Хронология древнегреческих мифов
Поделись знанием:
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.
Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.
Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Хронология греческих мифов представляет временную линию событий, известных по древнегреческим мифам, которые датируются согласно умозрительным представлениям учёных классического и позднеантичного периода, пытавшихся систематизировать дошедший до них набор историй. Приведенные даты в большинстве своем относятся к времени, предшествовавшему Тёмным векам, поэтому не подкрепляются никакими доказательствами, и если имеют некие пересечения с подлинными историческими событиями, то обычно лишь случайно.
Содержание
Характеристика источников
Нижеследующий список составлен на основе Хроники Евсевия-Иеронима, источниками которой в ранней части послужил труд хронографа Кастора (I в. до н. э.), который, в свою очередь, опирался на «Хронографию» Эратосфена.
При существовании нескольких версий в его источниках Евсевий обычно отмечает их под несколькими годами. К примеру, прибытие Ио в Египет, убийство Антея и основание Фив упоминаются трижды, похищение Европы — четырежды, дважды — основание Коринфа, основание Кносса, жизнь Прометея и др.
Даты правления царей Египта (по Манефону) и Ассирии, а также сведения о библейских персонажах не приводятся (см. Библейская хронология). Для царей указано начало их правления, как в оригинале.
Для сопоставления приведены данные более раннего сочинения — так называемой «Паросской хроники», составленной в 264 г. до н. э.
Датированные события
Эгиалей правил в Сикионе 52 года. Его именем названа Эгиалея (ныне Пелопоннес).
- 1 год Авраама (2016 год до н. э.): Европ — второй царь Сикиона, правил 45 лет. Авраам родился на 25 году его правления. Нин основал в земле ассирийцев город Нин, который называют Ниневия. К тому времени 16-я египетская династия (из Фив) правила 190 лет.
- 7 год Авраама (2010 до н. э.) — Маг Зороастр, царь Бактрии, с которым сражался Нин.
- 10 (2007) — Семирамида правила Ассирией 42 года. Построила много городов.
- 24 (1993) — Тельхин правил в Сикионе 20 лет.
- 44 (1973) — Апис правил в Сикионе 25 лет, его именем названа Апия (ныне Пелопоннес).
- 53 (1964) — Местный житель Крит первым стал править на Крите.
- 56 (1961) — Крит назван в честь Крита, одного из куретов, кем был похищен и воспитан Зевс. Они основали Кносс и храм Кибелы (имеется в виду Рея).
- 69 (1948) — Телксион правил в Сикионе 52 года.
- 121 (1896) — Эгидр правил в Сикионе 34 года.
- 130 (1887) — Некоторые датируют этим годом начало правления Крита.
- 155 (1862) — Фуримах правил в Сикионе 45 лет.
- 160 (1857) — Инах начал править Аргосом, 50 лет.
- 161 (1856) — Дочери Инаха Ио египтяне дали имя Исида и начали поклоняться ей. Река Инах в Аргосе названа по имени царя. Босфор назван от Ио.
- 166 (1851) — Хронограф Кастор заявляет, что проследил царей Аргоса от Инаха до Сфенеланта (сына Кротопа) на протяжении 382 лет.
- 180 (1837) — На Аписа в Египте смотрели как на бога и назвали его Серапис.
- 200 (1817) — Левкипп правил в Сикионе 53 года.
- 210 (1807) — Начал править царь Аргоса Фороней, 60 лет. Сын Инаха и Ниобы, установил законы и суды (по некоторым, Ниоба — его дочь). Платон упоминает время Форонея в «Тимее».
- 223 (1794) — Фессал, сын Грека, правит в Фессалии.
- 226 (1791) — Зевс возлежал с Ниобой (первой из женщин), от которой родился Апис, которого прозвали Серапис.
- 230 (1787) — Фелкисии и кариатийцы начали войну против Форонея и паррасиев. (комментарий — речь о тельхинах и карийцах)
- 237 (1780) — Огиг основал Элевсин в Аттике, которая тогда называлась Актой. На озере Тритон появилась дева, которую греки назвали Афина.
- 253 (1764) — Мессап правил в Сикионе 47 лет.
- 260 (1757) — В правление Огига произошёл потоп. Основана Мессана, которую называют Мамертина.
- 270 (1747) — Апис правил Аргосом 35 лет.
- 271 (1746) — Апис, брат Эгиалея, отплыл в Египет.
- 279 (1738) — Тельхины, завоевав остров, основали Родос, который ранее назывался Офиуса.
- 282 (1735) — Апис основал Мемфис в Египте.
- 300 (1717) — Эрат правил в Сикионе 46 лет.
- 300 (1717) — Спарт, сын Форонея, основал Спарту.
- 305 (1712) — Арг правил Аргосом 70 лет.
- 332 (1685) — По мнению некоторых, жил Прометей, который создал людей. На самом деле он был мудрецом, и превратил их дикость и невежество в утонченность и познание.
- 346 (1671) — Племней правил в Сикионе 48 лет.
- 375 (1642) — Криасс правил Аргосом 54 года.
- 376 (1641) — В Аргосе Каллифий, сын Пиранта, впервые исполнил обязанности жреца.
- 380 (1637) — Атлант, брат Прометея, был прозван «астрологом», из-за его познаний о нём говорили, что он «держит небо».
- 394 (1623) — Орфополид правил в Сикионе 63 года.
- 400 (1617) — Жил местный житель Сир, от которого получила имя Сирия.
- 404 (1613) — Эфиопы, происходящие с реки Инд, поселились близ Египта.
- 429 (1588) — Форбант правил Аргосом 35 лет.
- 429 (1588) — Основан город Эпидавр.
- 431 (1586) — Некоторые пишут, что тогда жили Прометей, Эпиметей, Атлант, Аргос Панопт и Ио (дочь Прометея). Другие утверждают, что они жили во время Кекропа, а некоторые — что жили на 60 или 90 лет раньше Кекропа.
- 439 (1578) — Гемон первым правил в Фессалии.
- 441 (1576) — Форбант завоевал Родос.
- 443 (1574) — Геракл — первый, кто победил Антея в состязании в борьбе.
- 448 (1569) — Трохил — первый, кто запряг квадригу.
- 451 (1566) — Ксанф с Триопа основал Лесбос.
- 453 (1564) — Кидон правил на Крите.
- 457 (1560) — Марафий правил в Сикионе 30 лет.
- 457 (1560) — В Аттике, которая тогда называлась Акта, Кекроп, которого также называли Дифий, первым стал царем, правив 50 лет. От Кекропа до первой Олимпиады было 17 царей.
- 464 (1553) — Триоп правил Аргосом 46 лет.
- 466 (1551) — В правление Кекропа на акрополе выросло оливковое дерево, и Афины названы именем Афины. Кекроп был назван «двуприродным» либо из-за длины тела, либо потому, что знал два языка: египетский и греческий.
- 471 (1546) — Кекроп первым принёс в жертву быка и призвал Зевса; область назвали Кекропия.
- 474 (1543) — Куреты и корибанты основали Кносс: они открыли танец с оружием.
- 478 (1539) — Халдеи сражались с финикийцами.
- 480 (1537) — Мусей (у Иеронима Мусик), сын Евктея и нимфы, известен.
- 481 (1536) — Девкалион начал править над людьми, жившими у Парнаса.
- 483 (1534) — Состоялся суд перед Кекропом между Посейдоном и Афиной.
- 487 (1530) — Мараф правил в Сикионе 30 лет (по таблице — 20)
- 487 (1530) — Зевс возлежал с Ио, дочерью Иаса, чьим именем (либо от быка), назван Боспор.
- 488 (1529) — Кекроп основал Афины на Евбее, которые также называют Диада, этот город евбейцы называют Орхомен.
Времена после Девкалионова потопа
- 491 (1526) — Потоп, который произошёл в Фессалии во время Девкалиона, и большой пожар, который случился при Фаэтоне.
- 494 (1523) — В Эфиопии, согласно Платону, было много эпидемий.
- 498 (1519) — От Девкалиона, Эллина и Пирры те, кто ранее назывались греками, были прозваны эллинами, и Акта была названа Аттикой.
- 503 (1514) — Основан Коринф, ранее называвшийся Эфирой.
- 505 (1512) — По некоторым авторам, Ио прибыла в Египет, там была названа Исидой, и позже вышла замуж за Телегона, родив Эпафа.
- 506 (1511) — Эрисихтон построил храм Аполлона на Делосе.
- 507 (1510) — Эхирей правил в Сикионе 55 лет.
- 507 (1510) — Учрежден суд в Ареопаге.
- 507 (1510) — Геракл известен в Финикии под именем Десинея, как его называют каппадокийцы и элианы.
- 510 (1507) — Дионис (но не сын Семелы) открыл вино.
- 510 (1507) — Кротоп правил Аргосом 21 год.
- 510 (1507) — Кранай правил в Афинах 9 лет.
- 510 (1507) — В Египте правил Телегон.
- 511 (1506) — Орис, сын пастуха, седьмой потомок Инаха.
- 511 (1506) — По имени Аттиды, дочери местного жителя Краная, названа Аттика.
- 514 (1503) — На Крите правил Аптерас, который основал город (Аптеры).
- 519 (1498) — Амфиктион правил в Афинах 10 лет.
- 520 (1497) — Дионис (сын Девкалиона, но не сын Семелы), прибыл в Аттику, принят как гость Семахом и дал его дочери козью шкуру.
- 528 (1489) — Храм на Делосе построен Эрисихтоном (сыном Кекропа).
- 529 (1488) — Эпаф, сын Зевса и младшей Ио, основал Мемфис, когда правил в Нижнем Египте.
- 529 (1488) — Эрихтоний правил в Афинах 50 лет.
- 530 (1487) — Лакедемон, сын Семелы, основал Лакедемон.
- 531 (1486) — Сфенел правил Аргосом 11 лет. Евсевий приводит цитату из хронографа Кастора, согласно которому Сфенел был изгнан Данаем.
- 532 (1485) — Жил Эрихтоний (сын Гефеста и Афины), которого Гомер называет Эрехтей.
- 534 (1483) — Аркад (сын Зевса и Каллисто), вновь подчинив пеласгов, называет область Аркадией.
- 537 (1480) — Египет, ранее называвшийся Аэрия, получает название от царя Египта.
- 540 (1477) — Дардан основал Дарданию.
- 542 (1475) — В Аргосе правит Геланор, но его лишают власти аргивяне, и царем становится Данай. Данай правит 50 лет.
- 543 (1474) — Данай делает Аргос изобильным водой.
- 546 (1471) — Эрихтоний впервые запрягает колесницу четырьмя лошадьми. Евсевий поясняет, что он был первым лишь в Греции, среди других народов это уже существовало.
- 550 (1467) — Данай с помощью 50 дочерей убивает 50 сыновей Египта, лишь Линкей спасается.
- 556 (1461) — На Крите правит Лапис.
- 559 (1458) — Бусирид, сын Посейдона и Ливии (дочери Эпафа), устанавливает тиранию, убивая путешественников.
- 562 (1455) — Коракс правил в Сикионе 30 лет.
- 563 (1454) — Феникс и Кадм, высланные из Фив Египетских в Сирию, правят в Тире и Сидоне.
- 567 (1450) — Флегий сжигает храм в Дельфах.
- 570 (1447) — На Крите правит Астерий.
- 572 (1445) — Зевс возлежит с Европой, дочерью Феникса. Астерий, царь Крита, берет её в жены и усыновляет Миноса, Радаманфа и Сарпедона.
- 579 (1438) — Пандион правит в Афинах 40 лет. Сын Эрихтония, его дочери Прокна и Филомела.
- 582 (1435) — В Аргосе Гипермнестра исполняет обязанности жрицы.
- 583 (1434) — Радаманф и Сарпедон — цари ликийцев.
- 584 (1433) — Похищение Европы.
- 587 (1430) — Кадм царствует в Фивах. От его дочери Семелы рожден Дионис. В его правление жил певец Лин.
- 592 (1425) — Эпопей правил в Сикионе 35 лет.
- 592 (1425) — Основаны города Мелос, Пафос, Фасос и Каллиста.
- 592 (1425) — Линкей правит Аргосом 41 год.
- 592 (1425) — Феникс основывает Вифинию, которую раньше называли Мариандиной.
- 596 (1421) — Лин из Фив, а также Зеф и Амфион, известны в музыкальном искусстве.
- 599 (1418) — Жили идейские дактили, которые открыли железо.
- 601 (1416) — Амфион и Зеф царствуют в Фивах.
- 602 (1415) — В Дардании правит Эрихтоний.
- 603 (1414) — Происходят события, которые связывают с Деметрой (которую отождествляют с Исидой) и Данаей.
- 608 (1409) — Сисиф основывает город Эфиру, который ныне называется Коринфом.
- 609 (1408) — Гармония похищена Кадмом.
- 611 (1406) — Минос, сын Европы, правит на Крите.
- 612 (1405) — Основаны Кадмея и Сида в Киликии.
- 613 (1404) — Келей правит в Элевсине. Филохор дает рационалистическое истолкование мифа о Триптолеме, говоря, что его корабль имел изображение крылатого змея и привез в город зерно.
- 619 (1398) — Ахей основывает Ахайю.
- 619 (1398) — Эрехтей правит Афинами 50 лет. Сын Пандиона, в его правление начались мистерии.
- 619 (1398) — Пелоп правит Аргосом 59 лет, его именем назван Пелопоннес.
- 620 (1397) — Рассказ о Персефоне, которую похитил Аидоней — на самом деле Орк, царь молоссов. Его огромного пса звали Кербер, и он съел Пирифоя (по Филохору).
- 627 (1390) — Лаомедонт правил в Сикионе 40 лет.
- 629 (1388) — Семелой рожден Дионис, которого по-латыни называют Либер.
- 630 (1387) — Фракиец Борей, сын Астрея, похищает Орифию, дочь Эрехтея. Мифы называют его северным ветром. Начало мистерий.
- 633 (1384) — События, которые рассказывают о Персее.
- 635 (1382) — Фрикс и Гелла бегут от козней мачехи на корабле со знаком барана (ссылка на Палефата).
- 642 (1375) — Кадм изгнан из Фив, правят Амфион и Зеф.
- 643 (1374) — События, которые рассказывают о Прокне и Филомеле.
- 647 (1370) — Война, произошедшая при Евмолпе.
- 650 (1367) — Известен провидец Мелампод.
- 652 (1365) — В Дардании правит Трос, чьим именем названы троянцы.
- 655 (1362) — Сообщают, что в Дельфах пророчица Фемоноя первой воспела будущее в гекзаметрах.
- 656 (1361) — Прет правил Аргосом 17 лет.
- 657 (1360) — Тантал правил фригийцами, которые ранее назывались меонийцами.
- 659 (1358) — Из-за похищения Ганимеда начинается война между его отцом Тросом и Танталом, о чём писал Фанокл. Об этом изобретена басня о Зевсе.
- 665 (1352) — Титий пирует с Танталом. Титий жил во времена Лето, матери Аполлона, который вместе с Гераклом служил Адмету.
- 665 (1352) — Происходят события, которые рассказывают о Фриксе и Меликерте. Учреждены Истмийские игры.
- 667 (1350) — Сикион правил в Сикионе 45 лет.
- 669 (1348) — В Афинах правит Кекроп младший (брат Эрехтея) 40 лет.
- 669 (1348) — Пелоп женится на Гипподамии.
- 671 (1346) — Персей сражается против персов, держа голову Горгоны. Согласно Дидиму, она была очень красива.
- 673 (1344) — Акрисий правит Аргосом 31 год.
- 675 (1342) — Пегас — это лошадь некоей женщины, либо, по Палефату, корабль Беллерофонта.
- 681 (1336) — В Ливии основан город Кирена.
- 684 (1333) — Известен силач Ион, от которого афинян прозвали ионийцами.
- 686 (1331) — Деяния Персея.
- 687 (1330) — Дионис(ий) сражается с индийцами и основывает город Нису у реки Инд.
- 690 (1327) — В Фивах правит Амфион. Некоторые его слушатели были похожи на камни.
- 696 (1321) — По некоторым, Кадм правит в Фивах.
- 698 (1319) — Европа увезена критянами в корабле со знаком быка.
- 700 (1317) — Пелоп правит Пелопоннесом и руководит Олимпийскими играми. Начав войну с Илионом, он побежден Дарданом.
- 701 (1316) — Согласно Палефату, спарты образуют союз против Кадма.
- 705 (1312) — Конец династии царей Аргоса. Власть переходит к Пелопу, правившему 59 лет, а затем к Еврисфею, правившему 45 лет.
- 705 (1312) — После Акрисия, в Микенах были следующие цари: Персей, Сфенел, Еврисфей, Атрей, Фиест, Агамемнон, Эгист, Орест, Тисамен, Пенфил, Комет.
- 707 (1310) — Мидас правит во Фригии.
- 709 (1308) — Ил основал Илион.
- 709 (1308) — Пандион правит в Афинах 25 лет.
- 710 (1307) — Персей, нечаянно убив Акрисия, покидает Аргос и царствует.
- 712 (1305) — Полиб правил в Сикионе 40 лет.
- 713 (1304) — Лай похищает Хрисиппа.
- 715 (1302) — Построен храм в Элевсине.
- 719 (1298) — Некоторые датируют этим годом деяния Диониса, связанные с Индией, а также Ликурга, Актеона и Пенфея. Согласно поэту Динарху, он убит в битве против Персея. Его могила в Дельфах.
- 731 (1286) — Основан Милет.
- 732 (1285) — По некоторым авторам, похищена Европа (дочь Агенора).
- 734 (1283) — Пандион бежит из-за заговора Метионидов.
- 734 (1283) — В Афинах Эгей (сын Пандиона) правит 48 лет.
- 734 (1283) — Известен Филаммон из Дельф, который впервые установил хоровой танец у Пифии.
- 735 (1282) — Сказания о искусном скульпторе Дедале, который с сыном Икаром бежал от Миноса на корабле.
- 746 (1271) — Основан Кизик.
- 747 (1270) — Сказание об аргонавтах.
- 748 (1269) — После Пелопа Атрей и Фиест разделили власть над Пелопоннесом.
- 751 (1266) — Путешествие аргонавтов.
- 752 (1265) — Известен фракиец Орфей, чьим учеником был Мусей, сын Евмолпа.
- 752 (1265) — Инах правил в Сикионе 42 года.
- 753 (1264) — Известен Лин, учитель Геракла.
- 755 (1262) — Рассказ о Гипсипиле с Лемноса.
- 755 (1262) — Атрей и Фиест правят в Микенах 65 лет.
- 755 (1262) — Еврисфей правит в Микенах 40 лет.
- 756 (1261) — Рассказ о сфинксе и Эдипе, а также об аргонавтах, среди которых были Геракл, Асклепий, Кастор и Полидевк. Палефат пишет, что Сфинкс — это жена Кадма, бежавшая от коварства Гармонии.
- 767 (1250) — Минос владеет морем и дает законы критянам, как сообщает Парадий.
- 770 (1247) — Известен Фамирид, сын Филаммона.
- 772 (1245) — Геракл завершает свои подвиги, убивает Антея, разоряет Илион.
- 776 (1241) — Война между кентаврами и лапифами. Согласно Палефату, это воители из Фессалии.
- 781 (1236) — После Лаомедонта начинает править Приам.
- 782 (1235) — Тесей правит в Афинах 30 лет.
- 782 (1235) — Колхидянка Медея покидает Эгея.
- 783 (1234) — Война семерых против Фив.
- 783 (1234) — Андрогей обманом убит в Афинах.
- 785 (1232) — Рассказ о Минотавре, который, согласно Филохору, был учителем Миноса по имени Тавр.
- 794 (1223) — Фест правил в Сикионе 8 лет.
- 795 (1222) — Тесей похищает Елену. Её возвращают её братья, которые пленят мать Тесея.
- 798 (1219) — Тесей организует синойкизм и изгнан остракизмом, который сам и учредил.
- 802 (1215) — Минос установил законы и правила.
- 802 (1215) — Адраст правил в Сикионе 4 года.
- 803 (1214) — Согласно Филистию, Зор и Карфаго из Тира основали Карфаген.
- 805 (1212) — Геракл установил Олимпийские игры, от которых до 1 Олимпиады прошло 430 лет.
- 806 (1211) — Полифид правил в Сикионе 31 год.
- 807 (1210) — Тесей как беглец покидает Афины.
- 809 (1208) — Война амазонок против Фив.
- 810 (1207) — Рассказ о Мелеагре и калидонском вепре.
- 812 (1205) — В Афинах Менесфей (сын Петея) правит 23 года.
- 813 (1204) — Минос, приплыв на Сицилию, убит дочерьми Кокала.
- 816 (1201) — Атрей правит в Аргосе.
- 817 (1200) — Федра влюбляется в Ипполита.
- 818 (1199) — В Ливии Геракл убивает Антея.
- 819 (1198) — Менелай правит в Лакедемоне.
- 820 (1197) — Агамемнон правит в Микенах 35 лет, на 18 год его правления взята Троя.
- 820 (1197) — Эпигоны начинают войну против Фив.
- 821 (1196) — Больной Геракл приказывает сжечь себя на 52 году своей жизни (по некоторым, он погиб на 30-м году жизни).
Времена после начала Троянской войны
- 826 (1191) — Александр похищает Елену. Из-за яблока начинается десятилетняя Троянская война.
- 832 (1185) — Мемнон и амазонки приходят на помощь Приаму.
- 835 (1182) — Падение Трои.
- 835 (1182) — Менесфей умирает на Мелосе, возвращаясь из-под Трои. После него в Афинах правит Демофонт 33 года. От первого года Кекропа до 23-го года Менесфея прошло 375 лет.
- 835 (1182) — Фуорида, царя Египта, которого Гомер называет Полибом, мужем Алкандры, посещают Менелай и Елена.
- 837 (1180) — Пеласг правил в Сикионе 20 лет.
- 838 (1179) — На третий год после взятия Трои (или, по некоторым, на восьмой год), Эней правит латинами, которых позднее назвали римлянами, 3 года. До него Янус, Сатурн, Пик, Фавн и Латин правили в Италии около 150 лет.
- 841 (1176) — Асканий правит 38 лет.
- 841 (1176) — Эгисф правит в Микенах.
- 842 (1175) — Лидийцы владеют морем.
- 842 (1175) — В Микенах после убийства Эгисфа Орест правит 15 лет.
- 843 (1174) — Асканий основывает Альбу.
- 845 (1172) — Согласно Палефату, Скилла — это тирренская трирема, а сирены — это гетеры.
- 851 (1166) — Асканий основал Альба-Лонгу, оставив царство своей мачехе Лавинии.
- 857 (1160) — Зевксипп правил в Сикионе 31 год.
- 857 (1160) — Пирр убит Орестом в храме Аполлона в Дельфах из-за измены жреца Махерея. Некоторые утверждают, что в это время жил Гомер.
- 860 (1157) — В Микенах правит Тисамен.
- 863 (1154) — Сыновья Гектора вновь захватывают Илион, изгнав потомство Антенора, Гелен оказывает им помощь.
- 868 (1149) — Оксинт правит в Афинах 12 лет.
- 868 (1149) — По некоторым авторам, происхождение Гераклидов.
- 871 (1146) — Амазонки сжигают храм в Эфесе.
- 875 (1142) — Впервые проводятся Ликийские игры.
- 880 (1137) — Афидант правит в Афинах 1 год. Евсевий приводит цитату из Кастора: тот проследил правителей Афин от Эрехтеидов до Фимета 429 лет. После него правил Меланф, сын Андропомпа.
- 881 (1136) — Фимет правит в Афинах 8 лет.
- 888 (1129) — Конец царской власти в Сикионе после 962 лет. Начали править жрецы Карнея. Шесть жрецов правили 33 года (см. de:Karneenpriester), затем Харидем бежал, не в силах исполнять эти обязанности.
- 888 (1129) — Беотиец Ксанф вызвал на бой Фимета, тот отказался, царем стал Меланф. В память об этом празднуются Апатурии.
- 889 (1128) — Меланф правит в Афинах 37 лет.
- 913 (1104) — По мнению некоторых, тогда жил Гомер (так у Кратета). Согласно Эратосфену, он жил через 100 лет после взятия Трои; по Аристарху — во время Ионийского переселения, либо через 100 лет. По Филохору, через 180 лет после взятия Трои, в архонтство Архиппа. По Аполлодору, через 240 лет после падения Трои; по некоторым другим, через 400 лет, незадолго до начала Олимпиад.
Времена после вторжения Гераклидов
Если специальная сноска отсутствует, источником является «Хроника Евсевия», которая сама компилирует несколько источников.
- 919 (1098) — Приход Гераклидов в Пелопоннес.
- 923 (1094) — Еврисфей и Прокл захватывают Спарту.
- 932 (1085) — Ионийцы бегут в Афины.
- 1084 (?) — По Эратосфену, Гомер родился через 100 лет после взятия Трои[1].
- 937 (1080) — Война пелопоннесцев против афинян.
- 940 (1077) — Вторжение в Азию амазонок и киммерийцев.
- 947 (1070) — Война пелопоннесцев против афинян.
- 949 (1068) — Кодр предал себя смерти по предсказанию оракула.
- 960 (1057) — Пеласги господствуют над морем.
- 964 (1053) — Основана Магнесия в Азии.
- 967 (1050) — Основана Микена (или Кумы) в Италии[2]. Рассказ об основании города и имена ойкистов приводит Страбон, считающий его древнейшей колонией[3][4].
- 971 (1046) — Основана Мирина[2].
- 972 (1045) — Андроник основал Эфес[2].
- 1044/43 — Основание Ионии по датировке Эратосфена[5].
- 978 (1039) — Кархедон из Тира основал Карфаген; по мнению других, город основала его дочь Дидона через 143 года после Троянской войны.
- 981 (1036) — Ионийское переселение, в котором, как пишут некоторые, участвовал Гомер[2]. Согласно Аристарху, Гомер жил через 140 лет после падения Трои[6].
- 1000 (1017) — Некоторые говорят, что в это время жили Гомер и Гесиод[7].
- 1003 (1014) — По некоторым авторам, Дидона основала Карфаген.
- 1011 (1006) — Фракийцы господствуют над морем в течение 19 лет.
- 1004 (?) — По Филохору, от взятия Трои до рождения Гомера прошло 180 лет[8].
- 1031 (986) — Основан Самос, а Смирна становится городом[7].
- 984 (?) — По Евфимену и Архемаху, Гомер и Гесиод жили через 200 лет после взятия Трои[9].
- 1044 (973) — Фракийцы, перейдя через Стримо, занимают Бебрикию, которая теперь называется Вифинией[7].
- 1050 (967) и 1054 (963) — Фракийцы господствуют над морем.
- 1101 (916) — Родосцы господствуют над морем, в течение 23 лет.
- 1104 (913) — Согласно латинской истории, поэт Гомер был современником царя латинов Агриппы. По Аполлодору-грамматику и Евфорбу-историку, Гомер жил за 124 года до основания Рима, согласно же Корнелию Непоту — за 100 лет до первой Олимпиады[10]. По Аполлодору, Гомер жил через 100 лет после вывода ионийских колоени и был современником Ликурга и спартанского царя Агесилая I[11]. По «Паросской хронике», творчество Гомера относится к 906/05 годам, Гесиод жил на 30 лет раньше[12].
- 894 — По «Паросской хронике», аргосец Федон начал чеканить монету и изготовил весы[13].
- 894—290 годом после взятия Трои историк Диевхид датировал жизнь Ликурга[14].
- 1125 (892) — Фригийцы господствуют над морем (пятые), 25 лет.
- 1134 (883) — Ликург известен.
- 1152 (865) — Киприоты господствуют над морем (шестые), 32 года.
- 1167 (850) — Некоторые говорят, что в это время был основан Карфаген.
- 1180 (837) — Финикийцы господствуют над морем (седьмые), 45 лет.
- 1197 (820) — Ликург Спартанский составляет законы для лакедемонян.
- 1203 (814) — Сгорел храм Юноны (Геры?).
- Около 810 — Дата Ликурга, извлекаемая из Фукидида (хотя имя Ликурга Фукидид не упоминает). Он говорит: «около 400 лет или несколько больше» до конца Пелопоннесской войны[15][16].
- 1208 (809) — Согласно Порфирию, известен Гесиод.
- 1219 (798) — Фидон из Аргоса вводит меры и веса.
- 1221 (796) — По мнению Аполлодора, приняты законы Ликурга.
- 1228 (789) — В Коринфе построена первая трирема.
- 1233 (784) — После финикийцев, египтяне господствовали над морем.
Другие данные об архаическом периода из Евсевия приводятся в статьях:
Данные «Паросской хроники»
- 1318 (1581/0) — В Афинах воцарился Кекроп, и область Актика стала называться Кекропией.
- 1310 (1573/2) — Девкалион воцарился в Ликорее возле Парнаса.
- 1268 (1531/0) — В царствование Краная в Афинах была тяжба между Аресом и Посейдоном из-за Галиррофия, и получил название Ареопаг.
- 1265 (1528/7) — В царствование Краная Девкалион бежал от потопа в Афины и основал святилище Зевса Олимпийского.
- 1258 (1521/0) — В царствование Амфиктиона в Афинах Девкалион воцарился в Фермопилах и принес жертвы, установив амфиктионию.
- 1257 (1520/19) — В царствование Амфиктиона Эллин воцарился во Фтиотиде и греки получили имя эллинов.
- 1252 (1515/4) — В царствование Амфиктиона Кадм (сын Агенора) прибыл в Фивы и построил Кадмею.
- 1242 (1505/4) — 50-весельный корабль, построенный Данаем, прибыл из Египта в Элладу.
- 1242 (1505/4) — Эрихтоний на первых Панафинеях запряг колесницу; в Кибелах явилось изваяние Матери Богов; фригиец Гиагнис изобрел флейту.
- (лакуна на месте даты) В царствование Пандиона Минос первый воцарился на Крите и основал Аполлонию, а идейские дактили Келмий и Дамнаменей нашли на Иде железо.
- 1145 (1408/7) — В царствование Эрехтея Деметра прибыла в Афины и открыла урожай, а возделал землю Триптолем, сын Келея и Неэры.
- 1142 (1405/6) — Триптолем собрал посеянный урожай в Рарии.
- 1135 (1398/7) — Орфей обнародовал свои творения, а Деметра отправилась на поиски дочери.
- 111* (лакуна в тексте, 1370-е) — В царствование Эрехтея Евмолп учредил таинства в Элевсине и обнародовал творения своего отца Мусея.
- 1062 (1325/4) — В царствование Пандиона (сына Кекропа) впервые состоялось очищение.
- (лакуна в тексте) — В царствование Пандиона в Элевсине учреждены гимнические состязания; в Аркадии впервые состоялись Ликеи.
- 1031 (1294/3) — В Афинах случился неурожай, и Аполлон повелел им принять решение Миноса.
- 995 (1258/7) — Тесей учредил государственное устройство и демократию, а также Истмийские игры после убийства Синиса.
- 992 (1255/4) — Поход амазонок в Аттику.
- 987 (1250/49) — Поход семерых против Фив и учреждение Немейских игр.
- 954 (1217/6) — На 13-м году царствования в Афинах Менесфея эллины отправились против Трои.
- 945 (1208/7) — На 22-м году царствования Менесфея взята Троя, на седьмой день до окончания фаргелиона.
- 944 (1207/6) — В царствование Демофонта в Афинах состоялась тяжба между Орестом и Эригоной из-за убийства Эгисфа и Клитемнестры, Орест был оправдан.
- 938 (1201/0) — Тевкр основал Саламин на Кипре.
- 813 (1076/5) — На 13-м году архонтства Медонта в Афинах Нелей основал города Ионии и учредил Панионии.
Напишите отзыв о статье "Хронология древнегреческих мифов"
Примечания
- ↑ Климент. Строматы I 117, 7
- ↑ 1 2 3 4 Хроника Евсевия. — С. 115.
- ↑ Страбон. География V 4, 4 (стр.243)
- ↑ Ливий. История Рима VIII 22, 6.
- ↑ Климент. Строматы I 138, 1.
- ↑ Климент. Строматы I 117, 2.
- ↑ 1 2 3 Хроника Евсевия. — С. 119.
- ↑ Климент. Строматы I 117, 1.
- ↑ Климент. Строматы I 117, 4—5.
- ↑ Хроника Евсевия. — С. 131.
- ↑ Климент. Строматы I 117, 3.
- ↑ Паросская хроника 29
- ↑ Паросская хроника 30
- ↑ Климент. Строматы I 119, 4.
- ↑ Фукидид. История I 18, 1.
- ↑ Кембриджская история древнего мира. — Т. 3. Ч.3. — М., 2007. — С. 385.
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Хронология древнегреческих мифов
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.
Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.
Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
