февраля 4-й воздушно-десантный корпус получил задачу силами 9-й и 214-й бригад и батальона 8-й бригады десантироваться в район западнее Юхнова, прорвать фронт обороны противника с тыла в направлении Ключей, в последующем выйти на Варшавское шоссе и соединиться с частями 50-й армии. Армии Болдина следовало наступать навстречу воздушному десанту и овладеть районами Бабыкино, Ключи, Песочня.» [3](стр.105)
Жуков, Георгий Константинович.(Западный фронт) : «10 февраля 8-я воздушно-десантная бригада и отряды партизан заняли район Моршаново—Дягилево, где разгромили штаб 5-й немецкой танковой дивизии, захватив при этом многочисленные трофеи. В тот же день мы поставили об этом в известность генералов П. А. Белова и М. Г. Ефремова. Им было приказано увязать свои действия с командиром этой бригады, штаб которой находился в Дягилеве. Командование фронта, установив с П. А. Беловым и М. Г. Ефремовым радиосвязь, в пределах возможного наладило снабжение их войск по воздуху боеприпасами, медикаментами и продовольствием. Воздушным путём было вывезено большое количество раненых. В группу неоднократно вылетал начальник оперативного отдела штаба фронта, генерал-майор В. С. Голушкевич, а также офицеры связи.» [5]
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Обстановка. Без перемен! В районе Старой Руссы противник существенных успехов не добился. Но и у нас начинают сказываться трудности с подвозом снабжения; придётся организовать переброску снабжения 16-й армии воздушным путём. На волховском участке противник не может добиться новых успехов. Сильные атаки русских на южном участке Ленинградского фронта отбиты. Обстановка в 3-й танковой армии неясная. Все ещё не удаётся разгадать намерения 4-й ударной армии противника…» [2]
11 февраля 1942 года. Среда. 235-й день войны
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Обстановка характеризуется следующими основными моментами: а) Увеличение железнодорожных перебросок из района Москвы на Мценск, Сухиничи и Юхнов, а также автотранспортных перевозок в направлении Старицы. б) Обострение положения 16-й армии в связи с тем, что 290-я пехотная дивизия потеряла свою последнюю коммуникацию, по которой осуществлялся подвоз снабжения. После того как командование военно-воздушных сил заявило, что снабжение по воздуху может осуществляться в течение продолжительного времени, приказ об удержании занимаемых позиций оставлен в силе. Признаков переброски новых сил противника в направлении Старой Руссы не отмечается. в) На волховском участке наступательный порыв русских ослаб, что, видимо, связано со значительными потерями. То же самое отмечается и на ладожском участке.» [2]
12 февраля 1942 года. Четверг. 236-й день войны
Группа армий «Центр». «В директиве ОКХ от 12 февраля 1942 г. по ведению боевых действий на советско-германском фронте генерал-полковник Гальдер отмечал: „…Зимние оборонительные бои на Востоке уже перешли, по-видимому, свою высшую точку… Действия наших войск… войдут в историю войн как великий солдатский подвиг. ..“ Далее в документе говорилось о наступлении в скором времени распутицы, о её основных проявлениях и о том, как войска должны вести себя в условиях таяния снегов. Делалось следующее заключение: „…Если принять во внимание трудности передвижения, отступление крупного масштаба невозможно само по себе…“. Задачей ГА „Центр“ в новых условиях было: „…создать между районом Болхов и районом Юхнов постоянную позицию, а в остальном удерживать существующий фронт…“ Большое внимание в приказе уделялось организации снабжения, обучению пополнения и организационным мероприятиям».[4](стр.154)
«Особая операция предусматривалась в полосе 9-й армии. Ещё в директиве от 12 февраля 1942 г. немецкое командование говорило о возможности окружить крупные силы Калининского фронта, продвигающиеся через Андреаполь и Торопец на Великие Луки, Витебск и Демидов. ОКХ беспокоило то обстоятельство, что советские 3-я и 4-я ударные и 22-я армии выходили далеко во фланг и тыл немецким 9-й полевой и 3-й танковой армиям. Войска Красной Армии в перспективе могли перерезать транспортное сообщение через Смоленск и окончательно лишить ГА „Центр“ взаимодействия с правым флангом ГА „Север“. Этого немецкое командование допустить не могло. В качестве контрмеры, в директиве от 12 февраля 1942 г., оно предусматривало собственный удар по тыловым коммуникациям советских армий». [4](стр.159)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): "Группа армий «Юг». В Крыму началась оттепель. На Керченском полуострове противник перешёл к обороне. Противник, по-видимому, вводит новые силы в прорыв на фронте 17-й армии. Группа армий «Центр». Существенных изменений не произошло. Брешь на участке 197-й пехотной дивизии все ещё не закрыта. Противник продолжает атаковать позиции войск северного фланга 9-й армии. Главные силы русской 4-й ударной армии стягиваются перед фронтом 3-й танковой армии. Однако русские войска весьма неоднородны и почти не имеют опытного костяка. Неясно, где находится 3-я ударная армия противника. Возможно, часть её сил переброшена на север. Группа армий «Север». Дальнейшее обострение обстановки у Старой Руссы. Новых сил противника не установлено, однако имеющимися в его распоряжении силами он хочет окружить 2-й армейский корпус. Задержка с прибытием 5-й лёгкой пехотной дивизии ещё более осложняет положение. У Волхова — никаких существенных изменений… " [2]
13 февраля 1942 года. Пятница. 237-й день войны
Президиум Верховного Совета 13 февраля 1942 г. издал Указ «О мобилизации на период военного времени трудоспособного городского населения для работы на производстве и строительстве».[1](стр.498) Мобилизации подлежали мужчины в возрасте от 16 до 55 лет и женщины от 16 до 45 лет из числа не работающих в гос. учреждениях и на предприятиях; уклоняющиеся от мобилизации привлекались к уголовной ответственности и по приговору суда подвергались принудительным работам сроком до 1 года.
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Усиленные атаки противника в районе к северо-западу от Ржева отбиты… Обстановка на фронте 16-й армии, ставшая в последние дни особенно напряжённой, больше не ухудшалась… На волховском и ладожском участках противник новых успехов не добился.» [2]
14 февраля 1942 года. Суббота. 238-й день войны
Партизаны Дятьковского р-на Орловской обл. образовали на большей части своего района «Дятьковскую Советскую республику».
«14 февраля партизаны заняли город Дятьково и во всем Дятьковском районе восстановили Советскую власть. В Дятькове они организовали круговую оборону, а на подступах к городу создали завалы и минные поля. Все партизанские отряды и группы возглавлялись штабом руководства по обороне Дятьковского района». [1](стр.355)
Жуков, Георгий Константинович.(Западный фронт) : «Вероятно, трудно поверить, что нам приходилось устанавливать норму расхода… боеприпасов 1—2 выстрела на орудие в сутки. И это, заметьте, в период наступления! В донесении Западного фронта на имя Верховного Главнокомандующего от 14 февраля 1942 года говорилось: „Как показал опыт боёв, недостаток снарядов не даёт возможности проводить артиллерийское наступление. В результате система огня противника не уничтожается, и наши части, атакуя малоподавленную оборону противника, несут очень большие потери, не добившись надлежащего успеха“. В конце февраля — начале марта 1942 года Ставка приняла решение подкрепить силами и средствами фронты, действовавшие на западном направлении, но это уже было запоздалое решение. Противник, обеспокоенный развитием событий, значительно усилил свою вяземскую группировку и, опираясь на заранее укреплённые позиции, начал активные действия против войск Западного и Калининского фронтов». [5](стр.51)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Обстановка без изменений. Только к югу от Старой Руссы противник стремительно продвинулся на запад и сейчас крупными силами осуществляет прорыв в направлении Холма. В районе Холма обстановка также весьма напряжённая…» [2]
15 февраля 1942 года. Воскресенье. 239-й день войны
СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление «О некотором повышении норм обязательных поставок мяса государству». Новая норма обязательных поставок колхозами — от 3,5 до 5 кг с 1 га зем. площади.
15 февраля группа партизанских отрядов («Ураган», «Дедушка» и другие) освободила от оккупантов город Дорогобуж Смоленской области.
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Потери с 22.6.1941 года по 10.2.1942 года: ранено — 21 130 офицеров и 681 236 унтер-офицеров и рядовых; убито — 7872 офицера и 191 276 унтер-офицеров и рядовых; пропало без вести — 729 офицеров и 43 730 унтер-офицеров и рядовых. В общем, потеряно 29 431 офицер и 916 242 унтер-офицера и рядового. Общие потери сухопутной армии (без больных) составили 945 973 человека, то есть 29,56 % всех сухопутных войск на Восточном фронте (3,2 млн человек).
Обстановка в районе к югу от озера Ильмень обостряется. Отмечено прибытие свежих сил противника, которые будут подходить и в дальнейшем. В остальном положение без существенных перемен. На всех участках фронта наши войска успешно отбивают атаки противника. В отдельных местах ведутся бои по ликвидации прорывов, образовавшихся в ходе наступления противника (4-я армия). Наши потери увеличиваются.» [2]
16 февраля 1942 года. Понедельник. 240-й день войны
«В момент, когда войска Западного направления были уже близки к выполнению стоявшей перед ними задачи, их наступательные возможности стали заметно слабеть. Это вызвало серьёзную тревогу в Ставке Верховного Главнокомандования. 16 февраля Ставка потребовала от командующих Калининским и Западным фронтами мобилизовать все силы фронтов для завершения разгрома врага на западном направлении.» [1](стр.323)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «В обстановке — никаких существенных изменений. В районе Старой Руссы отражено наступление русских южнее города. На волховском участке — затишье. На ладожском участке отбиты мощные атаки танков противника.» [2]
Состоялся суд над маршалом Куликом. «Его обвинили в пораженческом поведении, неисполнении приказа Ставки, несанкционированном оставлении Керчи и Ростова, а заодно в пьянстве, развратном образе жизни, злоупотреблении званием Маршала Советского Союза и расхищении государственной собственности. 16 февраля 1942 года Верховный суд приговорил лишить Кулика званий Маршала и Героя Советского Союза, а также всех боевых наград. Три дня спустя постановлением Политбюро он был исключён из состава членов ЦК ВКП(б) и снят с поста заместителя наркома обороны.» [3](стр.150)
17 февраля 1942 года. Вторник. 241-й день войны
Калининский фронт (Конев, Иван Степанович). 29-я армия (Швецов Василий Иванович) «17 февраля немецко-фашистские войска усилили атаки против 29-й армии и замкнули кольцо её окружения. Наступление 30-й армии с севера и 39-й армии с юга хотя и отвлекало силы врага и ослабляло его удары по войскам 29-й армии, но не настолько, чтобы её соединения, оказавшиеся в окружении, могли успешно отражать атаки противника.» [1](стр.323)
«Новое наступление Калининского фронта не принесло успеха, деблокировать войска генерала Швецова не удалось; им пришлось с тяжёлыми боями и большими потерями прорываться на соединение с 39-й армией. Для оказания помощи окружённым Конев принял решение десантировать в удерживаемый ими район Мончалово, Окороково 4-й парашютно-десантный батальон 204-й воздушно-десантной бригады под командованием старшего лейтенанта П. А. Белоцерковского — более 400 человек. Десантирование производилось в ночь на 17 февраля одиночными самолётами в несколько заходов с высоты 300 м. Во время выброски парашютистов и грузов самолёты ТБ-3 летали по кругу над площадкой приземления. Немцы стреляли по ним из винтовок и пулемётов, так как радиус района боевых действий 29-й армии сократился к этому времени до 4 км. Несмотря на это, ни лётчики, ни десантники в воздухе потерь не имели. Всего в заданный район было переброшено 312 человек, привезено обратно 75 человек и 38 парашютистов ошибочно высадили под Старицей. В расположение войск Швецова собралось лишь 166 человек.» [3](стр.103)
Группа армий «Центр». «…К 17 февраля 1942 г. на фронте 9-й армии, — как отмечалось в оперсводках в генштаб ОКХ, — в результате упорных боёв с переменным успехом было достигнуто решительное сужение района окружения 29-й советской армии…» Утром этого дня советские танки на северном участке обороны 6-го армейского корпуса смогли прорваться к югу — навстречу отрезанным советским войскам. Часть танков была подбита, но часть сумела прорваться сквозь немецкие оборонительные порядки. Казалось, ещё немного и немецкое кольцо будет прорвано. Но этого не случилось. Одна из последних попыток командования Калининского фронта выручить окружённых была отбита огнём и контратакой немецких подразделений. В оперативном донесении отмечалось, что советские танки продвинулись до 15 км вглубь немецкой обороны, но так и не смогли выполнить задачу. В то же время, остатки 29-й советской армии оставили н.п. Мончалово (15 км западнее Ржева) и отошли в леса вокруг железнодорожной станции с одноимённым названием, где и закрепились. Более трёх недель 29-я армия (командующий генерал-майор В. И. Швецов) сражалась в отрыве от основных сил фронта. Её соединения израсходовали почти все боеприпасы, подходили к концу и продовольственные запасы. Медлить с прорывом из кольца больше было нельзя. Получив соответствующее разрешение командующего фронтом (И.Конева), соединения 29-й армии в ночь на 17 февраля 1942 г., рассредоточившись на отдельные группы, стали выходить к основным силам Калининского фронта. [4](стр.155)
Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич) «Группа генерала Белова 17 февраля получила от главкома Западного направления приказ обойти Вязьму с запада и перехватить железную дорогу Вязьма-Смоленск. В это же время 11-й кавкорпус Соколова, прорываясь с севера, должен был выйти на автомагистраль.» [3](стр.104)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «На всем фронте относительное затишье. Даже в районе Старой Руссы, где в предпринятый нами контрудар включилась 5-я лёгкая пехотная дивизия, противник не попытался ничего сделать. Новые атаки русских на восточном участке 2-й и 2-й танковой армий безрезультатны.» [2]
18 февраля 1942 года. Среда. 242-й день войны
Северо-Западный фронт. Советские войска начали Демянскую десантную операцию против окружённой группировки врага. Продолжалась до апреля 1942 года, окончилась поражением.
Калининский фронт (Конев, Иван Степанович). 29-я армия (Швецов Василий Иванович). «В связи с ухудшением положения войск 29-й армии командующий армией с разрешения командования Калининского фронта отдал приказ на выход армии из окружения в южном направлении и соединение с 39-й армией. К моменту выхода из окружения в составе 29-й армии оставалось лишь около 6 тыс. человек. Последние трое суток окружённые части уже не имели продуктов и боеприпасов. Выход начался в ночь на 18 февраля.» [1](стр.323)
Группа армий «Центр». "Командование 9-й немецкой армии 18 февраля 1942 г. доносило о многократных попытках противника группами от нескольких сотен до 3 тыс. чел. прорваться через фронт немецких подразделений. Немецкое командование отмечало, что в боевых порядках советских частей были замечены также партизаны и десантники. Дело в том, что 16 и 17 февраля 1942 г. в районе действия 29-й армии был десантирован 4-й батальон 204-й воздушно-десантной бригады (1-го воздушно-десантного корпуса) в составе 500 чел. Командовал батальоном старший лейтенант П. Белоцерковский. Десантники должны были оказать содействие советским стрелковым подразделениям в прорыве на юго-запад, на соединение с 39-й армией. Отходившим советским частям был навязан тяжёлый бой. «Нам удалось, — говорилось в донесении штаба 9-й немецкой армии, — в районе лесного участка северо-восточнее Афанасьево преградить путь этим силам и помешать прорыву… Полным ходом осуществляется уничтожение окружённого противника.» [4](стр.158)
Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 4-й воздушно-десантный корпус. «Для содействия войскам Западного фронта в окружении и разгроме юхновской группировки Жуков решил провести ещё одну воздушно-десантную операцию. …Первым в ночь на 18 февраля десантировался 4-й батальон 8-й воздушно-десантной бригады. Задачу выполнили только 12 экипажей, которые сбросили 293 человека и 32 тюка с грузами. Остальные самолёты не смогли найти заданный район из-за потери ориентации. Путаницу и неуверенность в действия лётчиков вносило большое количество костров и пожаров на земле, среди которых трудно было распознать „свои“ сигналы. К тому же в дальнейшем сигналы подавал и противник, обозначая ложные площадки или места сбора. Применить вместо примитивных костров, выложенных в виде различных „букв“, световые или радиотехнические средства наши начальники не догадались, а может, просто не знали, что это такое. Более того, воображения не хватило даже на то, чтобы присвоить каждой советской группировке в тылу противника отдельный сигнал: идентичным образом в это же время жгли костры снабжаемые по воздуху конники Белова, партизаны Кирилова и пехотинцы Ефремова.» [3](стр.106)
19 февраля 1942 года. Четверг. 243-й день войны
Волховский фронт (Мерецков, Кирилл Афанасьевич) Войска Волховского фронта овладели Красной Горкой.
Калининский фронт (Конев, Иван Степанович). 29-я армия (Швецов, Василий Иванович). «…утверждение командования ГА „Центр“ об уничтожении 29-й советской армии было явным преувеличением. 19 февраля 1942 г. генерал Конев доложил И.Сталину, что на участке 30-й армии вышли из окружения около 200 чел. В полосе 252 стрелковой дивизии (39-й армии) пробились 185-я, 381-я дивизии, а также армейские части во главе с генералом Швецовым, всего до 3500 бойцов и командиров, которые сразу же стали приводить себя в порядок. Таким образом, костяк 29-й армии был сохранен.» [4](стр.158)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Никаких существенных изменений в обстановке, кроме района Старой Руссы, где противнику удалось прорваться также и севернее города. Следует также отметить, что русские вновь овладели железной дорогой Осташков — Торопец…»[2]
20 февраля 1942 года. Пятница. 244-й день войны
Северо-Западный фронт. (Курочкин Павел Алексеевич) «Войска 34-й армии, которой командовал генерал-майор Н. Э. Берзарин, развивали наступление на демянском направлении. К концу января они вышли в район Ватолино — Молвотицы — Новая и охватили демянскую группировку с востока и юга. Для того чтобы быстрее завершить окружение и уничтожение старорусской и демянской группировок противника, Ставка Верховного Главнокомандования усилила Северо-Западный фронт 1-й Ударной армией и двумя гвардейскими стрелковыми корпусами. Войскам правого крыла фронта было приказано окружить и уничтожить демянскую группировку врага. 11-я и 1-я Ударная армии получили задачу выйти в район Сольцы — Шимск и перехватить коммуникации старорусской и новгородской группировок. Сосредоточив основные усилия на флангах демянской группировки врага, войска фронта нанесли два встречных удара. 20 февраля части 1-го гвардейского стрелкового корпуса, развернувшие наступление с севера на Рамушево, соединились в Залучье с войсками 34-й армии, наносившими удар с юга. Демянская группировка в составе семи дивизий 16-й армии (60—70 тыс. человек) была отсечена от старорусской группировки и окружена.
В ходе боёв при окружении вражеских войск были разгромлены три немецкие дивизии. Противник оставил на поле боя до 12 тыс. трупов. Наши войска захватили 185 орудий, 135 миномётов, 340 пулемётов, 450 автомашин, 125 вагонов с разными грузами, несколько складов с боеприпасами, снаряжением и продовольствием и другое военное имущество.» [1](стр.337)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «В тылу группы армий „Центр“ увеличивается количество выбрасываемых противником воздушных десантов. Группировка противника перед фронтом 3-й танковой армии по-прежнему остаётся неясной. Не исключена возможность усиления натиска противника против левого фланга 23-го армейского корпуса и на Холм с юга. Усиливается натиск противника на Холм с севера. Противник, наступающий от Осташкова, обходит 2-й армейский корпус с юга и запада. Русские предпринимают попытки охватить наши войска у Старой Руссы на южном участке…»[2]
21 февраля 1942 года. Суббота. 245-й день войны
«21 февраля 1942 г. Государственный Комитет Обороны постановил ремонтно-восстановительные цехи заводов чёрной металлургии (механические, кузнечные, литейные, котельные, металлоконструкций) с 1 марта освободить от выполнения посторонних заказов. Изготовление запасных частей и металлургического оборудования, необходимого для планового ремонта действующих агрегатов, приравнивалось по своему значению к самым важным военным заказам.» [1](стр.504)
Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов Павел Алексеевич) «2-я гвардейская кавдивизия неожиданным ударом выбила немцев из села Изборово, 21 февраля 8-я воздушно-десантная бригада заняла село Бекасово, а 41-я кавалерийская дивизия — Яковлево. Советские части перерезали железную дорогу и частично разрушили её. Корпус Соколова в это время перехватил автостраду и закреплялся в селах Азарово и Черново в 6 км севернее. Однако соединиться двум подвижным группам так и не удалось.» [3](стр.104)
Группа армий «Центр». "21 февраля 1942 г. штаб ГА «Центр» издал приказ № 1414 на ведение боевых действий после завершения зимы… Ставились задачи объединениям ГА «Центр»: 2-я танковая армия: удерживать район юго-западнее Сухиничей и во взаимодействии с южным флангом 4-й армии овладеть г. Киров; 4-я армия: отступить на позицию Угра-Воря и оставить город Юхнов. При отступлении от него предусматривалось основательное разрушение всех мостов через р. Угра и аэродрома; создание «зоны пустыни». 4-я танковая армия: первоочередная задача — уничтожение вражеских частей в своем тылу: партизан — в районе Дорогобужа; десантников, конников генерала Белова и частей 33-й армии — в районе южнее и юго-западнее Вязьмы. Особая операция предусматривалась в полосе 9-й армии… 21 февраля, фон Клюге конкретизировал предстоящую задачу. Он приказал 9-й армии готовить операцию в направлении на Осташков для того, чтобы «перерезать вражеские коммуникации между Ржевом и Осташковым, овладеть под Осташковым крепким опорным пунктом и, по возможности, продвинуть фронт к Волге…» [4](стр.159)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Группа армий „Центр“. Отмечается увеличение сил и активизация частей противника (прорвавшиеся в тыл части и партизанские отряды) в тылу 4-й армии. Противник, используя свежие силы, атакует центральный и западный участки 23-го армейского корпуса 9-й армии. Складывается впечатление, что противник не собирается более предпринимать серьёзных атак наших позиций у Велижа, а стремится свежими силами 4-й ударной армии соединиться с 39-й армией. Группа армий „Север“. В районе к югу от озера Ильмень усилия противника сосредоточиваются на трёх основных направлениях: Холм, Старая Русса и 2-й армейский корпус, которому сейчас грозит окружение.» [2]
22 февраля 1942 года. Воскресенье. 246-й день войны
Группа армий «Центр». «За один месяц с 22 января по 22 февраля 1942 г. в её войска прибыли по железной дороге и на автомашинах — 46.000 чел.; при этом во 2-ю армию было отправлено — 3.800 чел., во 2-ю танковую армию — 8.700 чел., в 4-ю армию — 7.850 чел., в 4-ю танковую армию — 13.150 чел., в 9-ю армию — 10.600 чел. и в резерв командования — 2.000 чел. Как мы видим, в первую очередь нуждались в пополнении 4-я танковая и 9-я полевая армии — как наиболее пострадавшие в предыдущих боях…» [4](стр.171)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Обстановка на фронте: Группа армий „Юг“. Обстановка осложнилась в связи с паническим бегством одной румынской дивизии, что, по-видимому, было неожиданным и для противника, так как он сразу не сумел воспользоваться этим обстоятельством. Группа армий „Центр“. На западном фланге 23-го армейского корпуса отмечается сильный натиск противника с севера и запада. Группа армий „Север“. Необходимо сокращение фронта обороны 2-го армейского корпуса. „Крепость Демянск“ (наименование, данное Гитлером). В районе Холма и на ладожском участке напряжённая обстановка.»[2]
23 февраля 1942 года. Понедельник. 247-й день войны
Москва. «В праздничном приказе № 55 от 23 февраля 1942 года нарком обороны доводил до сведения личного состава батальонов, батарей и эскадрилий: „Теперь уже нет у немцев того военного превосходства, которое они имели в первые месяцы войны в результате вероломного и внезапного нападения. Момент внезапности и неожиданности, как резерв немецко-фашистских войск, израсходован полностью. Тем самым ликвидировано то неравенство в условиях войны, которое было создано внезапностью немецко-фашистского нападения. Теперь судьба войны будет решаться не таким привходящим моментом, как момент внезапности, а постоянно действующими факторами: прочность тыла, моральный дух армии, количество и качество дивизий, вооружение армий, организаторские способности начальствующего состава армии. При этом следует учесть одно обстоятельство: стоило исчезнуть в арсенале немцев моменту внезапности, чтобы немецко-фашистская армия оказалась перед катастрофой. …Инициатива теперь в наших руках, и потуги разболтанной ржавой машины Гитлера не могут сдержать напор Красной Армии. Недалек тот день, когда Красная Армия своим могучим ударом отбросит озверелых врагов от Ленинграда, очистит от них города и села Белоруссии и Украины, Литвы и Латвии, Эстонии и Карелии, освободит советский Крым, и на всей советской земле снова будут победно реять красные знамёна“.» [3](стр.16)
Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 4-й воздушно-десантный корпус. «В ночь на 23 февраля в район высадки вылетел штаб 4-го ВДК. Все командование следовало в одном тихоходном самолёте ТБ-3, который на подлете к цели подвергся атаке немецкого ночного истребителя Ме-110. В результате осколком был убит командир корпуса генерал Левашов и ранено несколько офицеров штаба. Командование принял на себя начальник штаба полковник А. Ф. Казанкин.
Но в целом урон, нанесённый германской авиацией, был небольшим. Гораздо более серьёзные потери — свыше 2000 человек — десантники понесли в результате неточной выброски по вине собственной транспортной авиации. Как и прежде, имели место многочисленные случаи выброски людей и грузов на большой площади, с высоты 1000—2000 м, вместо положенных 600 м — в расположение 33-й армии, корпуса Белова, в боевые порядки противника и далее за Днепром. Потери грузов значительно снизили боеспособность десанта, потеря лыж лишила многие подразделения подвижности. До 23 февраля одновременно с продолжавшимся десантированием части корпуса сосредоточивались в районах сбора, разыскивали сброшенное имущество и вели разведку.
Немцы, в свою очередь, с первой же ночи появления в своём тылу десантников начали усиливать гарнизоны и оборонительные сооружения. Многие строения в населённых пунктах приспосабливались под огневые точки, строились ледяные окопы и различные заграждения. Гарнизоны усиливались танками и артиллерией.
Приняв командование корпусом, полковник Казанкин связался со своими бригадами и с командованием 50-й армии. К этому времени войска генерала Болдина, подходившие к Варшавскому шоссе на рубеже Сапово, Савинки, встретили упорное сопротивление противника, преодолеть которое оказались не в состоянии.» [3](стр.107)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Ожидавшегося наступления противника в честь Дня Красной Армии не произошло. Обстановка — без существенных перемен. Основные наступательные усилия противника сосредоточены на Украине (Изюм), в районе к юго-западу от Юхнова, на левом фланге 23-го армейского корпуса и на фронте группы армий „Север“…» [2]
24 февраля 1942 года. Вторник. 248-й день войны
Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 4-й воздушно-десантный корпус. «В ночь на 24 февраля 9-я воздушно-десантная бригада полковника И. И. Курышева, уничтожая по пути мелкие гарнизоны, вышла к населённым пунктам Пречистое и Куракино, где была остановлена немцами. 212-я бригада подполковника Н. Е. Колобовникова пыталась с ходу захватить опорные пункты в Иванцеве, Костинках, Жердовке, но успеха не имела. В течение ночи с 24 на 25 февраля части корпуса вели разведывательные поиски, улучшали занимаемые позиции и готовились к проведению повторных атак опорных пунктов. Единственным средством подавления, которым располагали десантники, являлся огонь из стрелкового оружия и миномётов. Однако и он не мог быть особенно интенсивным из-за ограниченного количества боеприпасов. Поэтому корпус действовал в основном ночью, внезапными атаками.» [3](стр.108)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Потери с 22.6.1941 года по 20.2.1942 г.: Ранено — 21 555 офицеров и 708 455 унтер-офицеров и рядовых; убито — 8107 офицеров и 198 017 унтер-офицеров и рядовых; пропало без вести — 747 офицеров, 45 019 унтер-офицеров и рядовых. Итого потеряно 30 409 офицеров и 951 491 унтер-офицер и рядовой. Общие потери: 981 900 человек, или 30,68 процента средней численности сухопутных войск Восточного фронта (3,2 миллиона).
В целом удивительно спокойный день! В районе котла под Изюмом противник усиливает свой натиск, по-видимому, в западном направлении. В тылу 2-й танковой армии отмечается активная деятельность партизан. На фронте 4-й армии снова завязались бои за шоссе на Юхнов. Вязьминский участок шоссе также подвергается обстрелу артиллерией противника. На фронте 23-го армейского корпуса атаки русских с севера отбиты. Проведение маневра противника по охвату с запада и юго-запада прекращено. На фронте группы армий „Север“ изменений нет. Лишь на волховском участке противник усиливает свой натиск на север, в направлении Любани. На ладожском участке снова удалось отбить крупные атаки противника. Во второй половине дня просмотр русского документального фильма о боях под Москвой.» [2]
25 февраля 1942 года. Среда. 249-й день войны
Северо-Западный фронт (Курочкин Павел Алексеевич). «После окружения вражеской группировки в районе Демянска перед Северо-Западным фронтом встала задача как можно быстрее ликвидировать её, а затем оказать помощь Ленинградскому и Волховскому фронтам в прорыве блокады Ленинграда. Первостепенное значение приобретал фактор времени. Следовало немедленно начать разгром окружённого противника, чтобы не дать ему возможности оправиться от понесённых потерь и создать прочную круговую оборону.
Ставка Верховного Главнокомандования директивой от 25 февраля объединила управление войсками, участвовавшими в ликвидации окружённой в районе Демянска группировки, в руках командующего Северо-Западным фронтом. Ему же подчинялись в оперативном отношении и правофланговые соединения 3-й Ударной армии Калининского фронта. Ликвидация окружённой группировки возлагалась на войска 34-й армии, 1-й гвардейский стрелковый корпус и правофланговые дивизии 3-й Ударной армии.» [1](стр.337)
Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 1-й гвардейский кавалерийский корпус (Белов, Павел Алексеевич). «Противник, подтянув танки, авиацию и 3 бронепоезда, сначала отбросил от автострады корпус Соколова, а 25 февраля нанёс серию контрударов по группе Белова, окружив 41-ю кавдивизию, бригаду Онуфриева, 250-й полк майора Солдатова и 329-ю стрелковую дивизию. Белову пришлось отказаться от наступления на Вязьму ради спасения своих войск. На помощь окружённым направилась 2-я гвардейская кавдивизия. После 3-дневных боёв кавалеристам и парашютистам удалось прорваться через вражеское кольцо и соединиться с главными силами. Но потери были велики. Так, в 75-й кавдивизии насчитывалось лишь 59 активных штыков.» [3](стр.104)
Группа армий «Центр». «25 февраля 1942 г. генерал Модель доносил командованию ГА „Центр“ о том, что участие его армии в новой операции до начала распутицы становится уже маловероятным, однако „возможно нанести внезапный удар на север до или после периода распутицы…“ Другими словами, Модель не терял надежды осуществить в будущем удар на север, хотя видел, что шансы на его успех в настоящих условиях не велики. Теперь он сосредоточил своё внимание на действиях 39-й советской армии, которая продолжала угрожать немецким коммуникациям.» [4](стр.161)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «На всем фронте — удивительно спокойный день. По-видимому, противник производит перегруппировку сил и подтягивает людские и материальные резервы. Производится подготовка к продолжению наступления.» [2]
26 февраля 1942 года. Четверг. 250-й день войны
Группа армий «Центр». «В оперативном донесении штаба ГА „Центр“ от 26 февраля 1942 г. говорилось о продолжении атак 263-й пехотной дивизии (4-й армии) в районе Юхнова с целью ликвидации прорыва на её фронте, а также о возобновлении атак советских частей на участке 267-й пехотной дивизии (4-й танковой армии) северо-западнее Шанского завода, отражение которых стоило больших потерь боевому охранению дивизии из-за „сильного артиллерийского огня противника“». [4](стр.163)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «В общем, очень спокойный день! Противник снова усилил нажим против автострады на участке, обороняемом войсками 4-й армии. Атаки ведутся при участии танков. В остальном существенных изменений нет…» [2]
27 февраля 1942 года. Пятница. 251-й день войны
Крымский фронт (Козлов Дмитрий Тимофеевич). «Ставка Верховного Главнокомандования в директиве от 28 января 1942 г. потребовала от командования Крымского фронта помочь войскам Севастопольского оборонительного района. Основной группировке фронта приказывалось нанести главный удар в направлении на Карасубазар (60 километров западнее Феодосии) и выходом в этот район создать угрозу войскам противника, блокировавшим Севастополь. Командование Черноморского флота получило указание высадить крупный десант в районе Судака (40 километров юго-западнее Феодосии) и, кроме того, огнём корабельной артиллерии и ударами авиации содействовать наступлению войск 44-й армии. Начало общего наступления намечалось на 13 февраля.
Командование фронта и его штаб не смогли подготовить наступление к этому дню. Операция началась только 27 февраля. Фронт располагал достаточными силами для выполнения поставленной задачи, однако из-за плохой организации наступления войска не смогли добиться желаемых результатов. Прорвать вражескую оборону и открыть себе дорогу с Керченского полуострова в Крым им не удалось. Попытки продолжить наступление в марте и апреле не увенчались успехом». [1](стр.344)
«К началу наступления Крымский фронт располагал двенадцатью стрелковыми, одной кавалерийской дивизиями, несколькими отдельными танковыми батальонами с тяжёлыми КВ и средними Т-34 и артиллерийскими частями РГК. Из общего количества войск 9 дивизий входили в состав первого эшелона фронта. Манштейн смог им противопоставить 3 немецкие пехотные дивизии и 18-ю румынскую, которую ему подбросил маршал Антонеску. Её поставили на северном фланге с расчётом, что, упираясь в Азовское море, румынские солдаты смогут удержать позицию, „тем более что болотистая местность перед её фронтом делала маловероятным использование противником крупных сил“. Ещё одна румынская дивизия прикрывала Евпаторию. У генерала Петрова, в Севастопольском оборонительном районе, было семь стрелковых дивизий и три бригады против четырёх немецких пехотных дивизий и одной румынской горной бригады. Таким образом, советские войска имели в Крыму достаточное превосходство в силах для успешного решения поставленной задачи.
Наступление Крымского фронта началось 27 февраля и развивалось очень медленно: зарядили непрерывные дожди, грунт размок настолько, что в грязи застревали даже танки. Одновременно Приморская армия из Севастополя нанесла удары в Северном и Восточном направлениях, пытаясь пробить кольцо окружения. Немцам удалось отбить все атаки противника. Не устояла лишь 18-я румынская дивизия, на северном участке перешейка русские смогли прорваться до Киета, левый фланг обороны угрожающе выгнулся на запад. Манштейну пришлось бросить в бой свой единственный резерв — 213-й пехотный полк и штабные подразделения». [3](стр.169)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Началось наступление противника в Крыму. На керченском направлении противник, нанося удар по нашему северному флангу (румыны), добился успеха. Готовится контрудар. В остальном существенных изменений в обстановке не произошло…» [2]
Манштейн Эрих (11-я армия): «После нескольких внешне спокойных, в действительности же напряжённых до крайности недель противник 27 февраля начал, наконец, ожидавшееся нами крупное наступление. На Севастопольском фронте он попытался вырваться на север и на восток сквозь неплотное кольцо окружения 54 ак. Четырём немецким дивизиям и одной румынской горной бригаде он мог уже противопоставить в крепостном районе 7 стрелковых дивизий, 3 бригады и 1 кавалерийскую дивизию без лошадей. Артиллерия этих дивизий дополнялась крепостной артиллерией, частично расположенной в бронированных башнях. Атаки противника, предпринятые главным образом в полосах Нижнесаксонской 22 пд и Саксонской 24 пд, были отбиты в упорных боях благодаря прекрасным действиям наших войск и эффективному огню артиллерии.
На парпачском участке противник предпринял наступление против стоявших там 30 ак (170 и 132 пд) и 42 ак (46 пд и 18 румынская пд) силами 7 стрелковых дивизий, 2 бригад и нескольких танковых батальонов. Ещё 6 или 7 стрелковых дивизий, 2 танковые бригады и 1 кавалерийская дивизия находились во втором эшелоне и должны были быть введены в бой для использования достигнутого прорыва.
Немецкие дивизии сумели отбить атаки противника, но 18 румынская пд не устояла. При этом мы потеряли и 2 немецких артиллерийских дивизиона, действовавших в её полосе. Нам не оставалось ничего другого, как бросить в бой наш резерв, 213 пп, и снять с южного фланга этого фронта штаб 170 пд и 105 пп, чтобы ликвидировать прорыв противника на севере. Однако эти части со своим тяжёлым вооружением настолько медленно продвигались из-за глубокой грязи, что противнику удалось прорваться на запад до Киета, чем он практически обеспечил себе возможность выйти через Парпачский перешеек на север. Румынская дивизия была выведена из боя.»[6] (стр.256)
28 февраля 1942 года. Суббота. 252-й день войны
Волховский фронт (Мерецков, Кирилл Афанасьевич) 59-я армия (Галанин, Иван Васильевич). «Чтобы ускорить разгром группировки немецких войск в районе Любани, Ставка Верховного Главнокомандования директивой от 28 февраля потребовала от командующего Волховским фронтом создать сильную ударную группировку фронта в составе не менее пяти стрелковых дивизий, четырёх стрелковых бригад и одной кавалерийской дивизии, усиленных танками, артиллерией и авиацией. Для перехвата Ленинградского шоссе и железной дороги в районе станции Торфяное (8 километров северо-западнее Чудово) и уничтожения чудовской группировки врага приказывалось создать ударную группу 59-й армии . Одновременно командующий Ленинградским фронтом получил от Ставки приказ развернуть наступление силами 54-й армии с севера в направлении Любани навстречу ударной группировке Волховского фронта. Для содействия фронтам в выполнении этой задачи предлагалось организовать массированные удары авиации фронтов и Резерва Главного Командования по боевым порядкам и оборонительным сооружениям противника».[1](стр.335)
Калининский фронт (Конев, Иван Степанович). 29-я армия (Швецов, Василий Иванович). «В связи с ухудшением положения войск 29-й армии командующий армией с разрешения командования Калининского фронта отдал приказ на выход армии из окружения в южном направлении и соединение с 39-й армией. К моменту выхода из окружения в составе 29-й армии оставалось лишь около 6 тыс. человек. Последние трое суток окружённые части уже не имели продуктов и боеприпасов. Выход начался в ночь на 18 февраля и был завершён к 28 февраля. Из окружения вышли и присоединились к 39-й армии 5200 человек, из них до 800 раненых. После отхода частей 29-й армии на юг расстояние, отделявшее войска 39-й армии от главных сил фронта, значительно увеличилось, и условия, в которых ей приходилось теперь вести борьбу, стали сложнее». [1](стр.323)
«28 февраля остатки 29-й армии в количестве 6000 человек вырвались из кольца к своим. По немецким данным, в плен попали 4888 бойцов и командиров, ещё 26647 человек погибли на поле боя. Таким образом, первую половину тех клещей, что должны были сжать основные силы группы армий „Центр“, немцы отсекли уже в феврале». [3](стр.103)
Западный фронт (Жуков, Георгий Константинович). 4-й воздушно-десантный корпус. Завершилась Вяземская воздушно-десантная операция. «…десантники на отдельных направлениях продвинулись на 20-22 км навстречу войскам фронта, овладели рядом населённых пунктов. В результате боёв 23-28 февраля части корпуса вышли на указанный командованием Западного фронта рубеж, где должна была произойти встреча с войсками 50-й армии. Нескольким разведгруппам 9-й воздушно-десантной бригады удалось даже пробраться через Варшавское шоссе и установить связь с частями генерала Болдина». [3](стр.108)
Группа армий «Центр». «С целью устранения угрозы прорыва соединений Красной Армии навстречу окружённым войскам 33-й армии в районе рек Угра и Воря, командованием ГА „Центр“ была образована боевая группа „Тома“, состоящая из 17-й, 255-й пехотных и 20-й танковой дивизий. Она должна была действовать на флангах 4-й полевой и 4-й танковой армий. С 27 февраля 1942 г. нажим советских частей на немецкую оборону севернее Юхнова (конкретно, на участок д. Мамуши — д. Березки) усилился. Возросли и потери сторон. Только за эти два дня, согласно оперсводкам генштаба ОКХ, советские войска потеряли здесь 12 танков, „среди них два 52-х тонных“». [4](стр.163)
Гальдер Франц (нач. Ген. шт. Сух. войск Германии): «Обстановка на всем фронте значительно оживилась. В Крыму на обоих направлениях отбиты атаки крупных сил противника. Противник ожесточённо атакует группу Маккензена и позиции на реке Бахмутка, более слабые атаки — на участке 11-го армейского корпуса. Отмечается активизация противника в районе Мценска и у Сухиничей. В районе шоссе, ведущего на Юхнов, и на восточном участке группы армий „Центр“ — обычные наступательные действия противника…На фронте группы армий „Север“ по-прежнему отмечается сильный натиск противника на Холм с севера и юга. Положение 2-го армейского корпуса все ещё тяжёлое. Подвоз снабжения по воздуху явно недостаточен. К северу от озера Ильмень противник сосредоточивает силы, чтобы усилить удар из района прорыва западнее Волхова в направлении на Любань. В связи с этим значительно ослабло давление противника на фронте 38-го армейского корпуса.» [2]
Список литературы
- ↑ [1] [www.soldat.ru/files/4/6/17/ История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941—1945. Том второй. Воениздат. МО СССР М. −1961]
- ↑ [2] [militera.lib.ru/db/halder/index.html Гальдер Ф. Военный дневник. Ежедневные записи начальника Генерального штаба Сухопутных войск 1939—1942 гг.— М.: Воениздат, 1968—1971]
- ↑ [3] [www.fictionbook.ru/author/beshanov_vladimir/god_1942_uchebniyyi/beshanov_god_1942_uchebniyyi.rtf.zip Бешанов В. В. Год 1942 — «учебный» — Мн.: Харвест, 2002. — 624 с.]
- ↑ [4] [www.soldat.ru/files/4/6/13/index2.html Мягков М. Ю. Вермахт у ворот Москвы, 1941—1942]
- ↑ [5] [militera.lib.ru/memo/russian/zhukov1/index.html Жуков Г К. Воспоминания и размышления. В 2 т. — М.: Олма-Пресс, 2002.]
- ↑ [6] [militera.lib.ru/memo/german/manstein/index.html Манштейн Э. Утерянные победы. — М.: ACT; СПб Terra Fantastica, 1999]
Перечень карт
1. [www.rkka.ru/maps/moscow1.jpg «Контрнаступление под Москвой и общее наступление на Западном направлении 05.12.1941 — 20.04.1942»] (537 кб — Великая Отечественная война. Энциклопедия)]).
|
Напишите отзыв о статье "Хроника Великой Отечественной войны/Февраль 1942 года"
Отрывок, характеризующий Хроника Великой Отечественной войны/Февраль 1942 года
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.
Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.
Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.
Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.
В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.
С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
«Сердце царево в руце божьей».
Царь – есть раб истории.
История, то есть бессознательная, общая, роевая жизнь человечества, всякой минутой жизни царей пользуется для себя как орудием для своих целей.
Наполеон, несмотря на то, что ему более чем когда нибудь, теперь, в 1812 году, казалось, что от него зависело verser или не verser le sang de ses peuples [проливать или не проливать кровь своих народов] (как в последнем письме писал ему Александр), никогда более как теперь не подлежал тем неизбежным законам, которые заставляли его (действуя в отношении себя, как ему казалось, по своему произволу) делать для общего дела, для истории то, что должно было совершиться.
Люди Запада двигались на Восток для того, чтобы убивать друг друга. И по закону совпадения причин подделались сами собою и совпали с этим событием тысячи мелких причин для этого движения и для войны: укоры за несоблюдение континентальной системы, и герцог Ольденбургский, и движение войск в Пруссию, предпринятое (как казалось Наполеону) для того только, чтобы достигнуть вооруженного мира, и любовь и привычка французского императора к войне, совпавшая с расположением его народа, увлечение грандиозностью приготовлений, и расходы по приготовлению, и потребность приобретения таких выгод, которые бы окупили эти расходы, и одурманившие почести в Дрездене, и дипломатические переговоры, которые, по взгляду современников, были ведены с искренним желанием достижения мира и которые только уязвляли самолюбие той и другой стороны, и миллионы миллионов других причин, подделавшихся под имеющее совершиться событие, совпавших с ним.
Когда созрело яблоко и падает, – отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом. Так же прав и не прав будет тот, кто скажет, что Наполеон пошел в Москву потому, что он захотел этого, и оттого погиб, что Александр захотел его погибели: как прав и не прав будет тот, кто скажет, что завалившаяся в миллион пудов подкопанная гора упала оттого, что последний работник ударил под нее последний раз киркою. В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие наименований событию, которые, так же как ярлыки, менее всего имеют связи с самым событием.
Каждое действие их, кажущееся им произвольным для самих себя, в историческом смысле непроизвольно, а находится в связи со всем ходом истории и определено предвечно.
29 го мая Наполеон выехал из Дрездена, где он пробыл три недели, окруженный двором, составленным из принцев, герцогов, королей и даже одного императора. Наполеон перед отъездом обласкал принцев, королей и императора, которые того заслуживали, побранил королей и принцев, которыми он был не вполне доволен, одарил своими собственными, то есть взятыми у других королей, жемчугами и бриллиантами императрицу австрийскую и, нежно обняв императрицу Марию Луизу, как говорит его историк, оставил ее огорченною разлукой, которую она – эта Мария Луиза, считавшаяся его супругой, несмотря на то, что в Париже оставалась другая супруга, – казалось, не в силах была перенести. Несмотря на то, что дипломаты еще твердо верили в возможность мира и усердно работали с этой целью, несмотря на то, что император Наполеон сам писал письмо императору Александру, называя его Monsieur mon frere [Государь брат мой] и искренно уверяя, что он не желает войны и что всегда будет любить и уважать его, – он ехал к армии и отдавал на каждой станции новые приказания, имевшие целью торопить движение армии от запада к востоку. Он ехал в дорожной карете, запряженной шестериком, окруженный пажами, адъютантами и конвоем, по тракту на Позен, Торн, Данциг и Кенигсберг. В каждом из этих городов тысячи людей с трепетом и восторгом встречали его.
Армия подвигалась с запада на восток, и переменные шестерни несли его туда же. 10 го июня он догнал армию и ночевал в Вильковисском лесу, в приготовленной для него квартире, в имении польского графа.
На другой день Наполеон, обогнав армию, в коляске подъехал к Неману и, с тем чтобы осмотреть местность переправы, переоделся в польский мундир и выехал на берег.
Увидав на той стороне казаков (les Cosaques) и расстилавшиеся степи (les Steppes), в середине которых была Moscou la ville sainte, [Москва, священный город,] столица того, подобного Скифскому, государства, куда ходил Александр Македонский, – Наполеон, неожиданно для всех и противно как стратегическим, так и дипломатическим соображениям, приказал наступление, и на другой день войска его стали переходить Неман.
12 го числа рано утром он вышел из палатки, раскинутой в этот день на крутом левом берегу Немана, и смотрел в зрительную трубу на выплывающие из Вильковисского леса потоки своих войск, разливающихся по трем мостам, наведенным на Немане. Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от свиты фигуру в сюртуке и шляпе, они кидали вверх шапки, кричали: «Vive l'Empereur! [Да здравствует император!] – и одни за другими, не истощаясь, вытекали, всё вытекали из огромного, скрывавшего их доселе леса и, расстрояясь, по трем мостам переходили на ту сторону.
– On fera du chemin cette fois ci. Oh! quand il s'en mele lui meme ca chauffe… Nom de Dieu… Le voila!.. Vive l'Empereur! Les voila donc les Steppes de l'Asie! Vilain pays tout de meme. Au revoir, Beauche; je te reserve le plus beau palais de Moscou. Au revoir! Bonne chance… L'as tu vu, l'Empereur? Vive l'Empereur!.. preur! Si on me fait gouverneur aux Indes, Gerard, je te fais ministre du Cachemire, c'est arrete. Vive l'Empereur! Vive! vive! vive! Les gredins de Cosaques, comme ils filent. Vive l'Empereur! Le voila! Le vois tu? Je l'ai vu deux fois comme jete vois. Le petit caporal… Je l'ai vu donner la croix a l'un des vieux… Vive l'Empereur!.. [Теперь походим! О! как он сам возьмется, дело закипит. Ей богу… Вот он… Ура, император! Так вот они, азиатские степи… Однако скверная страна. До свиданья, Боше. Я тебе оставлю лучший дворец в Москве. До свиданья, желаю успеха. Видел императора? Ура! Ежели меня сделают губернатором в Индии, я тебя сделаю министром Кашмира… Ура! Император вот он! Видишь его? Я его два раза как тебя видел. Маленький капрал… Я видел, как он навесил крест одному из стариков… Ура, император!] – говорили голоса старых и молодых людей, самых разнообразных характеров и положений в обществе. На всех лицах этих людей было одно общее выражение радости о начале давно ожидаемого похода и восторга и преданности к человеку в сером сюртуке, стоявшему на горе.
13 го июня Наполеону подали небольшую чистокровную арабскую лошадь, и он сел и поехал галопом к одному из мостов через Неман, непрестанно оглушаемый восторженными криками, которые он, очевидно, переносил только потому, что нельзя было запретить им криками этими выражать свою любовь к нему; но крики эти, сопутствующие ему везде, тяготили его и отвлекали его от военной заботы, охватившей его с того времени, как он присоединился к войску. Он проехал по одному из качавшихся на лодках мостов на ту сторону, круто повернул влево и галопом поехал по направлению к Ковно, предшествуемый замиравшими от счастия, восторженными гвардейскими конными егерями, расчищая дорогу по войскам, скакавшим впереди его. Подъехав к широкой реке Вилии, он остановился подле польского уланского полка, стоявшего на берегу.
– Виват! – также восторженно кричали поляки, расстроивая фронт и давя друг друга, для того чтобы увидать его. Наполеон осмотрел реку, слез с лошади и сел на бревно, лежавшее на берегу. По бессловесному знаку ему подали трубу, он положил ее на спину подбежавшего счастливого пажа и стал смотреть на ту сторону. Потом он углубился в рассматриванье листа карты, разложенного между бревнами. Не поднимая головы, он сказал что то, и двое его адъютантов поскакали к польским уланам.
– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал: «Виват! – и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в воду, направляясь вглубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним. Было холодно и жутко на середине и на быстрине теченья. Уланы цеплялись друг за друга, сваливались с лошадей, лошади некоторые тонули, тонули и люди, остальные старались плыть кто на седле, кто держась за гриву. Они старались плыть вперед на ту сторону и, несмотря на то, что за полверсты была переправа, гордились тем, что они плывут и тонут в этой реке под взглядами человека, сидевшего на бревне и даже не смотревшего на то, что они делали. Когда вернувшийся адъютант, выбрав удобную минуту, позволил себе обратить внимание императора на преданность поляков к его особе, маленький человек в сером сюртуке встал и, подозвав к себе Бертье, стал ходить с ним взад и вперед по берегу, отдавая ему приказания и изредка недовольно взглядывая на тонувших улан, развлекавших его внимание.
Для него было не ново убеждение в том, что присутствие его на всех концах мира, от Африки до степей Московии, одинаково поражает и повергает людей в безумие самозабвения. Он велел подать себе лошадь и поехал в свою стоянку.
Человек сорок улан потонуло в реке, несмотря на высланные на помощь лодки. Большинство прибилось назад к этому берегу. Полковник и несколько человек переплыли реку и с трудом вылезли на тот берег. Но как только они вылезли в обшлепнувшемся на них, стекающем ручьями мокром платье, они закричали: «Виват!», восторженно глядя на то место, где стоял Наполеон, но где его уже не было, и в ту минуту считали себя счастливыми.
Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями – одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые русские ассигнации для ввоза в Россию, и другое о том, чтобы расстрелять саксонца, в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской армии, – сделал третье распоряжение – о причислении бросившегося без нужды в реку польского полковника к когорте чести (Legion d'honneur), которой Наполеон был главою.
Qnos vult perdere – dementat. [Кого хочет погубить – лишит разума (лат.) ]
Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания.
Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне.
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.
– Чтоб никто ничего не знал! – прибавил государь, нахмурившись. Борис понял, что это относилось к нему, и, закрыв глаза, слегка наклонил голову. Государь опять вошел в залу и еще около получаса пробыл на бале.
Борис первый узнал известие о переходе французскими войсками Немана и благодаря этому имел случай показать некоторым важным лицам, что многое, скрытое от других, бывает ему известно, и через то имел случай подняться выше во мнении этих особ.
Неожиданное известие о переходе французами Немана было особенно неожиданно после месяца несбывавшегося ожидания, и на бале! Государь, в первую минуту получения известия, под влиянием возмущения и оскорбления, нашел то, сделавшееся потом знаменитым, изречение, которое самому понравилось ему и выражало вполне его чувства. Возвратившись домой с бала, государь в два часа ночи послал за секретарем Шишковым и велел написать приказ войскам и рескрипт к фельдмаршалу князю Салтыкову, в котором он непременно требовал, чтобы были помещены слова о том, что он не помирится до тех пор, пока хотя один вооруженный француз останется на русской земле.
На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.