Хроника Титмара Мерзебургского

Chronicon
Хроника
Страница из «Хроники» Титмара Мерзебургского (Дрезденская рукопись)
Автор(ы)	Титмар Мерзебургский
Дата написания	1012—1018
Язык оригинала	латынь
Жанр	историческая хроника
Рукописи	Дрезденский кодекс
Хранение	Саксонская земская библиотека, Дрезден
Оригинал	cod. Dresdensis R 147
[www.mgh-bibliothek.de/thietmar/edition/vorrede.html Электронный текст произведения]

Хроника Титмара Мерзебургского — важный исторический источник, созданный в период между 1012 и 1018 годами и охватывающий период с 919 и до 1018 года. Наибольшую ценность представляют вторая половина шестой, седьмая и восьмая книги, где излагаются события, современником которых был Титмар. «Хроника» содержит много уникальных сведений по истории Германии и сопредельных стран, которые, по-видимому, почерпнуты Титмаром у очевидцев событий. Особенно важными являются сведения по истории германо-славянских отношений, а также по истории Руси.

Сведения из «Хроники» активно использовались в последующей историографии. Обширные фрагменты из неё в XII веке были включены в ныне утерянные «Деяния магдебургских архиепископов», а также в «Саксонский анналист».

История создания «Хроники»

«Хроника» была первоначально задумана Титмаром Мерзебургским как история Мерзебургской епархии. Однако уже в процессе работы охват «Хроники» стал гораздо больше. В ней нашли отражение не только события, которые происходили в Германии, но и в сопредельных странах.

Хронологию работы над «Хроникой» смогли восстановить по ней самой. Сделано это было в работах Ф. Курце и Роберта Хольцмана.

Работа над «Хроникой» началась осенью 1012 года. Первые 3 книги были написаны к лету 1013 года. В дальнейшем работу хрониста облегчило то, что в его распоряжении оказался список «Кведлинбургских анналов». Во второй половине 1013 года были созданы книги с четвёртой по пятую, а в первой половине 1014 года была написана шестая книга. Работа над последующими книгами заняла остаток жизни Титмара. Их он создавал, получая от своих информаторов сведения о происходивших событиях. Работа была прервана смертью Титмара 1 декабря 1018 года. В результате «Хроника» так и не была завершена.

Поскольку оригинал «Хроники» сохранился, то можно восстановить, как происходила работа над ней. Ещё будучи каноником в Магдебурге, Титмар привык делать каждую неделю заметки. Позже он продолжил эту работу. Сама рукопись написана несколькими почерками — судя по всему, над ней работало 8 переписчиков. В дальнейшем сам Титмар вносил в рукопись дополнения — иногда достаточно развёрнутые. Почерк хрониста известен, поскольку он был одним из авторов Мерзебергского некролога. Титмар вносил исправления в текст рукописи, а также делал многочисленные заметки, которые были разбросаны между строк и на полях, что значительно затрудняет восприятие повествования. Для того, чтобы в дальнейшем дополнять рукопись, в ней оставлялись лакуны и свободные листы. В последней книге, так и оставшейся незаконченной, больной уже Тимар, ожидавший известий от своих информаторов, неоднократно вставлял свои воспоминания, а также рассказы, не имевшие прямого отношения к повествованию.

Для удобства изложения все книги во время издания «Хроник» были разбиты на главы. При этом в издании 1935 года, предпринятым Робертом Хольцманом, разбивка на главы отличалась от традиционной, поэтому в историографии иногда встречается разнобой при указании ссылок. Для того, чтобы избежать противоречий, в современной историографии принята двойная нумерация глав.

Содержание «Хроники»

Хроника состоит из восьми книг и охватывает события, которые происходили в Германии и сопредельных странах с начала правления короля Генриха I Птицелова (919 год) и до смерти хрониста (1018 год).

Первые четыре книги посвящены правлению четырёх королей: Генриха I Птицелова (919—936 годы), Оттона I Великого (936—973 годы), Оттона II Рыжего (973—984 годы) и Оттона III (984—1002). Данные главы основаны на других работах. Наибольшую ценность имеют книги с пятой по восьмую, охватывающих правление императора Генриха II Святого. Пятая книга охватывает период с 1002 по 1004 год, начиная с выборов и коронации Генриха II королевской короной и заканчивая восстановлением Мерзебургского епископства. В шестой книге охвачены события с 1004 по 1014 годы и заканчивается коронацией Генриха II императорской короной. Седьмая книга посвящена событиям с 1014 по 1018 год. В ней показана борьба императора с правителем Польши Болеславом I Храбрым и заканчивается Бауценским миром. Восьмая книга посвящена событиям 1018 года и осталась незаконченной.

В своём произведении автор много место уделяет истории Мерзебургского епископства. Очень важное значение также имеют известия о польско-германских войнах 1003—1018 годов, а также сообщения по истории Руси — в «Хронике» содержатся уникальные известия по древнерусской истории конца княжения Владимира Святославича, а также о периоде междоусобиц его сыновей.

Источники для написания «Хроники»

Для написания первых книг, Титмар использовал некоторые существовавшие в его время источники. В первую очередь, это «История саксов» Видукинда Корвейского, которая послужила первоначальным источником для первых книг. Во второй половине 1013 года в руках Титмара оказались «Кведлинбургские анналы», которые стали основным источником для написания четвёртой книги, а также последних глав шестой книги, в которой данные о событиях 1012—1013 годов перенесены из соответствующих статей анналов. Кроме того, на основании анналов Титмар дополнил некоторые лакуны первых трёх книг. Ещё одним источником стал синодик Мерзебургской церкви.

Однако основным источником для написания «Хроники» Титмара стала устная информация о происходящих событиях.

Публикации и переводы «Хроники»

В отличие от многих других средневековых хроник и анналов, сохранился исходный текст «Хроники» — так называемый «Дрезденский кодекс» (cod. Dresdensis R 147). Он написан на пергаменте. Известно, что епископ Мерзебурга Вернер в 1091 году подарил рукопись монастырю святого Петра в Альтенбурге. После ликвидации монастыря в 1562 году благодаря декану Мерзебургского собора Сигизмунду фон Линденау «Хроника» оказалась в соборной библиотеке. В 1563 году курфюрст Саксонии Август распорядился передать рукопись мейсенскому историку Гаю Фабрицию. Позже тот вернул «Хронику» в архив курфюрста. В 1832 году рукопись была передана в Дрезденскую королевскую библиотеку. В в настоящее время находится в Саксонской земской библиотеке Дрездена.

Первоначально рукопись состояла из 207 листов, которые были сведены в 26 тетрадей: 21 тетрадь содержала по 8 листов, в пятой и двадцать третьей — по 4 листа, шестнадцатая, семнадцатая и восемнадцатая — по 10 листов. В восьмую тетрадь автор позже добавил ещё один лист. К 1574 году, когда курфюрст Август распорядился об издании рукописи, в ней было утеряно 15 листов: 2 первых листа из первой тетради, 4 внутренних листа девятнадцатой тетради, полностью тринадцатая тетрадь и первый лист семнадцатой тетради. После 1789 года рукопись была переплетена в кожаный красный переплёт.

Рукопись сильно пострадала во время бомбардировок Дрездена во время Второй мировой войны, однако сохранилось факсимильное издание рукописи, предпринятое в 1905 году.

В 1120 году в саксонском монастыре Корвай был создан сборник, в состав которого вошла и «Хроника» Титмара. До настоящего времени дошёл список этого сборника XIV века — Брюссельский (или Антверпенский) кодекс (Nr. 7503-7518). В 1612 году рукопись была подарена колледжу иезуитов в Падеборне, откуда она в XVII веке была обменена и оказалась в Антверпенской библиотеке Болландистов, которая в 1827 году была присоединена к Брюссельской королевской библиотеке, где он сейчас и хранится. По сравнению с «Дрезденским кодексом», Брюссельский кодекс не является точным списком «Хроники», он подвергся как стилистической переработке, так и содержит поздние вставки. Однако данное издание позволяет заполнить утерянные листы «Дрезденского кодекса».

Высказывались предположения, что существовало ещё два или три списка «Хроники». Один из них в 1516 году мог храниться в монастыре Нойверк около Галле. Также упоминалось, что отрывки хранились в университетской библиотеке в Вене и в монастырской библиотеке в Раугерне около Брюна. Однако достоверность этих сведений неизвестна.

В 1570 году курфюрст Саксонии Август передал «Дрезденский кодекс» своему историографу, виттенбергскому профессору Петру Альбину, чтобы тот при содействии другого профессора, Рейнера Рейкенциуса издал «Хронику». Работа была закончена 18 декабря 1574 года, а само издание осуществлено в 1580 году. Данное издание содержало погрешности, ошибки и пропуски.

Следующее издание было предпринято в 1667 году Иоахимом Иоганном Мадером. За основу было взято издание Рейкенциуса и Альбина, был исправлены некоторые ошибки, однако и в нём было добавлено много ошибок и опечаток.

На русском языке

На русском языке существует 2 издания полного перевода «Хроники»:

• Титмар Мерзебургский. Хроника / Пер. с лат. И. В. Дьяконова. — М.: SPSL — «Русская панорама», 2005. — 254 с. — (MEDIÆVALIA: средневековые литературные памятники и источники). — 1 500 экз. — ISBN 5-93165-075-X.
• Титмар Мерзебургский. Хроника / Пер. с лат. И. В. Дьяконова. — 2-е издание, исправленное. — М.: SPSL — «Русская панорама», 2009. — 254 с. — (MEDIÆVALIA: средневековые литературные памятники и источники). — 1 500 экз. — ISBN 978-5-93165-222-1.

Кроме того, на русском языке неоднократно публиковались отрывки «Хроники», посвящённые известиям о истории Руси.

Литература

• Фортинский Ф. Я. [books.google.ru/books?id=mgosAQAAIAAJ&q=Фортинский+Титмар+Мерзебургский+и+его+Хроника&dq=Фортинский+Титмар+Мерзебургский+и+его+Хроника&hl=ru&ei=LZSWTrX8HqPP4QSV5diEBA&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&sqi=2&ved=0CDUQ6AEwAA Титмар Мерзебургский и его хроника]. — СПб., 1872. — 201 с.
• Трилльмих Вернер. Епископ из Мерзебурга Титмар и его «Хроника» // Титмар Мерзебургский. Хроника // Пер. с лат. И. М. Дьяконова — 2-е издание, исправленное. — М.: SPSL — «Русская панорама», 2009. — С. 180—191. — ISBN 978-5-93165-222-1.
• Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия / Под ред. Т. Н. Джаксон, И. Г. Коноваловой и А. В. Подосинова. Том IV: Западноевропейские источники. Сост., пер. и коммент. А. В. Назаренко. — М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010. — 512 с. — ISBN 978-5-91244-013-7.

Отрывок, характеризующий Хроника Титмара Мерзебургского

Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.