Худяков, Николай Акимович

Николай Акимович Худяков
Дата рождения	26 октября 1890(1890-10-26)
Место рождения	Рыльск, Курская губерния Российская империя
Дата смерти	26 апреля 1938(1938-04-26) (47 лет)
Место смерти	Коммунарка, Московская область </br> РСФСР, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР, УССР </br> СССР СССР (РСФСР)
Род войск	пехота
Годы службы	1914 — 1917 1918 — 1922
Звание	командарм, начдив
Командовал	Бахмутским боевым участком; 1-й Коммунистической стрелковой дивизией; 3-й Украинской советской армией; 57-й стрелковой дивизией РККА
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война: Гражданская война на Украине Оборона Царицына
Награды и премии
В отставке	на хозяйственной работе: начальник горно-геологических экспедиций на Сахалине и Камчатке; управляющий Охинским нефтепромыслом; начальник строительства нефтепровода Оха-Москальво; начальник отдела главка «Союзгеоразведка»; директор ЦНИГРИ в Ленинграде; начальник треста «Главникельолово».

Внешние изображения
	[sakhvesti.ru/p/spec_18022008183414.jpg Фото: Худяков Н. А.]

Никола́й Аки́мович Худяко́в (13(26) октября 1890 — 26 апреля 1938) — советский военачальник и административно-хозяйственный деятель. Офицер военного времени Русской императорской армии, в годы Гражданской войны — командующий 3-й Украинской советской армией.

Член ВКП(б), бывший эсер.

Биография

Родился в Рыльске Курской губернии.

Закончил коммерческое училище.

Первая мировая война

В начале Первой мировой войны призван в армию и направлен на фронт.

В 1916 году окончил Алексеевское военное училище, выпущен прапорщиком в 4-й Заамурский пограничный пехотный полк, воевавший на Юго-Западном фронте, в Галиции. Дослужился до штабс-капитана; за боевые отличия награждён орденом Святого Станислава III степени с мечами и бантом.

В июле 1917 штабс-капитан Худяков Н. А. за антивоенную агитацию и участие в мятеже разжалован и приговорён к смертной казни. После Октябрьской революции освобождён из Каменец-Подольской крепости и избран солдатами командиром 4-го Заамурского пограничного пехотного полка.

Гражданская война

В феврале-апреле 1918 командовал украинскими красноармейскими отрядами, воевавшими с австро-германскими оккупантами на юго-западе Украины и Донбассе, возглавлял Бахмутский боевой участок. Под натиском австро-германских войск украинские советские войска, оборонявшие Донбасс, отступили с территории Украины и в начале мая 1918 года, согласно условию Брест-Литовского договора, были интернированы правительством Советской России и передислоцированы в район Царицына.

Во второй половине 1918 года, во время обороны Царицына, Худяков Н. А. командовал 1-й Коммунистической стрелковой дивизией 10-й армии, в декабре 1918 – феврале 1919 был помощником командующего 10-й армии. За выдающиеся заслуги в обороне Царицына награждён орденом Красного Знамени РСФСР.

В 1919 году воевал на Украине. В марте-апреле 1919 года был членом РВС группы войск Харьковского направления Украинского фронта, в апреле-июне 1919 командовал 3-й Украинской советской армией, соединения которой освободили Одессу и Тирасполь от петлюровцев и интервентов Антанты, принимали участие в ликвидации мятежа Григорьева , а после переформирования армии в 45-ю стрелковую дивизию назначен начальником 57-й стрелковой дивизии 14-й армии.

В январе 1920 года назначен на должность военкома Херсонской губернии.

После гражданской войны

С 1922 года Худяков Н. А. на хозяйственной работе в наркомате путей сообщения.

В 1925 направлен на Сахалин начальником горно-геологической экспедиции (в составе 13 полевых партий), которая обосновала возможность создания в этом районе нефтяной промышленности. В 1926 возглавил горно-геологическую экспедицию из 15 партий, направленную на Северный Сахалин Президиумом ВСНХ СССР. Летом 1927 на острове работала Третья сахалинская горно-геологическая экспедиция под руководством Н. А. Худякова. При непосредственном участии Н. А. Худякова были созданы трест «Сахалиннефть» и Охинский нефтепромысел, налажены взаимоотношения с японской нефтяной концессией. Он назначается управляющим Охинского промысла, на котором началась промышленная добыча нефти. В 1929 руководил новой горно-геологической экспедицией на Северный Сахалин, в 1930 — Первой Камчатской нефтяной экспедицией, в 1931 — постройкой нефтепровода Оха — Москальво, затем отозван в Москву на руководство отделом главка «Союзгеоразведка».

В 1934—1936 — директор ЦНИГРИ в Ленинграде.

В конце 1936 переведен в Москву, назначен начальником треста «Главникельолово» Наркомата тяжелой промышленности СССР. В Москве проживал по адресу: улица Карла Маркса, дом 33, квартира 6.

В 1938 году арестован «за участие в контрреволюционной террористической организации» и 26 апреля 1938 приговорен ВК ВС СССР к расстрелу. Расстрелян в тот же день. Место захоронения — Коммунарка.

23 июля 1955 реабилитирован.

Награды

• Георгиевский крест 4 степени
• Георгиевский крест 3 степени
• Орден Святого Станислава 3 степени с мечами и бантом
• Орден Красного Знамени РСФСР — Приказ РВСР № 44 (1923 год), как комдиву 1-й Коммунистической

Память

• Именем Худякова Николая Акимовича названо месторождение полезных ископаемых на Сахалине

Литература

• [www.litmir.net/bd/?b=28630 Успенский В. Д. «Тайный советник вождя»]

Ссылки

• [militera.lib.ru/h/antonov-ovseenko_va01/index.html В. Антонов–Овсеенко. «Записки о гражданской войне». Государственное военное издательство, М., 1924—1933]
• [baza.vgdru.com/1/12706/20.htm?o=&?o=& Худяков Николай Акимович]
• [encsakhalin.ru/object/1804572976?lc=ru Энциклопедия Сахалинской области. ХУДЯКОВ Николай Акимович, военный и государственный деятель]
• [www.nadnestre.ru/veter-krovavyh-bur/v-sumatohe-1919-goda-chast-5.html Ветер кровавых бурь. В суматохе 1919 года. Часть 5]

Отрывок, характеризующий Худяков, Николай Акимович

Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.