Хронология медицины и медицинской технологии
Поделись знанием:
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
Хронология медицины и медицинской технологии
Содержание
Античность
- Ок. 2600 до н. э.: Имхотеп пишет тексты по древнеегипетской медицине с описанием диагноза и лечения около 200 болезней эпохи третьей династии Египта.
- Ок. 2596 до н. э.: Легендарная дата составления Хуан-ди Нэйцзин Линшу Сувень («Классический трактат Жёлтого Императора по медицине»), в котором закладываются теоретические основы традиционной китайской медицины.[1]
- Ок. 1500 до н. э.: Шафран используется как лекарственное средство на Эгейском острове Санторини в Древней Греции.[1]
- Ок. 500 до н. э.: Сушрута пишет аюрведический текст «Сушрута Самхита», в котором описывает более 120 хирургических инструментов, 300 хирургических операций, классифицирует человеческую хирургию на 8 категорий и описывает пластическую хирургию.[1]
- Ок. 500 до н. э.: Бянь Цюэ становится первым известным врачом, использующим акупунктуру и диагноз по пульсу.
- 420 до н. э.: Гиппократ утверждает, что болезни имеют естественные причины и формулирует клятву Гиппократа, ставшую рождением медицины на Западе.
- 300 до н. э.: Чарака пишет аюрведический текст Чарака Самхита, в котором используется рациональный подход к выявлению причин и лечению заболеваний и используются объективные методы клинического обследования.
- 280 до н. э.: Герофилус изучает нервную систему и устанавливает различие между сенсорными и двигательными нервами.
- 250 до н. э.: Эразистрат изучает мозг и устанавливает различие между конечным мозгом и мозжечком.
- 50—70: Диоскорид пишет De Materia Medica — предшественник современной фармакопеи, которая использовалась почти 1600 лет.
- 180: Клавдий Гален изучает связь между параличом и разрывом спинного мозга.
- 220: Чжан Чжунцзин публикует Шань Хань Лунь («О простудных заболеваниях»), самый древний полный учебник по медицине, уделяющий особое внимание диагностике, лечению и прогнозу заболеваний.
- 215—282: Годы жизни Хуанфу Ми, который написал Чжэньцзю Цзяицзин («Азы иглоукалывания») — первый учебник, сосредоточивший внимание исключительно на акупунктуре.
Средние века
- 750: Мадхава пишет аюрведический текст нидана, в котором перечисляет болезни с причинами их возникновения, симптомами и осложнениями.
- Ок. 800—873: Ал-Кинди вводит в медицину измерительные методы а своём труде De Gradibus.
- Ок. 830—870: Хуньян Ибн-Исхак переводит труды Галена на арабский.
- Ок. 838—870: Али Ибн-Сахль Ибн-Раббан аль-Табари, пионер педиатрии и изучения детского развития, пишет первую энциклопедию по медицине.[2]
- Ок. 865—925: Ар-Рази разрабатывает педиатрию[3] и делает первые чёткие различия между оспой и корью в своём труде Аль-хави. Он также пишет трактат Сомнения по поводу Галена, в котором на основании опытов опровергает теорию Галена о гуморализме.
- 1000: Абу-л-Касим Халаф ибн 'Аб-бас аз-Захрави в своём труде Китаб ат-тасриф определяет хирургию как профессию. Эта книга до XVI века оставалась основным учебником по медицине в мусульманских и европейских университетах. В ней впервые описан пластырь, ингаляционная анестезия и множество хирургических инструментов, включая первые инструменты специально для женщин, а также применение в хирургии кетгута и хирургических щипцов, лигатуры, хирургических швов, скальпеля, кюретки, ранорасширителя, хирургической ложки, зонда, хирургического крючка, хирургического стержня, расширителя, и пилы для костей.[4]
- 1021: Ибн ал-Хайсам закончил свою Книгу оптики, которая стала важным вкладом в офтальмологию и хирургию глаза, поскольку для своего времени правильно объясняла функцию зрения человека.[5]
- Ок. 1030: Авиценна пишет Книгу исцеления и Канон врачебной науки, в которых он определяет экспериментальную медицину и доказательную медицину. Канон врачебной науки оставался основным учебником в мусульманских и европейских университетах до XVIII века. Вклад книги в медицину включает внедрение клинических исследований, систематизация экспериментальных и количественных методов в медицине и физиологии, открытие инфекционных заболеваний, различие медиастинита и плеврита, инфекционный характер туберкулёза, распространение заболеваний через воду и почву, первое тщательное описание проблем кожи, венерических заболеваний, извращений и нервных заболеваний, а также использование льда для лечения лихорадки и отделение медицины от фармакологии, что было важно для развития фармацевтической науки.[6]
- 1100—1161: Ибн Зухр изобретает хирургическую процедуру трахеостомии в Мусульманской Испании. Он также является первым известным врачом, осуществлявшим анатомирование и посмертное вскрытие человека, он доказал, что чесотка вызывается паразитом, что противоречило ошибочной гуморальной теории этой болезни. Он также первым разработал реальную научную этиологию воспаления уха и первым чётко описал причины стридора. Современная анестезия была также разработана в Мусульманской Испании мусульманскими анестезиологами Ибн Зухром и Абу-л-Касим Халаф ибн 'Аб-бас аз-Захрави. Они первыми использовали проглатываемые, а также вдыхаемые анестетики, они выполнили сотни операций под наркозом с использованием вдыхаемых наркотических средств с использованием пропитанной губки, которая размещалась на лице больного.[7]
- 1242: Ибн аль-Нафиз предположил, что правый и левый желудочки сердца являются независимыми и обнаружил лёгочное кровообращение (цикл с участием желудочков сердца и лёгких) и коронарное кровообращение. Он считается пионером теории кровообращения и одним из крупнейших физиологов. Он подвергал теорию строгой проверке путём измерения, наблюдения и эксперимента, он был одним из первых сторонников экспериментальной медицины, посмертного вскрытия и анатомирования. Он опроверг ошибочные доктрины Авиценны и Галена о четырёх гумороидальных жидкостях, о пульсе костей, о мышцах, кишечнике, органах чувств, жёлчных каналах, пищеводе, желудке и анатомии других частей человеческого тела. Ибн аль-Нафиз также пользовался диаграммами для иллюстрации различных частей тела в своей новой физиологической системе.[8][9][10][11]
- Ок. 1248: Ибн аль-Байтар пишет книги по ботанике и фармации, изучает анатомию и лечение животных, он был пионером ветеринарии.
- 1249: Роджер Бэкон пишет о применении очков с выпуклыми линзами для коррекции дальнозоркости.
- 1300-е: Когда чёрная смерть бубонной чумы достигла Мусульманской Испании, Ибн Хатима предположил, что инфекционные болезни вызываются микроорганизмами, которые входят в человеческое тело.[12]
- 1313—1374: Ибн Хатима написал трактат под названием О чуме, в котором он устанавливает возможность заражения на основании «опыта, исследования, свидетельств очевидцев и достоверных записей». Кроме того, он обнаруживает, что «передача происходит через одежду, посуду и серьги».[12]
- 1403: Очки с вогнутыми линзами для коррекции миопии.
- Начало XVI века: Парацельс разрабатывает принципы химической фармакологии (ятрохимия).
1501—1800
- 1543: Андреас Везалий публикует «De humani corporis fabrica», в которой исправляет греческие медицинские ошибки и которая революционизирует европейскую медицину.
- 1546: Джироламо Фракасторо предположил, что эпидемические заболевания вызываются передачей некоторой семеподобной сущности.
- 1553: Испанский врач Мигель Сервет описывает циркуляцию крови через лёгкие. Он был обвинён в ереси (за свои теологические взгляды, а не за медицинские идеи) как католиками, так и протестантами. Сожжён на костре за ересь в том же году в возрасте 44 года.
- 1556: Амато Лузитано описывает венозные клапаны непарных вен (Ázigos).
- 1559: Реальдо Коломбо детально описывает циркуляцию крови через лёгкие.
- 1563: Гарсия де Орта своим трактатом о заболеваниях Индии и их лечении основывает тропическую медицину.
- 1596: Ли Шичжэнь публикует Běncǎo Gāngmù («Трактат о лекарственных растениях»), содержащий описание 1892 различных трав и других медицинских средств, а также 11 096 предписаний для лечения распространенных заболеваний.
- 1603: Иероним Фабриций исследует вены ног и замечает, что они имеют клапаны, которые позволяют крови течь только к сердцу.
- 1628: Уильям Гарвей объясняет, что венозно-аритериальная система представляет собой замкнутую петлю и что сердце работает подобно насосу, толкая кровь в одном направлении сквозь тело в своём труде «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных».
- 1701: Джакомо Пиларини делает первые прививки против оспы в Европе. До этого они были широко распространены на востоке.
- 1736: Клаудиус Айманд провёл первую успешную аппендэктомию.
- 1747: Джеймс Линд открывает, что плоды цитрусовых предотвращают цингу.
- 1785: Уильям Визеринг публикует «Рассказ о наперстянке», первое систематическое описание применения наперстянки для лечения водянки.
- 1790-е: Самуэль Ганеман негодует распространенной практикой кровопускания в качестве универсального лечения и основывает гомеопатию.
- 1796: Эдвард Дженнер разрабатывает метод вакцинации против оспы.
- 1800: Гемфри Дэви сообщил об анестезийных свойствах закиси азота
XIX век
- 1806: Филипп Боццини изобрёл первый эндоскоп[13].
- 1816: Рене-Теофиль Лаэннек изобрёл стетоскоп
- 1816: Фридрих (Фёдор Карлович) Уден впервые описал симптомы и методы лечения язвы желудка.
- 1818: Британский акушер Джеймс Бланделл проводит первое успешное переливание человеческой крови.
- 1842: Кроуфорд Лонг выполняет первую хирургическую операцию с анестезией эфиром.
- 1847: Игнац Земмельвайс открыл причину послеродовой горячки. Инфекция попадает в кровь при родах от медицинского персонала. Послеродовая горячка убивала более трети рожениц в больницах.
- 1849: Женщина-врач Элизабет Блэквелл первой получила учёную степень по медицине.
- 1855: Первый резиновый презерватив.[14]
- 1867: Джозеф Листер публикует Антисептические принципы практической хирургии, частично основанные на работах Пастера.
- 1870: Луи Пастер и Роберт Кох устанавливают микробную теорию болезней.
- 1879: Первая вакцина против холеры.
- 1879: Генрих Квинке впервые описал гастроэзофагеальный рефлюкс и гастроэзофагеальную рефлюксную болезнь.[15]
- 1881: Луи Пастер разрабатывает вакцину против сибирской язвы.
- 1882: Луи Пастер разрабатывает вакцину против бешенства.
- 1884: Гуго Кронекер и Самуэль Мельцер провели первые манометрические исследования пищевода человека.[16]
- 1890: Эмиль Беринг открывает антитоксины и использует их для разработки вакцин против столбняка и дифтерии.
- 1895: Вильгельм Рентген открывает медицинское применение рентгеновских лучей в медицинской диагностике.
XX век
- 1901: Карл Ландштейнер обнаруживает существование различных групп крови человека.
- 1901: Алоис Альцгеймер идентифицирует первый случай болезни, получившей название: болезнь Альцгеймера.
- 1906: Фредерик Хопкинс указывает на существование витаминов и полагает, что недостаток витаминов является причиной цинги и рахита.
- 1907: Пауль Эрлих разрабатывает химиотерапевтические лекарства от сонной болезни.
- 1908: Виктор Хорсли и Роберт Кларк изобрели метод стереотаксиса и аппарат Хорсли-Кларка.
- 1909: Первая внутриматочная спираль описана Ричардом Рихтером.[17]
- 1910: Эдвард Энгл заложил основы современной ортодонтии, применил брекеты для исправления прикуса.
- 1915: Джесси Макклендон впервые исследовал кислотность желудочного сока человека in vivo, сделав, тем самым, первую внутрижелудочную рН-метрию.[18]
- 1917: Юлиус Вагнер-Яурегг применил «лихорадочную» (шоковую) терапию для лечения прогрессивного паралича.
- 1921: Эдвард Мелланбай открыл витамин D и показал, что его дефицит в организме вызывает рахит.
- 1921: Фредерик Бантинг и Чарльз Бест обнаружили инсулин — важное вещество в лечении диабета.
- 1922: Уолтер К. Альварес впервые сделал электрогастрографию животных и человека.[19]
- 1923: Первая вакцина против дифтерии.
- 1926: Первая вакцина против коклюша.
- 1927: Первая вакцина против туберкулёза.
- 1927: Первая вакцина против столбняка.
- 1928: Александр Флеминг открывает пенициллин.
- 1929: Ганс Бергер открыл электроэнцефалографию человека.
- 1932: Герхард Домагк разрабатывает химиотерапевтическое лечение стрептококка.
- 1933: Манфред Сакель открыл инсулинокоматозную терапию.
- 1935: Ладислас Медуна открыл шоковую терапию с применением пентилентетразола.
- 1935: Первая вакцина против жёлтой лихорадки.
- 1936: Эгаш Мониш разработал префронтальную лоботомию для лечения психических заболеваний.
- 1938: Уго Черлетти и Лючио Бини открыли электросудорожную терапию.
- 1943: Виллем Колфф построил первый аппарат для диализа почек.
- 1947: Николаев Н.И., Федоринов Д.А. и Горохов В.И. по итогам исследований, проведённых в НИИЭГ, впервые в мире используют стрептомицин для лечения чумы.[20]
- 1949: Гарольд Ридли имплантировал первый в мире искусственный хрусталик.
- 1952: Йонас Солк разаработал первую вакцину против полиомиелита.
- 1957: Уильям Грей Уолтер изобрёл электроэнцефалографическую топографию мозга (топоскоп).
- 1960: Внедрение кардиопульмонарного воскрешения (сердечно-лёгочная реанимация).
- 1960: Первые комбинированные оральные контрацептивы, одобренные FDA[17]
- 1962: Первые оральные поливакцины.
- 1964: Первая вакцина против кори.
- 1965: Франк Пантридж устанавливает первый портативный дефибриллятор.
- 1965: Первый коммерческий аппарат УЗИ.
- 1967: Первая вакцина против эпидемического паротита.
- 1967: Кристиан Барнард произвёл первую трансплантацию сердца человеку.
- 1970: Первая вакцина против краснухи.
- 1971: Годфри Хаунсфилд изобрёл первый коммерческий компьютерный томограф.
- 1972: Джэймс Блэк создал первый блокатор H2-гистаминовых рецепторов
- 1974: Манёвр Хеймлиха (процедура оказания экстренной помощи, используемая для удаления инородных тел из дыхательных путей пациентов, подавившихся едой)
- 1976: Первый коммерческий позитронно-эмиссионный томограф.
- 1978: Грэм Кларк установил первый кохлеарный имплантат.
- 1978: Последний смертный случай от натуральной оспы.[21]
- 1980: Реймонд Дамадьян построил первый коммерческий магнитно-резонансный томограф.
- 1981: Первая вакцина против вируса гепатита B
- 1982: Искусственное сердце: Роберт Джарвик (разработка и имплантация практичной модификации Jarvic-7 на базе опытных образцов)[22]
- 1982: Созданы ингибиторы ангиотензин-превращающих ферментов[23]
- 1983: Уоренн и Маршалл описывают связь Helicobacter pylori с развитием язвенной болезни.
- 1984: Разработана ударно-волновая терапия
- 1986: Создан оптический пинцет, Стивен Блок, Говард Берг
- 1987: Бенджамин Карсон (англ.), руководитель медицинского коллектива из 70 человек в Германии, впервые разделил затылочных (краниопагус) сиамских близнецов.
- 1987: Разработан первый статин (лекарственный препарат для снижения уровня холестерина).
- 1989: Синтезирован силденафил (Виагра): Питер Данн, Альберт Вуд
- 1990: Первая импеданс-рН-метрия пищевода, Дж. Силни
- 1992: Первая вакцина против вируса гепатита A.[24]
- 2000: Устройства дистанционного мониторинга состояния пациентов, Digital Angel Corporation.[25]
XXI век
- 2001: Вживление автономного искусственного сердца[26]
- 2002: Создана искусственная сетчатка глаза.[27]
- 2003: Сотрудник международной организации «Врачи без границ» Карло Урбани предупредил ВОЗ об угрозе вируса атипичной пневмонии, запустив самую грандиозную в истории систему мер по борьбе с эпидемией. Урбани сам умер от этой болезни менее чем через месяц.
- 2005: Жан-Мишель Дюбернар произвёл первую частичную трансплантацию лица.
- 2006: Получена первая вакцина против вируса папилломы человека.
- 2006: Разработана вторая вакцина против ротавирусной инфекции (первая была отменена).
- 2008: Лоран Лантьери произвёл первую полную трансплантацию лица.
См. также
Напишите отзыв о статье "Хронология медицины и медицинской технологии"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Даты в этих медицинских работах являются неопределёнными. Сайт [www.atributetohinduism.com/Hindu_Culture2.htm «С уважением к индуизму» (англ.)] предполагает, что Сушрута жил в V веке до н. э.
- ↑ Amber Haque (2004), «Psychology from Islamic Perspective: Contributions of Early Muslim Scholars and Challenges to Contemporary Muslim Psychologists», Journal of Religion and Health 43 (4): 357—377 [361]
- ↑ David W. Tschanz, PhD (2003), «Arab Roots of European Medicine», Heart Views 4 (2).
- ↑ Paul Vallely, [findarticles.com/p/articles/mi_qn4158/is_20060311/ai_n16147544 How Islamic Inventors Changed the World], The Independent, 11 March 2006. (англ.)
- ↑ Bashar Saad, Hassan Azaizeh, Omar Said (October 2005). «Tradition and Perspectives of Arab Herbal Medicine: A Review», Evidence-based Complementary and Alternative Medicine 2 (4), p. 475—479 [476]. Oxford University Press.
- ↑ George Sarton Introduction to the History of Science 1927-31 url=www.cyberistan.org/islamic/Introl1.html#sarton2
- ↑ Dr. Kasem Ajram (1992). Miracle of Islamic Science, Appendix B. Knowledge House Publishers. ISBN 0911119434.
- ↑ Ingrid Hehmeyer and Aliya Khan (2007), «Islam’s forgotten contributions to medical science», Canadian Medical Association Journal 176 (10), p. 1467—1468 [1467].
- ↑ Dr. Sulaiman Oataya (1982), «Ibn ul Nafis has dissected the human body», Symposium on Ibn al-Nafis, Second International Conference on Islamic Medicine: Islamic Medical Organization, Kuwait
- ↑ [www.islamset.com/isc/nafis/index.html Ibn ul-Nafis has Dissected the Human Body], Encyclopedia of Islamic World).
- ↑ Dr Ibrahim Shaikh (2001), [muslimheritage.com/topics/default.cfm?ArticleID=209 Who Discovered Pulmonary Circulation, Ibn Al-Nafis or Harvey?], FSTC.
- ↑ 1 2 Ibrahim B. Syed, «Islamic Medicine: 1000 years ahead of its times», Journal of the International Society for the History of Islamic Medicine, 2002 (2): 2-9.
- ↑ Хацевич Т. Н., Михайлов И. О. [www.mi-kron.narod.ru/student/txt/endos/endos_000.htm Эндоскопы. История развития].
- ↑ [www.billy-boy.com/english/info/ Rubbers haven't always been made of rubber]. Billy Boy: The excitingly different condom. [www.webcitation.org/66luF7zYR Архивировано из первоисточника 8 апреля 2012].
- ↑ Quincke H. Esophageal ulcers from digestive juice (ulcus oesophagi ex digestione). Dtsch Arch Klin Med. 1879; 24:72.
- ↑ Бордин Д. С., Валитова Э. Р. [www.gastroscan.ru/literature/authors/2263 Методика проведения и клиническое значение манометрии пищевода] / Под ред. д.м.н., проф. Л. Б. Лазебника. — М.: ИД «МЕДПРАКТИКА-М», 2009, — 24 с.
- ↑ 1 2 (February 2000) «[www.contraceptiononline.org/contrareport/article01.cfm?art=93 Evolution and Revolution: The Past, Present, and Future of Contraception]». Contraception Online (Baylor College of Medicine) 10 (6).
- ↑ McClendon J. F. New hydrogen electrodes and rapid methods of determining hydrogen ion concentrations. — Amer. J. Physoil., 1915, 38, 2, 180.
- ↑ Alvarez W. C. The electrogastrogram and what it shows. JAMA, 78(15):1116-18, 1922.
- ↑ М.В.Суппотницкий, Н.С.Суппотницкая. Очерки истории чумы. Т.2. — 2-е изд. — М.: Вузовская книга, 2012. — С. 623. — 696 с. — ISBN 978-5-9502-0564-4.
- ↑ Pennington H (2003). «[www.scielosp.org/scielo.php?script=sci_arttext&pid=S0042-96862003001000014&lng=en&nrm=iso&tlng=en Smallpox and bioterrorism]». Bull. World Health Organ. 81 (10): 762–7. PMID 14758439.
- ↑ [n-t.ru/tp/ts/sn.htm Сердечная недостаточность произвела на свет искусственные сердца]
- ↑ [www.provisor.com.ua/archive/2005/N16/art_15.htm Ингибиторы ангиотензинпревращающего фермента в лечении сердечной недостаточности]
- ↑ Albion Street Centre. [www.sesiahs.health.nsw.gov.au/albionstcentre/infection/Resource%20Packages/hepa.asp Resource Packages: Hepatitis A]. South Eastern Sydney Illawarra Health, NSW Health Department. [www.webcitation.org/66luG0GZr Архивировано из первоисточника 8 апреля 2012].
- ↑ [www.digitalangel.com/biosensor.aspx Digital Angel — Bio-Sensing]
- ↑ www.medlinks.ru/article.php?sid=4814 Искусственное сердце стучать не устало
- ↑ www.medlinks.ru/article.php?sid=30236 Создана искусственная сетчатка глаза, которая может быть имплантирована незрячим
|
Отрывок, характеризующий Хронология медицины и медицинской технологии
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.