Хрущов, Александр Григорьевич

Александр Григорьевич Хрущов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Депутат Первой Думы, 1906 г.</td></tr>
Управляющий министерством финансов Временного правительства России
11 (24 июля) 1917 года — 24 июля (6 августа) 1917 года
Глава правительства:	Александр Фёдорович Керенский
Предшественник:	Андрей Иванович Шингарёв
Преемник:	Николай Виссарионович Некрасов
Вероисповедание:	Православие
Рождение:	7 января 1872(1872-01-07) Москва
Смерть:	1932(1932) Махинджаури, Аджарская АССР, Грузинская ССР
Отец:	Григорий Иванович Хрущов
Супруга:	Лидия Николаевна ур. Ровнева
Дети:	Николай,
Партия:	Конституционно-демократическая партия
Деятельность:	Политик, государственный деятель
Сайт:	[ibyu.narod.ru/xruz.htm rod.ru/xruz.htm]
Автограф:

Алекса́ндр Григо́рьевич Хрущов ошибочный вариант Хрущёв (7 января 1872, Москва — 1932, Махинджаури, Аджарская АССР) — депутат Государственной думы I созыва от Воронежской губернии, управляющий министерством финансов Временного правительства России.

Биография

Из потомственных дворян Землянского уезда Воронежской губернии. Отец — Григорий Иванович Хрущов владел сельцом Хрущово. Он и его брат Алексей Иванович — гласные Землянского уездного собрания и почётные мировые судьи. А. Г. Хрущов окончил Воронежскую гимназию и физико-математический факультет Московского университета со степенью кандидата. Гласный уездного и губернского земств. Входил в состав уездного училищного совета, смотритель Маловерейской земской школы. С его помощью строилось первое здание этой школы. С 1901 года — председатель Землянской уездной земской управы, сменил на этом посту П. Я. Ростовцева. В 1905 году был участником съезда земских и городских деятелей в Москве. Член Конституционно-демократической партии. Землевладелец Землянского уезда.

В Думе

15 апреля 1906 избран в Государственную думу I созыва от общего состава выборщиков Воронежского губернского избирательного собрания. Входил в Конституционно-демократическую фракцию. Член комиссии для разбора корреспонденции и бюджетной комиссии. Подписал законопроект «О гражданском равенстве». Участвовал в прениях по аграрному вопросу.

После разгона Думы

10 июля 1906 года в г. Выборге подписал «Выборгское воззвание» и осуждён по ст. 129, ч. 1, п. п. 51 и 3 Уголовного Уложения, приговорён к 3 месяцам тюрьмы и лишён права быть избранным.

В январе 1907 по требованию воронежского губернского предводителя дворянства А. И. Алехина Хрущов должен был явиться в Воронеж и объяснить свою роль в составлении Выборгского воззвания. Александр Григорьевич в дворянское собрание не явился и объяснений давать не стал. Дворянское собрание заочно рассмотрело дело о проступке Хрущова и ограничилось вынесением ему предостережения, попытки лишить Хрущова дворянства успехом не увенчались.

В течение 7 лет служил оценщиком Воронежского отделения Крестьянского поземельного банка. В 1913—1915 годах вместе с братом К.Г. Хрущовым занимался организацией и обеспечением работы лечебного санатория «Крюково» для нервных и переутомленных больных, учрежденного Е. Н. Рукавишниковой и располагавшегося недалеко от железнодорожной станции Крюково в Московской губернии.

В феврале 1916 года на VI-м съезде Конституционно-демократической партии избран в состав её Центрального комитета. В марте 1917 года возглавлял Земгор. 9—12 мая 1917 года VIII съезд кадетской партии подтвердил избрание Хрущова членом ЦК. С 2 (15) марта по 4(17) мая 1917 года А. Г. Хрущов был товарищем министра земледелия и представителем министерства в Главном земельном комитете. С 30 мая 1917 товарищ министра финансов во Временном правительстве. Во время июльского кризиса, с 11 по 24 июля (старого стиля) 1917 года, управляющий министерством финансов Временного правительства. В октябре 1917 г. — представитель Министерства финансов в Главном экономическом комитете. Кандидат в депутаты Учредительного собрания, избран не был.

В октябре 1917

25 октября 1917 года после полудня здание Министерства финансов на Мойке, 43 захватил В. Р. Менжинский с отрядом солдат. Он заявил, что Временное правительство низложено, и он как временный комиссар уполномочен заведовать данным министерством. Менжинский занял кабинет министра. Министр финансов Временного правительства М. В. Бернацкий, находившийся в Зимнем дворце, для переговоров с Менжинским прислал своего заместителя А. Г. Хрущова. Хрущов опроверг заявление Менжинского об аресте Временного правительства и предложил служащим распоряжений комиссара не выполнять. Этот момент стал началом открытого противодействия чиновников Минфина попыткам большевистского правительства подчинить себе финансовое ведомство.

П. Н. Малянтович вспоминал, что Зимний дворец оставался доступен до часов до 4-х, и товарищ министра А. Г. Хрущов приезжал в него дважды. В своём дневнике А. В. Ливеровский сообщает, что А. Г. Хрущов пришёл в Зимний в 5 часов 30 мин с докладом о общении с Менжинским в министерстве финансов. Из этого дневника следует, что Хрущов был последним из официальных лиц, пытавшимся поддержать связь осажденного Зимнего дворца с внешним миром. В ноябре 1917 после объявления большевиками партии кадетов партией «врагов народа» Хрущов был на 5 месяцев заключён в тюрьму.

В конце 1918 и первой половине 1919 года несколько раз принимал участие в заседаниях «Национального центра», однако формально не состоял его членом. Был арестован по делу "Тактического центра", освобождён под подписку о невыезде, 9 августа 1920 года дело прекращено на основании амнистии "как к лицу, не проявившему особой активности в деятельности указанных контрреволюционных организаций".

В советское время

С 1922 по 1924 член правления Государственного банка. Один из организаторов денежной реформы. Его подпись в числе других сотрудников Госбанка появляется на банкнотах 3, 5, 10 и 25 червонцев за 1922 год и последующие годы (вплоть до 1926 — банкнот 1 червонец).

В 1924 году занимался проверкой отделений Госбанка Сибири и Дальнего Востока и подготовкой приобретения Китайской железной дороги. Жил в Свердловске, Новосибирске, Иркутске. Последние годы жил на даче в окрестностях Батуми, где занимался разведением эфироносных растений. Получил должность консультанта Треста Лекарственного сырья.

Семья

Дед — Иван Алексеевич, генерал-майор, участник войн с Наполеоном

Брат — Константин Григорьевич, врач, организатор сезонных яслей-приютов в Землянском уезде

Племянник — Григорий Константинович (19.2.1897, с. Касторное Нижнедевицкого уезда Воронежской губ. — 22.12.1962, Москва), медик, гистолог, член-корреспондент АН СССР (1953).

Внучатый племянник — Николай Григорьевич (1932 — 2009) — советский и российский гистолог, цитолог, академик РАН (1990), директор ИБР РАН.

Жена — Лидия Николаевна (урождённая Ровнева), сотрудница Политического Красного Креста, приговорена по делу Тактического центра к 3 годам условного тюремного заключения.

Сын — Николай

Внук — Михаил Николаевич

Сочинения

• [ibyu.narod.ru/khrushhov_shing-2.rtf Хрущов А. Г. Андрей Иванович Шингарев: его жизнь и деятельность. М.: Комитет по увековечению памяти Шингарева и Кокошкина, 1918.]

Литература

• [www.tez-rus.net/ViewGood42347.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. Б. Ю. Иванов, А. А. Комзолова, И. С. Ряховская. Москва. РОССПЭН. 2008. С. 662.]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003750528#?page=100 Боиович М. М. Члены Государственной думы (Портреты и биографии). Первый созыв. М.: Тип. Товарищества И. Д. Сытина. 1906 С. 64.]
• [elibrary.karelia.ru/book.shtml?levelID=012002&id=6771&cType=1 Первая Государственная Дума. Алфавитный список и подробные биографии и характеристики членов Государственной Думы.] — М.: Тип. Товарищества И. Д. Сытина, 1906. — 175 с.
• Государственная Дума первого призыва. Портреты, краткие биографии и характеристики депутатов. — Москва: «Возрождение», 1906. C. 112.
• Российский государственный исторический архив. Фонд 1278. Опись 1 (1-й созыв), Дело 22. Лист 16; Фонд 1327. Опись 1. 1905 год Дело 141. Лист 62.

Отрывок, характеризующий Хрущов, Александр Григорьевич

Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.