Веласко Альварадо, Хуан

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Веласко и Альварадо

Хуан Веласко Альварадо Juan Velasco Alvarado<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
президент революционной хунты
3 октября 1968 — 30 августа 1975
Предшественник:	Фернандо Белаунде Терри
Преемник:	Франсиско Моралес Бермудес
Рождение:	16 июня 1910(1910-06-16) Пьюра, Перу
Смерть:	24 декабря 1977(1977-12-24) (67 лет) Лима
Отец:	Мануэль Хосе Веласко Галло
Мать:	Клара Лус Альварадо Севальос
Супруга:	Консуэло Гонсалес Посада (1920-2012)
Дети:	Мария Елена, Хуан
Награды:

Хуа́н Франси́ско Вела́ско Альвара́до (исп. Juan Francisco Velasco Alvarado; 16 июня 1910, Пьюра — 24 декабря 1977, Лима) — перуанский военный и политический деятель левого толка. Возглавлял Перу в 1968—1975 годах в качестве президента революционной хунты.

Биография

Родился в городе Пьюра на северном побережье Перу в семье мелкого государственного служащего. Кроме него в семье ещё было 10 детей, впоследствии Веласко Альварадо описывал своё детство как «достойная бедность».

В 1929 году он поступил на службу в перуанскую армию в качестве рядового. За отличия в службе и за отличную дисциплину был отобран учёбы в военном училище Чоррильос, которое закончил лучшим в своём выпуске. В 1944 году получил высшее военное образование, закончив Высшее военное училище (с 1946 преподавал в нём тактику).

В 1952 году возглавил военное училище, затем училище сухопутных войск, затем штаб 4-го Военно-учебного центра Перу (1955—1958). С 1959 бригадный генерал. Военный атташе Перу в Париже в 1962 — 1965 годах. С января 1968 — командующий сухопутными войсками и председатель Объединенного командования вооруженных сил.

Военный переворот и диктатура

Ход переворота

Поскольку президент Белаунде не имел большинства в Конгрессе, его власть не была достаточно эффективной, а сам он часто вступал в конфликты с парламентом, что не прибавляло стабильности в обществе.

В августе 1968 года администрация президента Белаунде заявила об урегулировании давнего спора с компанией «Стандарт Ойл оф Нью-Джерси» (сейчас бренд принадлежит ExxonMobil). Но у перуанской общественности вызвал гнев факт выплаты компании компенсации, что вынудило правительство уйти в отставку. Ещё большей причиной гнева стала пропавшая страница договора с компанией, в которой содержалось обещание выплат; страница с подписью президента была найдена и показана по телевидению.

В 2 часа ночи 3 октября 1968 года танки бронетанковой дивизии подошли к президентскому дворцу в Лиме и группа офицеров под командованием полковника Гальегоса Венеро арестовала президента. Операция закончилась быстро и без единого выстрела. Спустя несколько часов к восставшим армейским частям присоединились подразделения ВВС и морская эскадра, стоявшая в Кальяо. Экс-президент немедленно был выслан в Аргентину.
Вечером 3 октября было объявлено, что военная хунта в составе командующих всеми родами войск избрала президентом генерала Xуана Веласко Альварадо.

Руководители переворота во главе с Веласко Альварадо назвали свою администрацию Революционным правительством вооружённых сил. Премьер-министром и военным министром был генерал Эрнесто Монтанье Санчес. Во имя институционной сплочённости военные добились компромисса: представители ВМФ, ВВС и армии поделили между собой министерские посты.

Политический режим в Перу представлял собой по форме военную диктатуру: парламент был распущен, действие конституции приостановлено, законодательная и исполнительная власть принадлежала президенту. Президент и правительство на­значались военной хунтой, власть на местах (префектуры всех департаментов) так­же перешла в руки военных.

Внутренняя политика

Вооруженные силы, выступавшие как политический институт, разработали доктрину и планы развития страны, базировавшиеся на программном документе «План Инка», датированном 28 апреля 1968 года и впервые полностью обнародованном президен­том в послании нации 28 июля 1974 года (авторами считаются четыре полковника — Хорхе Фернандес Мальдонадо, Леонидас Родригес Фигероа, Энрике Гальегос Венеро и Рафаэль Ойос). «План» выдвигал основные задачи революции «по обеспечению интересов и стремлений широких масс нации», предполагал ликвидацию господства олигархических групп, засилья латифундизма в деревне, преодоление зависимости и слаборазвитости, проведение широкой социальной политики, поощрение коллективистских форм собственности, «уничтожение любых форм эксплуатации и построение „общества социальной демократии“». Конкретизация «Плана Инка» давалась в трёх основных документах — «Манифесте ре­волюционной хунты», опубликованном в день взятия власти, «Статуте революционного правительства», датированном тем же днем, и «Основных направлениях со­циально-экономической политики революционного правительства», принятых в де­кабре 1968 года.

В «Манифесте» говорилось о причинах решения армии взять власть в свои ру­ки, давалась оценка деятельности свергнутого президента Ф. Белаунде Терри и про­возглашались цели военного правительства. Главной целью определялась ликвида­ция зависимости, проистекающей из экономических, финансовых и торговых отно­шений с развитыми странами. «Статут» определял главные задачи правительства, в том числе преобразование общественных структур, повышение уровня жизни наи­менее обеспеченных слоев населения, националистический и независимый характер деятельности правительства, достижение союза, согласия и интеграции перуанцев. Согласно «Статуту» президент республики назначался по единодушному решению Революционной хунты и осуществлял функции исполнительной власти посредством издания декретов-законов.

Правительство Веласко Альварадо желало повысить благосостояние бедных слоёв населения и отличалось левой направленностью. Практически сразу после переворота были национализированы все предприятия основных отраслей перуанской промышленности, такие как нефтяная, рыболовная, горнорудная. Железные дороги, авиация и телекоммуникации (51 процентов всех телеканалов, 25 процентов радиостанций), большинство банков и страховых компаний, экспорт хлопка, сахара, табака и минералов также были взяты под контроль государства. Для управления национализированной собственностью были организованы ряд монопольных государственных компаний предотвращающих любое частное вмешательство в эти отрасли. На основе национализированных иностранных компаний 24 июля 1969 года была создана государственная перуанская нефтяная компания PETROPERU, в апреле 1970 года государственное горнорудное предприятие MIPEROPERU, а в ноябре государственное металлургическое объединение SIDERPERU, в ведение которого передавались производство, обработка и коммерче­ский сбыт стали. В целях координации деятельности всех предприятий госсектора, а также смешанных и частных предприятий была учреждена Финансовая корпора­ция развития (КОФИДЕ), обладавшая первоначальным капиталом в 15 млрд солей.

Меры в защиту национальных интересов, принятые правительством в конце I968 и на протяжении 1969 года принесли определенные положительные сдвиги в эко­номической жизни страны. Уже к середине 1969 г. была зафиксирована стабиль­ность розничных цен, удалось установить контроль над инфляцией, денежным об­ращением и кредитными операциями. Запасы валюты достигли 175 млн долл. — са­мого высокого уровня за многие годы. Вместе с тем значительно сократились ча­стные капиталовложения в производство: олигархия не желала участвовать в эко­номических мероприятиях правительства. Но тем самым она объективно подталкивала военных к более радикальным позициям.

Был утверждён закон о промышленной реформе, который дал работникам частичную собственность их компаний, и, в целом, увеличение доли государства в экономике от 11 до 26 %. Каждое промышленное предприятие обязывалось, в соответствии с законом, ежегодно выделять 10 % прибылей для распределения среди трудящихся. На пред­приятиях создавались «промышленные общины», представлявшие и защищавшие ин­тересы трудящихся. Они были призваны обеспечить постепенный переход 50 % ка­питала под контроль рабочих. Было установлено, что капитал общины должен накапливаться за счет ежегодного отчисления до 7 % от суммы чистой прибыли. Эти средства, не облагаемые налогами, должны были вкладываться в фонды предпри­ятия, пока общий фонд общины не составит половины капитала. В результате ра­бочие должны были стать владельцами этой части суммы как члены промышлен­ной общины. По меньшей мере один представитель общины должен был входить в административный совет предприятия.

Реформа банковского дела 1970 года укрепила финансовые позиции государства. Правительство приобрело крупнейшие банки страны — «Banco popular», «Banco continental» и «Banco internacional», большая часть капиталов которых при­надлежала иностранцам. Все эти меры обеспечили государству контроль над 60 % капиталов и банковских операций, вплотную приблизив Перу к установлению госу­дарственной монополии над всеми банками. Появилась возможность финансировать аграрную реформу и приступить к созданию государственного сектора в раз­личных отраслях экономики. Нежелание олигархии включиться в программу индустриализации, её выступления против закона о промышленности привели к тому, что РПВС передало под контроль государства предприятий черной и цветной металлургии, химической про­мышленности, производство удобрений, цемента, бумаги, станкостроение, транс­порт, сельскохозяйственное машиностроение, судостроение, энергетику. В январе 1971 г. было создано национальное предприятие ELECTROPERU, объединившее в своих руках производство электроэнергии в стране. В июне 1971 года декрет-закон № 18880 утвердил за государством ведущую роль в ос­воении и эксплуатации минеральных ресурсов; в ведение государства перешёл экс­порт всей продукции горнорудной промышленности и переработки меди. На всех предприятиях этой отрасли были созданы «горняцкие общины» с теми же правами, что у «промышленных» и «рыболовецких общин».

Правительство предприняло попытки ввести в экономическую деятельность и элементы планирования. Была создана комиссия предпринимателей, которая должна была войти в состав «Фронта борьбы с экономической отсталостью» и уча­ствовать в разработке планов развития. Это был один из путей, которые правительство использовало, пытаясь привлечь буржуазию к участию в проводимых им мероприятиях.

Весной 1971 года правительство разработало пятилетний план на 1971—1975 гг. — первый в истории страны план экономического и социального развития. Он был на­правлен на ускорение темпов проведения аграрной реформы, предусматривал рост промышленного производства и повышение производительности труда, сокраще­ние безработицы, укрепление госсектора и расширение участия работников в при­былях предприятий.

В стране были введены ряд новых государственных праздников, в целом Перу встало на антикапиталистический путь развития.

Правые СМИ были поставлены под контроль и была введена их цензура: ряд радиостанций закрыт, сильное давление оказывалось на печатные издания. В результате многие газетные издательства были изъяты у их владельцев, а самих издателей выслали за границу.

Формулировка основных принципов экономической политики Революционного правительства вооруженных сил (РПВС) была завершена и обнародована в речи Веласко Альварадо на VI латиноамериканской конференции промышленников в апреле 1970 г. Её основные положения, названные впоследствии «доктриной Вела­ско», сводились к следующему:
1) основные богатства и природные ресурсы должны принадлежать государству;
2) экономическое развитие направляется на удовлетво­рение интересов нации в целом, а не на стремление к наживе отдельных лиц и груп­пировок;
3) иностранные капиталовложения должны содействовать росту нацио­нальной экономики;
4) указанные мероприятия призваны укреплять независимость страны и улучшать условия жизни народа.
В соответствии с этой доктриной ино­странные предприятия должны были постепенно превращаться в смешанные с опреде­ленным ограничением иностранного капитала, а затем — в национальные. Страна по этой доктрине нуждалась в гуманистической и справедливой «диверсифицированной индустриали­зации, в рамках которой могли бы процветать частные предприятия, кооперативы, самоуправляющиеся предприятия и государственные предприятия…»

Веласко Альварадо разъяснял, что военные защищают «мирную революцию, которая, избегая хаоса и насилия, делает реальным более справедливое распределе­ние богатства, достижение быстрого повышения уровня жизни… большинства». «Чтобы обеспечить справедливое социально-экономическое развитие, нынешние структуры должны быть изменены».

В период с октября 1968 г. до середины 1969 г., который считается начальным периодом деятельности военных, произошла радикальная трансформация тради­ционной экономической структуры. Её базовым документом стал принятый и декабре 1968 г. план «Основные направления социально-экономической полити­ки революционного правительства», подтверждавший курс на национализацию ос­новных отраслей экономики. Особенно важным в этом плане стала, во-пер­вых, отмена концессий на разведку и добычу нефти и замена их контрактами, кото­рые должны были подписываться с государственным предприятием «Empresa Petrolera Fiscal»; во-вторых, выделение первостепенной роли государства в дальнейшем развитии экономики и участие его в качестве предпринимателя в глав­ных отраслях экономики; в-третьих, стимулирование индустриализации в качестве основы нового экономического курса, опиравшегося на расширение внутреннего рынка, а не на увеличение экспорта.

Ещё одной основой политической и экономической политики была сделана программа радикальной аграрной реформы, которая была похожа на советскую коллективизацию, сильно адаптированную для местных условий и провозглашённую 1 июня 1969 года, в традиционный День индейца. Веласко Альварадо обратился по радио с речью и подчеркнул, что главный принцип реформы — «земля тем, кто её об­рабатывает, а не тем, кто извлекает из земли доходы, не обрабатывая её». В соответствии с реформой в собственность госу­дарства переходили все владения, площадь которых превышала следующие пре­делы, установленные в зависимости от района и качества земли: в районе побережья — 150 га орошаемых, 300 га суходольных и 1500 га естественных пастбищ, в горной местности и сельве — от 15 до 55 га орошаемых земель. Полностью экспроприировались забро­шенные, пустующие и плохо обрабатываемые земли. В руки государства переходи­ли и огромные скотоводческие хозяйства предгорий Анд. Компенсация за изымаемые зем­ли устанавливалась на основании официальной оценки. При этом наличными вы­плачивалась лишь незначительная часть суммы, а остальное — облигациями. Экспроприировалось 90 % земли, находившейся в руках 2 % населения. Все эти действия вызвали недовольство землевладельцев, уверенных в том, что в связи с инфляцией государственные облигации не будут ничего стоить. Однако c 1969 но 1974 год из госбюджета было израсходовано на компенсацию 58,8 млн долл. Зна­чительная часть земли должна была передаваться крестьянам с условием выплаты се стоимости в течение 20 лет. Правительство создало трибунал по борьбе с фальсификаторами земельных документов, перекупщиками и спекулянтами земли. Для борьбы против саботажников аграрной реформы был принят закон, предусма­тривавший различные меры наказания тем, кто препятствовал её осуществлению, у латифундистов началась конфискация взамен облигаций.

24 июля 1969 года был провозглашен новый важный декрет-закон о во­дах. Он ликвидировал частную собственность и ранее приобретённые права на во­ду и устанавливал, что все водные ресурсы без исключения являются собственно­стью государства.
Уже к октябрю 1969 года крупнейшие латифундии были экспроприированы. Крестьянские кооперативы объединили более 60 тыс. семей, охватив 1 млн. 4 тыс. га земли. В целом задача реформы — экспроприация 14,5 тыс. поместий площадью 10 055 тыс. га — была практически решена. Около 1,5 млн человек (из них 98 % членов кооперативов и 2 % единоличников) получили право на владение землёй. Было распределено 2,2 млн голов скота. На экспроприированных землях было создано 1,5 тыс. крестьянских кооперативов.

Ущемлённая новым курсом олигархия саботировала правительственные программы экономиче­ского развития. Большинство предпринимателей отвергли, например, создание про­мышленных общин. Национальное общество промышленности заяв­ляло, что частный сектор не будет по своей воле помогать политико-экономиче­ской системе, которая «занимается уничтожением собственности и частного пред­принимательства».

Саботаж частного сектора имел негативные последствия для перуанской эконо­мики. Темпы роста промышленного сектора сократились с 11,4 % в 1970 г. до 9,9 % и 1971 и 6,8 % в 1972 г. В то же время необходимость погашения внешних долгов за­ставляла правительство срочно изыскивать источники финансирования за грани­цей. Из-за внешнеэкономического давления это оказывалось далеко не лёгким делом. Нa первую половину 70-х годов общая сумма внешней задолженности выросла в 1,7 раза, что было вызвано факторами внешнего порядка, связанными с мировым топливно-энергетическим и валютно-финансовым кризисом 1973—1975 гг. — ростом цен на импортируемую нефть, сокращением объема и стоимости экспорта, увели­чением процентной ставки по выплате внешнего долга.

Уже в ноябре 1968 г. правительство восстановило конституционные гарантии. В де­кабре 1970 г. Веласко Альварадо подписал декрет о предоставлении амнистии политзаключённым, в том числе и участникам партизанских движений начала и середины 60-х годов, включая предводителя крестьянского восстания троцкиста Уго Бланко. Одновременно были прекращены судебные дела, возбужденные ещё в 1950-е годы против руководителей компартии. В январе 1971 г. правительство официально признало Всеобщую конфедерацию трудящихся Перу. Обращаясь с речью к народу по случаю 2-й годовщины прихода к власти, Веласко Альварадо указал на необходимость создания «механизмов и институтов», которые обеспечили бы «постоянное и конструктивное» участие народа в революционном процессе.

Пытаясь маневрировать во имя сохранения баланса сил в правительстве, Веласко Альварадо подчёркивал «автономность революционного процесса», делал упор на то, что цели революции не имеют ничего общего с коммунизмом и что революцию можно совершить, не ис­пользуя коммунистического учения.

Постепенно обострялась борьба течений в руководстве страны. В политике правительства всё яв­ственное давала о себе знать сложившаяся на протяжении 1974 — начала 1975 г. группировка правых офицеров «Мисьон». Эта группировка обрела политическое могущество не за счет поддержки в вооруженных силах, а в результате установле­ния контроля над ключевыми постами в правительственных учреждениях. В неё входили министр внутренних дел генерал П. Рихтер Прада, глава СИНАМОС гене­рал Сала Ороско, глава Национальной системы информации (СИНАДИ) генерал Э. Сегура, начальник национальной разведывательной службы (СИН) генерал Р. Савалета Ривера, министр промышленности контр-адмирал А. Хименес де Лусио, Возглавлял «Мисьон» министр рыболовной промышленности генерал X. Танталеан Ванини. Таким образом, «Мисьон» имела воз­можность контролировать всю систему печати и телевидение, систему социальной мобилизации, обширный сектор промышленных общин, аппарат МВД и разведки, а кроме того, деятельность ряда профсоюзов. Есть основания предполагать наличие связей «Мисьон» с руководством АПРА и ЦРУ.

В декабре 1974 г. были спровоцированы антиправительственные выступле­ния студентов по всей стране. 1 декабря было совершено покушение на премьер-ми­нистра Меркадо Харрина и двух членов правительства.

В феврале 1975 была подавлена попытка мятежа. Президент возложил ответственность за события 3-5 фев­раля на АПРА и ЦРУ. Не было, однако, проведено никакого расследования прича­стности к мятежу правого крыла правительства.

За время правления Веласко Альварадо валовой внутренний продукт Перу увеличился в 2,6 раза.

К положительным моментам в правлении Веласко можно также отнести меры его правительства по эмансипации коренного населения страны — индейцев кечуа и аймара. В частности, язык кечуа был признан в качестве второго государственного языка Перу (1975), на нём стали вещать один из телевизионных каналов и несколько радиостанций. В марте 1972 года был принят Закон об образовании (декрет № 19326), провозглашались демократизация образования, его децентрализация, творческий подход к обучению, свобода образования, а также обязательность и бесплатность 9-классного образования. В апреле 1973 года был принят закон о пенсиях, установивший единый срок выхода на пенсию для рабочих и служащих и увеличивший более чем в 3 раза минимальный размер пенсий.

Внешняя политика

Американская пресса практически сразу после переворота развернула антиперуанскую кампанию, обвиняя военное правительство в «коммунизме» и «насеризме». Словесная риторика подкреплялась реальными угрозами: под давлением США МВФ поста­вил условием предоставления нового кредита Перу благоприятное для аме Веласко Альварадо, что Перу намерено установить дипломатические и торговые отношения со всеми странами, включая социалистические. В конце ян­варя 1969 года правительство отменило запрет на поездки в социалистические страны и установило дипломатические отношения с Чехословакией (3 января), Советским Союзом (1 февраля), Кубой и другими социалистическими странами.

Внешняя политика Перу при Веласко была переориентирована с США на советский блок и прогрессивные латиноамериканские режимы. Перу стало более активно сотрудничать с Кубой и Советским Союзом, с которым был подписан ряд соглашений, по одному из которых советским судам был разрешён вылов рыбы в исключительной экономической зоне Перу. В страну были приглашены советские советники, о чём было объявлено лично президентом на одной из пресс-конференций в 1973 году, на той же конференции было объявлено о высылке американского Корпуса Мира из Перу. В дальнейшем произошёл ряд конфликтов связанных с арестом американских рыболовных судов у берегов Перу, отказывавшихся признавать соглашения на вылов рыбы в экономической зоне Перу.

Конец правления

В результате внешнего и внутреннего давления, экономическая ситуация в стране стала нестабильной, правительство было вынуждено пойти на девальвацию национальной валюты, и всё больше занимало средств за рубежом. Особенно сильный спад был в рыболовстве и сельском хозяйстве из-за саботажа реформ. Браконьерский вылов для производства рыбной муки, важной статьи экспорта в Перу, всё больше истощал рыбные ресурсы и наложился на активизацию Эль Ниньо, что привело к нарушению экосистемы всей страны. Аграрная реформа вызвала всё усиливавшееся сопротивление латифундистов, что привело к нехватке продовольствия и как следствие социальным волнениям.

Планы по возвращению отторгнутых Чили территорий

Другой главной целью Веласко Альварадо, кроме установления антикапиталистического строя, должно было стать возвращение территорий, потерянных Перу во время войны с Чили.

Распускались слухи, что нападение Перу на Чили начнётся 5 октября 1975 года с массированного нападения с моря, воздуха и с земли. Аугусто Пиночет даже провёл по этому поводу встречу с госсекретарём США Генри Киссинджером. Чилийский диктатор приказал готовиться к превентивной войне против Перу, однако глава его ВВС отверг подобные планы. Сам Веласко Альварадо всегда отрицал наличие каких бы то ни было агрессивных намерений относительно Чили. В 1999 году Пиночет признал, что если бы Перу тогда напала на Чили, то его страна потерпела бы финансовый крах, а перуанские войска достигли бы Копьяпо.

Свержение

Экономические трудности, вызванные внешним и внутренним сопротивлением проводимым реформам, привели к огромной инфляции, безработице и нехватке продовольствия и, как следствие, к народным волнениям. После подавления народных выступлений в 1974 году, на администрацию Веласко Альварадо всё больше увеличивалось давление со стороны правого крыла военных, что в конце концов привело к военному перевороту 29 августа 1975 года и смещению его со своего поста. Новая военная хунта назначила президентом премьер-министра при последнем правительстве Веласко Альварадо Франсиско Моралеса Бермудеса, который постепенно свернул левые реформы и стал проводить правую политику.

В течение года перед переворотом Веласко Альварадо был серьёзно болен, он пережил два инфаркта, ему был ампутирована нога из-за эмболии. На момент переворота он находился на лечении в зимней президентской резиденции в 20 км к востоку от Лимы. После переворота генерал Веласко немедленно призвал собраться кабинет министров, но, прибыв на встречу, обнаружил, что вернуть власть уже не в его силах. В обращении к нации он объявил о решении не сопротивляться перевороту, потому что «перуанцы не могут бороться друг против друга».

После отставки вёл себя сдержанно и не принимал активного участия в политике. Умер 24 декабря 1977 года в возрасте 67 лет.

См. также

• Петроперу

Библиография

• Cotler, Julio (1982). «Estado oligárquico y reformismo militar en América Latina». En: Historia de medio siglo, volumen 1 América del Sur. México: Siglo Veintiuno. (исп.)
• Cotler, Julio (1998). «De Velasco a Belaúnde: el problema de la construcción nacional y la democracia en Perú». En: El Estado en América Latina, teoría y práctica. México: Siglo Veintiuno. (исп.)
• Kruijt, Dirk (2008). La Revolución por decreto: el Perú durante el gobierno militar. Lima: Instítuto de Defensa Legal. (исп.)
• Martín Sánchez, Juan (2002). La revolución peruana: ideología y práctica política de un gobierno militar 1968—1975. (исп.)Sevilla: Universidad de Sevilla.
• Monteforte, Mario (1973). La solución militar a la peruana 1968—1970. México: Universidad Nacional Autónoma de México. (исп.)
• Pease, Franklin (1995). Breve Historia Contemporánea del Perú. México: Fondo de Cultura Económica. (исп.)
• Franco, Carlos, comp. (1983). El Perú de Velasco. Lima: Centro de Estudios para el Desarrollo y la Participación. (исп.)
• Tauro del Pino, Alberto(2001) Enciclopedia ilustrativa del Perú. Lima: PEISA. (исп.)
• Кузнецов B.C. Перу. М., Мысль, 1976.

Ссылки

• [www.adonde.com/presidentes/1968velasco.htm] (исп.)
• [www.ford.utexas.edu/library/guides/guidecollectionsa-m.asp] (исп.)
• [www.caretas.com.pe/2004/1826/articulos/chile.html] (исп.)
• [La revolution nacional peruana. Manifiesto, estatuto, plan del Gobierno Revolucionario de la Fuerza Armada. Lima, 1974] (исп.)

Отрывок, характеризующий Веласко Альварадо, Хуан

– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.
Во время этого акта Наташа всякий раз, как взглядывала в партер, видела Анатоля Курагина, перекинувшего руку через спинку кресла и смотревшего на нее. Ей приятно было видеть, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом было что нибудь дурное.
Когда второй акт кончился, графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
– Да познакомьте же меня с вашими прелестными дочерьми, – сказала она, – весь город про них кричит, а я их не знаю.
Наташа встала и присела великолепной графине. Наташе так приятна была похвала этой блестящей красавицы, что она покраснела от удовольствия.
– Я теперь тоже хочу сделаться москвичкой, – говорила Элен. – И как вам не совестно зарыть такие перлы в деревне!
Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.


В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.