Хуа Гофэн

Хуа Гофэн 华国锋<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель ЦК КПК
7 октября 1976 года — 28 июня 1981 года
Предшественник:	Мао Цзэдун
Преемник:	Ху Яобан
Премьер Госсовета КНР
4 февраля 1976 года — 10 сентября 1980 года
Предшественник:	Чжоу Эньлай
Преемник:	Чжао Цзыян
Председатель Военного совета ЦК КПК
7 октября 1976 года — 28 июня 1981 года
Предшественник:	Мао Цзэдун
Преемник:	Дэн Сяопин
Рождение:	16 февраля 1921(1921-02-16) уезд Цзяочэн, провинция Шаньси, Китайская Республика
Смерть:	20 августа 2008(2008-08-20) (87 лет) Пекин, КНР
Имя при рождении:	Су Чжу
Супруга:	Хань Чжицзюнь

Хуа Гофэн (кит. трад. 華國鋒, упр. 华国锋, пиньинь: Huá Guófēng, настоящее имя Су Чжу; 16 февраля 1921 — 20 августа 2008) — государственный деятель Китайской Народной Республики, преемник Мао Цзэдуна на посту председателя Коммунистической партии Китая (1976—1981). Единственный человек, одновременно занимавший три высшие государственные должности в КНР: помимо поста председателя КПК он являлся премьером Государственного совета КНР (1976—1980) и председателем Центрального военного совета КНР (1976—1981).

Вскоре после смерти Мао отстранил от власти и арестовал членов «Банды четырёх» и положил конец «культурной революции». Тем не менее, вопреки ожиданиям реформ и модернизации, Хуа Гофэн продолжил проведение маоистской политики под лозунгом «двух абсолютов». Не сумев собрать вокруг себя группировку сторонников, в конце 1978 года был фактически отстранён от власти Дэн Сяопином, выступавшим за проведение рыночных реформ в стране. В 1981 году Хуа Гофэн был смещён с поста Председателя КПК, а менее чем через год был упразднён и сам этот пост как не соответствующий Уставу КПК.

Ранние годы

Хуа Гофэн родился 16 февраля 1921 года в уезде Цзяочэн провинции Шаньси. Его настоящее имя Су Чжу (кит. трад. 蘇鑄, упр. 苏铸, пиньинь: Sū Zhù). Получил начальное образование в уездной начальной школе, затем учился в Коммерческом профессиональном лицее того же уезда.

В 1938 году присоединился к коммунистам в борьбе с японскими милитаристами во время «Войны сопротивления». Как и многие другие деятели коммунистического движения Китая того времени, взял себе псевдоним. Его новое имя — Хуа Гофэн — аббревиатура словосочетания «Чжунхуа канжи цзюго сяньфэндуй» (кит. 中华抗日救国先锋队), что в переводе означает «Китайский авангард антияпонской борьбы и спасения родины».

В 1947 году после 12 лет службы в 8-й армии под командованием генерала Чжу Дэ, Хуа назначается начальником отдела пропаганды уездного отделения КПК. В январе 1949 году Хуа женится на Хань Чжицзюнь (кит. 韩芝俊). В этом же году он назначается первым секретарем отделения КПК уезда Сянтань провинции Хунань.

В 1959 году Хуа принимает активное участие в Лушаньском пленуме партии в качестве делегата от провинции Хунань. На съезде он представляет подробный доклад о последствиях и результатах «Большого скачка» в провинции, в котором оправдывает политику, проводимую Мао Цзэдуном. Вскоре после этого Хуа назначается первым секретарем партийного комитета провинции Хунань. В 1969 году Хуа становится членом ЦК КПК.

Восхождение по карьерной лестнице

В 1971 году Хуа пригласили на работу в Пекин, где ему предложили незначительный пост в Госсовете КНР. Но проработав несколько месяцев в Пекине, Хуа возвращается в Хунань на прежний пост. В этом же году его вводят в состав комиссии по расследованию т. н. «Дела Линь Бяо».

В 1973 году Хуа переизбирается в члены ЦК КПК и вводится в состав Политбюро ЦК КПК. В 1973 году назначен на пост министра общественной безопасности.

После смерти Чжоу Эньлая в январе 1976 года между группировкой Дэн Сяопина, с одной стороны, и «Бандой четырех», с другой стороны, начинается борьба за пост премьера Госсовета КНР. В этой обстановке была найдена компромиссная фигура в лице Хуа Гофэна, который 8 февраля 1976 года назначается исполняющим обязанности премьера. В это же время в центральных китайских СМИ, контролируемых «Бандой четырех», начинается травля Дэн Сяопина.

Весной в Пекине начинаются массовые беспорядки и акты неповиновения. 5 апреля 1976 года, в день Праздника Цинмин, сотни тысяч жителей Пекина с портретами Чжоу Эньлая, белыми траурными венками и белыми цветами, вышли на центральную площадь Тяньаньмэнь. На площади стихийно возникали траурные митинги, читались стихи, посвящённые памяти Чжоу Эньлая. Напуганная столь демонстративной народной активностью «Банда четырех» стянула к площади крупные военные и полицейские силы, которые грубо разогнали собравшихся и произвели массовые аресты. В организации беспорядков сторонники Цзян Цин обвинили Дэн Сяопина. Дэна снимают со всех постов. Вскоре после этого Хуа избирается заместителем председателя ЦК КПК и утверждается на посту премьера Госсовета КНР.

В октябре 1976 года вскоре после смерти Мао Цзэдуна Хуа Гофэн инициирует арест членов «Банды четырех». Хуа занимает пост председателя ЦК КПК. Его ближайшее окружение составили высокопоставленные консервативные маоисты, участники разгрома группировки Цзян Цин, впоследствии названные «Малой бандой четырёх».

У руля партии

Хуа снискал популярность в партии и народе за скорое разоблачение Банды четырех и стал лидером, чье появление на политическом Олимпе ознаменовало конец «Культурной революции». В экономике и политике восстанавливается советская модель промышленного планирования и партийного контроля. Такая система отвергалась сторонниками идей Дэн Сяопина, которые ратовали за введение элементов рыночной экономики.

В октябре 1979 года Хуа отправился в европейское турне. Во время турне он посетил ФРГ и Францию. 28 октября Хуа прибыл с визитом в Великобританию, где встречался с Маргарет Тэтчер, с которой обсуждались вопросы будущей судьбы Сянгана (Гонконг), и посетил Оксфордский университет. В области внешней политики Хуа Гофэн продолжил линию на конфронтацию с Советским Союзом.

Закат карьеры и смерть

По мере роста влияния вице-премьера Дэн Сяопина в партии стало укрепляться мнение, что Хуа ведет партию и страну курсом дискредитировавшего себя маоизма. В сентябре 1980 года Хуа уступил свои полномочия премьера Чжао Цзыяну, а в июне 1981 года был смещен и с поста председателя ЦК КПК, который занял Ху Яобан. Тем не менее Хуа Гофэн оставался членом ЦК КПК до октября 2002 года. В октябре 2007 года Хуа был приглашен в качестве делегата на XVII съезд КПК.

Несмотря на то, что Хуа после отставки с поста председателя ЦК КПК занимал другие посты в партии, он не вмешивался в политику, проводимую новыми поколениями китайских руководителей. Хуа увлекся выращиванием винограда и за политикой следил лишь из газет. К 2008 году здоровье Хуа значительно ухудшилось. В этом году он трижды госпитализировался в связи с осложнениями болезней сердца и почек. Хуа скончался 20 августа 2008 года. Так как он умер во время проведения в Пекине Олимпийских игр, китайские СМИ уделили очень малое внимание его смерти.

Семья

В 1949 году Хуа женился на Хань Чжицзюнь. У четы родилось трое детей — один сын и две дочери. Сын — Су Хуа является офицером ВВС Китая в отставке. Дочь — Су Лин занимала руководящие посты в партийных и профсоюзных организациях Управления гражданской авиации КНР. Вторая дочь — Су Ли работает в аппарате Госсовета КНР.

Ссылки

• [www.krugosvet.ru/enc/istoriya/HUA_GOFEN.html Биография Хуа Гофэна в Онлайн-энциклопедии «Кругосвет»]

Отрывок, характеризующий Хуа Гофэн

Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!