Каньяс, Хуан-Хосе

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Хуан-Хосе Каньяс»)
Перейти к: навигация, поиск
Хуан Хосе Каньяс
исп. Juan José Cañas

Портерт поэта на марке 1945 года.
Дата рождения:

19 января 1826(1826-01-19)

Место рождения:

Сан-Мигель, Сальвадор

Дата смерти:

10 января 1918(1918-01-10) (91 год)

Место смерти:

Сан-Сальвадор, Сальвадор

Гражданство:

Сальвадор Сальвадор

Род деятельности:

поэт

Направление:

романтизм

Жанр:

поэзия

Язык произведений:

испанский

Хуан Хосе Каньяс (исп. Juan José Cañas; 19 января 1826 года, Сан-Мигель, Сальвадор —10 января 1918, Сан-Сальвадор, Сальвадор) — сальвадорский поэт.



Биография

Хуан Хосе Каньяс родился в городке Сан-Мигель 19 января 1826 года, в бедной семье. Некоторое время учился в Леонском университете в Никарагуа. В 1843 году вернулся в Сальвадор, где изучал философию, и позднее получил степень бакалавра философии уже в Гватемале. Там также начал изучать медицину, но образования не завершил.

В 1848 году поддавшись «золотой лихорадке», отправился в Калифорнию в США. В 1852 году вернулся на родину, так и не разбогатев. Посвятив стихотворение костариканскому президенту в изгнании, получил звание полковника, но стал настоящим военным в звании генерала дивизии сальвадорского ополчения во время Никарагуанской национальной войны. В этом конфликте, 24 августа 1856 года командовал никарагуанским бригом Никарагуа «Сентроамерика» с другими кораблями, перевозившими войска из Ла-Униона в Пуэрто-Сан-Хосе в Гватемала.

Вместе с Давидом Гусманом был назначен представителем Сальвадора на Международной выставке в Сантьяго-де-Чили в 1875 году. В Южной Америке он был принят в различные научные и литературные общества, такие, как Академия художественной литературы в Сантьяго-де-Чили или Колумбийская академия языка. Вернулся в Сальвадор в 1877 году.

Президент Рафаэль Сальвидар поручил ему и итальянскому композитору Хуану Аберле написать гимн Сальвадора. Поэт и композитор работали безвозмездно. Премьера гимна состоялась утром 15 сентября 1879 года, во время празднования 58-й годовщины независимости Центральной Америки. Только, 4 апреля 1902 года президент Томас Рехаладо торжественно вручил обоим авторам гимна золотые медали.

В 1882 — 1883 годах в Сан-Сальвадоре познакомился начинающим никарагуанским поэтом Рубеном Дарио. Помог ему эмигрировать в Чили, дав рекомендательные письма к влиятельным персонам этой страны.

В 1875 году Хуан Хосе Каньяс стал одним из членов-учредителей Сальвадорской академии языка, в которую также вошли Франсиско Гавидия, Роман Майорха-Ривас и Альберто Ривас-Бонилья. В 1872 году занимал должность губернатора департамента Сан-Сальвадора. В 1872 — 1880 годах был депутатом Учредительной Ассамблеи.

На литературном поприще был известен как сторонник сальвадорского романтизма. Он был другом писателей Хосе Марти, Хуана де Диоса Песы и Энрике Гомеса-Каррильо, а также молодой поэтессы Клаудии Ларс. При жизни не было издано ни одного его поэтического сборника; большая часть стихов поэта была опубликована в антологиях того времени, газетах и журналах. Рубен Дарио назвал его «патриархом центральноамериканской поэзии», Хосе Марти — «ветераном лиры и меча».

Источники

  • [www.mcnbiografias.com/app-bio/do/show?key=cannas-juan-jose Juan José Cañas]  (исп.)
  • [raulgaray.wordpress.com/biografia-juan-jose-canas/ Biografia Juan Jose Cañas]  (исп.)

Напишите отзыв о статье "Каньяс, Хуан-Хосе"

Отрывок, характеризующий Каньяс, Хуан-Хосе

Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.