Хуан II (король Арагона)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Хуан II Арагонский»)
Перейти к: навигация, поиск
Хуан II Великий
исп. Juan II el Grande<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
король Арагона
1458 — 1479
Предшественник: Альфонс V Великодушный
Преемник: Фердинанд II Католик
король Сицилии
1458 — 1479
Предшественник: Альфонс V Великодушный
Преемник: Фердинанд II Католик
 
Рождение: 29 июня 1398(1398-06-29)
Медина-дель-Кампо, Кастилия
Смерть: 20 января 1479(1479-01-20) (80 лет)
Барселона, Каталония
Место погребения: монастырь Поблет
Род: Трастамара
Отец: Фернандо I Арагонский
Мать: Элеонора д’Альбукерке
Супруга: 1. Бланка I Наваррская
2. Хуана Энрикес
Дети: от первого брака
1. Карл, 2. Хуана,
3. Бланка, 4. Элеонора

от второго брака
1. Фердинанд, 2. Хуана

 
Награды:

Хуан II Великий (Безверный) (исп. Juan II de Aragón, el Grande; 29 июня 1398, Медина-дель-Кампо, Кастилия — 20 января 1479, Барселона) — король Наварры с 1425 года, король Арагона с 1458 года, король Сицилии с 1458 года. Сын Фернандо I Арагонского и Элеоноры д’Альбукерке. Один из королей-долгожителей Средневековья (прожил 80 лет).





Ранние годы

Хуан II был вторым сыном Фернандо I, короля Арагона, Валенсии, Майорки, Сардинии, Сицилии. Поскольку наследником престола был его старший брат Альфонсо, Хуан по приказу отца в 1415 году отправился в качестве генерал-лейтенанта (представителя короля) на Сицилию. Однако уже в 1416 году Фернандо I скончался, и по инициативе вступившего на престол Альфонсо V Хуан вернулся в Испанию. Альфонсо V нуждался в поддержке брата в конфликте с Кастилией.

В 14061416 годах Фернандо I был регентом Кастилии при своем малолетнем племяннике Хуане II. После Компромисса Каспе Фернандо I покинул Кастилии, став королём Арагона. Его интересы продолжали отстаивать «арагонские инфанты» — Альфонсо, Мария и Энрике. Так Фернандо I планировал возвести своих детей на престолы испанских королевств. В 1418 году, уже после смерти Фернандо I, Мария была выдана за 13-летнего Хуана II. Фактическим правителем в этот период был фаворит короля Альваро де Луна. Он находился в конфликте с «арагонскими инфантами» и поддерживавшей их кастильской аристократией.

Король Наварры

В 1419 году 21-летний Хуан женился на Бланке, дочери короля Наварры Карла III Благородного. В 14211424 годах Бланка родила мужу троих детей — Карла, Хуану (ум. 1425) и Бланку.

В 1425 году Карл III умер, и Хуан и Бланка были объявлены королём и королевой Наварры1429 году состоялась коронация). В том же году у Валенсии было приобретено графство Рибагорса.

Бланка правила Наваррой самостоятельно: Хуан жил в основном в Арагоне, поддерживая своего брата Альфонсо V в усиливавшемся конфликте с Кастилией. В 1429 году между соседними королевствами началась война.

Летом 1429 года Хуан II Кастильский вторгся в долину реки Энарес. В преддверии сражения в конфликт вмешалась жена Хуана II и сестра Хуана Мария, выступившая на стороне Арагона. Тем не менее в следующем году конфликт завершился изгнанием «арагонских инфантов» и победой Альваро де Луна.

Хуан также оказывал помощь Альфонсо V в его кампании по завоеванию Неаполя в 1435 году. После смерти королевы Неаполя Джованны II (его приемной матери) Альфонсо V захватил Неаполь, пользуясь отсутствием законного наследника Рене Доброго. Эта экспедиция привела к написанию сатиры маркиза Сантильяны La Comedita de Ponza.

В 1441 году умерла Бланка I Наваррская. Наварру должен был унаследовать старший сын Бланки и Хуана — Карл Вианский. Однако Хуан не допустил сына к трону, взяв управление королевством в свои руки и сославшись на завещание Бланки о том, что Карл Вианский не должен именовать себя королём без согласия отца. При этом Карл Вианский стал наместником Хуана в Наварре, сам Хуан наваррскими делами не занимался.

Несколько лет спустя Хуан вновь вступил в конфликт с Хуаном II Кастильским и его фаворитом Альваро де Луна. Хуан захватил Атиенсу и Ториху, он потерпел поражение в 1445 году в сражении при Ольмедо, после чего арагонский дом претензиями на кастильский престол[1].

Гражданская война в Наварре

После смерти Бланки Наваррской Хуан женился в 1447 году во второй раз на Хуане Энрикес, дочери Федерико Энрикеса, политического противника Альваро де Луны. Через 4 года она решила взять управление Наваррой в свои руки, добилась того, что Хуан назначил её наместницей Наварры], проигнорировав интересы действующего наместника — своего сына Карла.

Внезапный приезд Хуана в Наварру возродил противостояние отца и сына. Недовольство Карла Вианского и его ненависть к мачехе, подкрепленные амбициями наваррской знати, привели к гражданской войне. Хуана поддержал знатный наваррский род Грамонов, другой род, Бомонтов, принял сторону Карла.

Войска противников встретились 23 октября 1451 года в битве при Эйбаре, где Карл был разбит и взят в плен. Хуана Энрикес, находившаяся на поздних сроках беременности, в это время отбыла в Сарагосу, где родила сына Фернандо. Чтобы обеспечить наследование престола принцем [Фернандо, Хуана Энрикес добилась, чтобы после освобождения Карла Вианского по просьбе кортеса Лериды он был отправлен в изгнание в Неаполь, ко двору своего дяди Альфонсо V. Карл также был вынужден пообещать не использовать королевский титул до смерти отца.

Король Арагона

В 1454 году Альфонсо V назначил Хуана своим лейтенантом (фактически соправителем) в Арагоне и Каталонии, в то время как сам правил итальянскими владениями. С 1442 года Альфонсо V постоянно жил в Неаполе, окружив себя роскошью и покровительствуя учёным и художникам. В это время Хуан в Каталонии провел ряд преобразований с целью завоевания поддержки социально незащищенных слоев населения, фермеров и ремесленников, чтобы создать противовес интересам дворян и духовенства, находившихся в оппозиции новому лейтенанту[2].

В 1458 году король Альфонсо V умер бездетным, и Хуан унаследовал его владения (за исключением Неаполя, завещанного Альфонсо V сыну Фердинанду) под именем Хуана II. При этом он был вынужден отказаться от своего сына Карла Вианского правителем Каталонии. Для Хуаны Энрикес Карл стал единственным препятствием, отделявшим её сына Фернандо от наследования престола. 25 июля 1458 года Хуан II предоставил Фернандо титул герцога Монблан и графа Рибагорсы[3].

Под влиянием супруги Хуан приказал в 1460 году посадить Карла в заключение. Это спровоцировало восстание в Каталонии, вскоре распространившееся на Арагон и Наварру[4]. Напуганный размахом восстания, Хуан II в 1461 году был вынужден пойти на уступки. Он освободил Карла Вианского из заключения и признал его своим наследником, не отменив, однако, прав на престол Фернандо[5].

Карл Вианский умер 23 сентября 1461 года от болезни легких (или, как были убеждены его сторонники, был отравлен по приказу Хуаны Энрикес). После его смерти каталонцы отказались признать власть Хуана II и его наследника Фернандо. Приезд Хуана в Барселону спровоцировал начало гражданской войны. Одновременно в регионе началось мощное крестьянское восстание. Хуан II сумел сохранить лояльность Арагона , Валенсии и Сицилии, однако был не способен самостоятельно подавить восстание и разгромить каталонских грандов.

В начале 1462 года граф Гастон IV де Фуа, зять Хуана II, организовал сближение между тестем и королём Франции Людовиком XI. Свадьба Гастона, сына графа, и Магдаленой, сестрой французского короля, символизировала согласие Людовика XI помочь Хуану в подавлении восстания взамен на вассалитет Наварры[6] Заключенный в Олите договор гарантировал признание французами Хуана II в качестве короля Наварры и Гастона IV в качестве его преемника. В начале мая Людовик XI отправил Гастона IV во главе французской армии на подавление восстания в Каталонии, а Хуан II передал французам Руссильон и Сердань в качестве залога[7][8]. Они были возвращены Арагону по договору в 1493 году.

Армия каталонцев под командованием Рожера Паллареса осадила королеву Хуану Энрикес и её сына Фернандо в крепости Жерона. Но королева смогла организовать оборону, и через четыре месяца при поддержке французских войск вынудила Паллареса снять осаду. Каталонцы также попытались найти союзников. Племяннику Хуана II Энрике IV они обещали титул графа Барселоны, но кастильскому вмешательству помешали французы[4]. То же предложение получил Педро Португальский в 1463 году, но через два года он умер от ран, полученных в битве. Впоследствии каталонцы пытались договориться с Рене Анжуйским.

Хуан II продолжил войну и в 1472 году, будучи уже почти слепым, сумел войти в Барселону, заставив мятежников повиноваться. Для прекращения смуты он проявил милосердие к побежденным и отказался от мести и массовых казней. В октябре того же года война закончилась подписанием «Капитуляций Педральбес» (1472 год). Последней военной акцией Хуана II стала неудачная попытка вернуть Руссильон и Сердань, занятие Людовиком XI в обмен на поддержку в каталонском конфликте.

В 1469 году Хуан II организовал в Вальядолиде свадьбу сына и наследника Фернандо со своей племянницей Изабеллой Кастильской (дочерью Хуана II Кастильского), наследницей трона Кастилии. Учитывая тесное родство между женихом и невестой, требовалось согласие папы римского на брак. Папская булла с разрешением на брак в итоге оказалась подложной, однако это не помешало браку и последовавшему объединению Кастилии и Арагона.

Дочь Хуана II Элеонора де Фуа унаследовала Наварру, Фернандо, соправитель Изабеллы Кастильской, — Кастилию и Арагон.

Хуан II умер от старости в Барселоне 19 января 1479 года в возрасте 80 лет и 7 месяцев и был похоронен в монастыре Поблет.

Дети

От первого брака с Бланкой Наваррской:

От второго брака с Хуаной Энрикес:

Вне брака:

Родословная

См. также

Напишите отзыв о статье "Хуан II (король Арагона)"

Примечания

  1. [books.google.es/books?id=hTBS9EUx1t8C&lpg=PA33&dq=&pg=PA33#v=onepage&q=&f=false Tópicos y realidades de la Edad Media — Google Libros].
  2. MARTIN, José Luis: Enrique IV de Castilla: Rey de Castilla, Príncipe de Cataluña, Hondarribia, 2003, 1a edición, ISBN 84-89569-82-7, p. 114
  3. [www.iea.es/_docum/77_OTP_Historia_del_condado_de_Ribagorza.pdf История графства Рибагорса] IGLESIAS COSTA, Manuel: Это означало фактическое лишение Хуаном II своего сына Карла прав на престол Арагона, о чём король заявил открыто 25 июля 1458 года в Сарагосе
  4. 1 2 HERRERO NAVARRETE, Yolanda: La configuración de los reinos hispánicos (s. XIII—XV), 1a edición, ISBN 84-9822-514-0, pag. 32)
  5. FERNÁNDEZ CONDE, Francisco Javier: La España de los siglos XIII ak XV), San Sebastián, 1995, 2a edición (2004), ISBN 84-86763-55-X, pag. 134)
  6. [books.google.es/books?id=RLPl_xzbZpwC&lpg=PA788&dq=&hl=es&pg=PA788#v=onepage&q=&f=true Historia de España de la Edad Media — Google Libros].
  7. [books.google.es/books?id=ti-l2pKKhDkC&lpg=PA59&dq=&hl=es&pg=PA59#v=onepage&q=&f=true Fernando el Católico y Navarra: el proceso de incorporación del reino a la … — Luis Suárez Fernández — Google Libros].
  8. [books.google.es/books?id=_vp1mwUwOmoC&lpg=PA522&dq=&hl=es&pg=PA522#v=onepage&q=&f=true Los Trastamara y la Unidad Española — Rialp, Ediciones, S.A. — Google Libros].
  9. González-Doria, Fernando (2000). Diccionario heráldico y nobiliario de los Reinos de España, pág. 274. ISBN 84-89787-17-4
  10. Berwick y de Alba, Duquesa de. Catálogo de las collecciones expuestas en las vitrinas del Palacio de Liria, (1898) p.68 [www.archive.org/stream/catlogodelascol00lirigoog/catlogodelascol00lirigoog_djvu.txt]:Zaragoza, 13 de agosto de 1468.

Отрывок, характеризующий Хуан II (король Арагона)

– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.