Хронос
Хронос (Χρόνος) | |
---|---|
Статуя спящего Хроноса на надгробном памятнике | |
Мифология: | Древнегреческая мифология |
Толкование имени: | Время |
Греческое написание: | Χρόνος |
Латинское написание: | Chronon |
Пол: | Мужской |
Занятие: | Олицетворение времени |
Отец: | Хор |
Дети: | Эфир, Хаос, Эреб |
Место погребения: | Бессмертен |
Хронос (др.-греч. Χρόνος, «время») — божество в древнегреческой мифологии и теокосмогонии[1][2]. Действует в орфической теогонии, порождает Эфир, Хаос и Эреб. У орфиков Нестареющий Хронос именуется также Гераклом и Драконом-Змеем[3]. Упомянут в орфическом гимне к Мусею (ст. 29). Отец Хор[4].
По Ферекиду Сирскому, Хронос — одно из трёх первоначал, создал из своего семени огонь, пневму и воду[5].
По одному из описаний, Хаос породил самое древнее, что было в нашей зачинающейся Вселенной — Время. Эллины звали его Хронос. И теперь уже всё происходило во времени, так как пространство ещё только зарождалось. Хронос породил три стихии — Огонь, Воздух и Воду. Но это уже после того, как появилась Земля[6].
Позднее отождествлялся с Кроносом[7][8][9] на основании созвучия имён.
Мифическая космогония
В орфической космогонии, Хронос порождает Эфира и Хаоса и делает из них серебряное яйцо. Из него вышел перворожденный из богов Фанет (другие имена его — Эрот, Метис, Эрикапей), который родил первое поколение богов.
Ферекид Сиросский, автор Семикнижия, признавал вечность начальной троицы богов: Заса (Зевса — эфир), Хтонии (хаос, подземные глубины) и Хроноса (время). Семя Хроноса было помещено в тайнике, из которого производится первое поколение богов[10].
Напишите отзыв о статье "Хронос"
Ссылки
- ↑ Пиндар. Олимпийские песни, II, 19
- ↑ Мелеагр. Эпиграмма 5 Пейдж
- ↑ Орфика, фр. 54, 57 Керн
- ↑ См. Нонн. Деяния Диониса, II, 422
- ↑ Ферекид Сиросский, фр. В1 Дильс-Кранц
- ↑ Кун Н. А. «Легенды и мифы Древней Греции»
- ↑ Апион у Климента Римского. Гомилии VI 5 = Орфика, фр. 56 Керн
- ↑ Цицерон. О природе богов II 64
- ↑ Плутарх. Римские вопросы 12
- ↑ G. S. Kirk, J. E. Raven and M. Schofield. [www.books.google.com/books?id=kFpd86J8PLsC&printsec The Presocratic Philosophers]. — Cambridge University Press, 2003. — P. 24,.
|
Отрывок, характеризующий Хронос
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.