Хронология истории Древнего Рима
Поделись знанием:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
- 753 - Основание Рима.
- 753-715 до н. э. Правление Ромула в Риме.
- 716-673 до н. э. В Риме царствует Нума Помпилий.
- 673-641 до н. э. В Риме царствует Тулл Гостилий.
- 641-616 до н. э. В Риме царствует Анк Марций.
- 616-510 до н. э. Рим был захвачен этрусками. Правление в Риме этрусских царей Тарквиниев.
- 616-578 до н. э. В Риме царствует Тарквиний Приск.
- 578-534 до н. э. В Риме царствует Сервий Туллий, знаменитый проведенными им реформами: установлением цен и делением на центурии.
- 534-510 до н. э. В Риме царствует Тарквиний Гордый.
- 524 до н. э. Этруски потерпели поражение в морском бою с греками у берегов Кампании. Начало заката этрусков и возвышения римлян.
- 510 до н. э. Свержение этрусского владычества. Установление республиканского строя. Военно-политическая власть перешла к консулам.
- 508 до н. э. Договор между Римом и Карфагеном о разделе сфер влияния.
- 496-493 до н. э. Первая Латинская война городов Лация против гегемонии Рима.
- 494 до н. э. Уход плебеев из Рима. Установление народного трибуната.
- 486 до н. э. Аграрный закон Спурия Кассия о наделении землей нуждающихся плебеев и латинских союзников Рима.
- 460-440 до н. э. Восстание сикулов.
- 451-450 до н. э. Под давлением римских плебеев коллегия осуществляет первую фиксацию римского права — «Законы XII таблиц», основа римского законодательства.
- 449 до н. э. Повторный уход плебеев. Консулы проводят законы, существенно снижающие патрицианское господство в Риме.
- 445 до н. э. Разрешение браков между патрициями и плебеями, — закон трибуна Канулея.
- 444 до н. э. Учреждение шести военных трибунов с консульской властью и допущение к этой должности плебеев.
- 443 до н. э. Учреждение в Риме должности цензоров.
- 439 до н. э. Казнь Спурия Мелия, обвиненного в стремлении к единовластию.
- 409 до н. э. Избрание квесторов из плебеев.
- 406-396 до н. э. Третья (последняя) война с этрусским городом Вейи.
- 390 до н. э. (или 387) Поражение римлян, захват галлами Рима.
- 367 до н. э. Законы Лициния-Секстия об установлении земельного максимума, облегчение долговых обязательств, допущение плебеев к консульству, установление должностей претора и куриального эдила. Избрание первого консула-плебея Люция Секста Латерна.
- 356 до н. э. В Риме назначен первый диктатор из плебеев.
- 351 до н. э. В Риме избран первый цензор из плебеев.
- 350 Начало чеканки медной монеты в Риме.
- 343-341 до н. э. Первая Самнитская война между Римом и союзом древнеиталийских племен за господство в Центральной Италии.
- 340-338 до н. э. Вторая Латинская война городов Латинского союза против гегемонии Рима.
- 337 до н. э. Плебеи допущены к должности претора.
- 327-304 до н. э. Вторая Самнитская война.
- 326 до н. э. Закон о запрещении долгового рабства римлян, — закон трибуна Петелия.
- 312 до н. э. Реформа цензора Аппия Клавдия о допущении плебеев в первый класс центуриатных организаций. Строительство Аппиевой дороги и первого водопровода.
- 306 до н. э. Договор Рима с Карфагеном о сферах влияния (Рим — в Италии, Карфаген — на острове Сицилия).
- 300 до н. э. (296 до н. э.) Закон о допущении плебеев к жреческим должностям понтифика и авгура, закон трибунов Огульниев.
- 298 до н. э.-290 до н. э. Третья Самнитская война. Рим утвердил своё господство в Центральной Италии.
- 287 до н. э. Закон о полном юридическом равенстве плебеев и патрициев (завершение борьбы плебеев с патрициями).
- 280 до н. э.-275 до н. э. Войны с эпирским царём Пирром.
- 272 до н. э. Покорение Таррента римлянами. Первое посольство Рима в Египте.
- 268 до н. э. Начало чеканки серебряной монеты.
- 265 до н. э. Взятие Вольсиний, окончательное покорение римлянами Апеннинского полуострова.
- 264-241 до н. э. Первая Пуническая война между Римом и Карфагеном за господство в Сицилии
- 238 до н. э. Захват островов, принадлежащих Карфагену.
- 232 до н. э. Аграрные законы Гая Фламиния о разделе общественных земель в Пицене и на севере Италии.
- 229-228 до н. э. Первая война с иллирийцами. Начало римской экспансии на Балканский полуостров.
- 227 до н. э. Образована римская провинция Сицилия и Корсика.
- 223-222 до н. э. Поход в Северную Италию.
- 220 до н. э. Построена Фламиниева дорога. Закон трибуна Клавдия, ограничивающий торговую деятельность нобилей.
- 218-201 до н. э. Вторая Пуническая война. Вначале поражения, но с 212 до н. э. инициатива перешла к римлянам.
- 215-205 до н. э. Первая Македонская война за гегемонию в Греции.
- 200-197 до н. э. Вторая Македонская война. Греция оказалась под властью Рима.
- 195-190 до н. э. (192-188 до н. э.) Война с Антиохом III.
- 171-168 до н. э. Третья Македонская война. Македонское царство уничтожено.
- 149-146 до н. э. Третья Пуническая война. Захват и разрушение Карфагена.
- 149-146 до н. э. Подчинение Греции.
- 149 до н. э. Закон Кальпурия против вымогательств в провинциях.
- 146 до н. э. Ахейская война. Война Ахейского союза с Римом. Взятие и сожжение Коринфа, конец независимости греков.
- 138-132 до н. э. Восстание рабов на Сицилии.
- 133-123 до н. э. Аграрное движение римского плебеса, реформы Гракхов.
- 123-121 до н. э. Гай Гракх выступил с широкой и продуманной программой демократических и аграрных реформ, противоречащих интересам сенатской знати.
- 113-101 до н. э. Борьба с нашествием германских племен. Сокрушительные поражения 113-105 до н. э. Коренная военная реформа Гая Мария (107-104 до н. э.). Создание профессиональной армии. Истребление племен.
- 111 до н. э. Принятие аграрного закона, закрепляющего частную собственность на землю мелких и средних землевладельцев. Закон Спурия Тория об отмене аграрных мероприятий Гракхов.
- 111-105 до н. э. Война с Нумидией, её расчленение и впадение в зависимость от Рима.
- 107 до н. э. Первое консульство Гая Мария, его военная реформа (проводил военно-политические реформы со 107 по 104 до н. э.).
- 103-100 до н. э. Выступление римских популяров с реформами, направленными против сенатской олигархии.
- 100 до н. э. Гай Марий в шестой раз становится консулом.
- 91-88 до н. э. Восстание италийцев против Рима. Восставшие потерпели поражение, но в результате население получило права римского гражданства.
- 90 до н. э. Закон Юлия о предоставлении прав римского гражданства италийским союзникам.
- 89 до н. э. Закон народных трибунов Плавция и Папирия о предоставлении гражданства италикам, сложившим оружие в течение двух месяцев.
- 89-84 до н. э. Первая Митридатова война.
- 88 до н. э. Гражданская война. Консул Луций Корнелий Сулла отказался подчиниться народному собранию и с боем овладел Римом.
- 83-81 до н. э. Вторая Митридатова война.
- 82-79 до н. э. Диктатура Суллы. Добровольно сложил полномочия.
- 78-77 до н. э. Римский консул двинулся на Рим, разбит последователями Суллы.
- 78 до н. э. Восстание Лепида.
- 74-63 до н. э. Третья Митридатова война.
- 71-71 до н. э. Восстание Спартака.
- 70 до н. э. Восстановление досулланской конституции.
- 67 до н. э. Ликвидация пиратства Гнеем Помпеем на Средиземном море.
- 64/63 до н. э. Присоединение Сирии к Риму. Окончательная ликвидация державы Селевкидов.
- 21.10.63 до н. э. Речь Цицерона в сенате, предопределившая провал заговора Катилины.
- 60-53 до н. э. Первый триумвират Помпей, Красс, Цезарь. Негласное соглашение о совместной борьбе за власть.
- 59 до н. э. Консульство Цезаря. Закон против вымогательств в провинциях.
- 05.04.56 до н. э. Укрепление триумвирата.
- 53 до н. э. Смерть Красса, распад первого триумвирата.
- 25.02.52 до н. э. Гней Помпей избран на год консулом без коллеги с чрезвычайными полномочиями.
- 10.01.49 до н. э.-45 до н. э. Гражданская война в Риме, установление диктатуры Цезаря.
- январь 45 до н. э. Реформа календаря.
- 15.03.44 до н. э. Заговор и убийство Цезаря. Консулат Марка Антония.
- 43-31 до н. э. Второй триумвират. Возобновление гражданской войны в Риме.
- 30 до н. э. Октавиан захватил Александрию. Самоубийство Марка Антония и Клеопатры VII. Покорение Октавианом Египта и превращение его в римскую провинцию. Окончание гражданской войны, единовластие императора Октавиана
- 14.01.27 до н. э-14 н. э. Император Август (до 27 года — Октавиан). Новый период Римской империи. Превращение Греции в римскую провинцию Ахайю. Сложение Октавианом чрезвычайных полномочий, формальное восстановление республики и юридическое оформление власти Октавиана. Получение им титула августа. Административные реформы Октавиана Августа, разделение провинций на императорские и сенатские.
- 2 до н. э. Закон об ограничении отпуска рабов на волю по завещаниям.
- 4 н. э. Новый закон об ограничении отпуска рабов на волю.
- 14-37 н. э. Император Тиберий. Опираясь на преторианскую гвардию, проводил автократическую политику. Добился улучшения финансового положения.
- 14 н. э. Ценз населения империи: около 5 млн римских граждан и 54 млн жителей в империи.
- 18.10.31-(37?) По приговору римского сената казнен главнокомандующий преторианцев.
- 16.03.37-24.01.41 Император Калигула, стремление к неограниченной власти, убит преторианцами.
- 41-54 Император Клавдий. Заложил основы имперской бюрократии, улучшил финансовое положение, упорядочил налогообложение. Отравлен женой Агриппиной.
- 54-68 Император Нерон. Сенат и император примирились до 59 года. Жестокий, репрессиями восстановил против себя разные слои общества. Послал Веспасиана на подавление восставшей Иудеи. Измена и мятеж преторианцев. Нерон покончил с собой и с ним прекратилась династия Юлиев-Клавдиев в Риме.
- июнь 68-январь 69 Император Гальба. Восстал против Нерона. Убит недовольной преторианской гвардией.
- 68-69 Мятеж преторианцев в Риме. Гражданская война. Сменились три императора — Гальба, Отон, Вителлий. Восстание Аникета в Трапезунде.
- 69-79 Император Веспасиан. Оставил Тита осаждать Иерусалим, а набранную для подавления восставшей Иудеи армию использовал для захвата власти в Риме. Шире распространял римское гражданство среди провинциалов.
- 79-13.09.81 Император Тит, сын Веспасиана. При жизни отца разрушил Иерусалим и сжёг Иерусалимский храм (70). На добычу, захваченную при разграблении Иудеи, и на средства от продажи повстанцев в рабство, воздвиг Колизей для гладиаторских боёв в Риме. 26.08.79 извержением Везувия разрушены и сожжены Геркуланум и Помпеи. Нестерпимые головные боли, вызванные, по-видимому, опухолью мозга, привели к ранней смерти императора.
- 81-96 Император Домициан, младший сын Веспасиана. Укрепление бюрократического аппарата и ущемление прав сената вызвало оппозицию. Убит в результате заговора. С ним прекратилась династия Флавиев в Риме.
- 96-98 Император Нерва. Сокращены налоги, между бедными распределены земельные участки.
- 98-117 Император Траян. Завоевательные войны. Почитался идеальным правителем в глазах рабовладельческой знати.
- 100 Наивысшее могущество Римской империи. Распространение христианства.
- 117—138 Император Адриан. Усиление императорской власти и централизация государственных учреждений. Переход от завоеваний к обороне границ. Подавление нового восстания в Иудее.
- 138—161 Император Антонин Пий. Продолжение политики Адриана.
- 161—180 Император Марк Аврелий. Согласие с сенатом, укрепление государственного аппарата.
- 180—192 Император Коммод. Опирался на преторианцев, преследовал сенаторов. Требовал для себя божеских почестей. Участвовал в боях гладиаторов. Убит заговорщиками. На нём закончилась династия Антонинов.
- 193—197 Борьба за императорский престол.
- 193—211 Император Септимий Север (солдатский). Пытался установить военную монархию, ослабить сенат. Казнил многочисленных врагов.
- 197 Репрессии против сенаторов, массовые земельные конфискации в провинциях, реформа в армии.
- 211—217 Император Каракалла. Убил брата. Давление на сенат, казни знати. Убит заговорщиками.
- 212 Эдикт Каракаллы о даровании римского гражданства всему свободному населению империи.
- 217—218 Император Макрин.
- 218—222 Император Элиогабал. Убит в результате заговора.
- 222—235 Император Александр Север. Государством правили его бабушка и мать, политика велась в согласии с сенатом, проведены мероприятия по укреплению крупного землевладения. Обострение отношений с армией привело к мятежу.
- 235—238 Император Максимин I Фракиец (солдатский). Удовлетворял нужды воинов в ущерб сенату и крупным землевладельцам. Погиб в результате мятежа.
- 238—244 Император Гордиан III.
- 244—249 Император Филипп Араб.
- 249—251 Император Деций (солдатский). Организовал систематическое преследование христиан.
- 251—253 Ожесточенная борьба за власть. Сменилось три императора.
- 253—259 Император Валериан.
- 255—260 Вторая война сасанидского Ирана с Римом.
- 260—268 Период политической анархии.
- 268—270 Император Клавдий II. Начальный период восстановления политического единства и могущества.
- 270—275 Император Аврелиан. Восстановил политическое единство (274).
- 276—282 Император Проб. Убит воинами.
- 284-1.05.305 Император Диоклетиан. Установление домината. Проведение военной реформы, увеличение армии, монетная, налоговая реформы, уменьшены размеры провинций. Стабилизировал положение. Отказался от власти.
- 293 Административные реформы
- 301 Эдикт о максимальных ценах на продовольственные и ремесленные изделия. Монетная реформа.
- 306—337 Император Константин I Великий (после многолетней междоусобной войны). Централизация государственного аппарата, поддержка христианской церкви при сохранении языческих культов.
- 311 Отменен антихристианский эдикт 306 года.
- 313 Миланский эдикт о свободном исповедании христианства.
- 20.05.325 1-й Вселенский собор христианской церкви.
- 11.05.330 Перенесение столицы в Константинополь.
- 337—351 Борьба за власть сыновей Константина I.
- 351—361 Император Константин II.
- 361—363 Император Юлиан Отступник. Сторонник языческой религии, которую реформировал.
- 363—364 Император Иовиан. Восстановил господствующее положение христианства.
- 364 С 364 по 375 шло массовое дезертирство солдат, рост числа разбойников, восстания крестьян, колонов, рабов.
- 379—395 Император Феодосий I Великий. В 380 утвердил господство ортодоксального христианства
- 395 Раздел империи между сыновьями Феодосия I.
- 395—423 Император (западный) Гонорий. До 408 империей управлял полководец, затем придворные.
- 410 Взятие Рима вестготами.
- 425—455 Император (западный) Валентиниан III. До 437 регентша мать, до 454 под влиянием полководца. Убит.
- 440—461 Централизация церкви вокруг Рима.
- 455 Взятие Рима вандалами.
- 455—475 Царствование ряда бессильных, номинальных императоров на Западе.
- 461 Убийство последнего императора, пытавшегося удержать империю от распада, Юлия Майориана.
- 476 Падение Западной Римской империи.
Напишите отзыв о статье "Хронология истории Древнего Рима"
Отрывок, характеризующий Хронология истории Древнего Рима
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.