Худ, Джон Белл

Джон Белл Худ
генерал-лейтенант Джон Белл Худ
Прозвище	Сэм
Псевдоним	Сэм
Место рождения	Овингсвилл, Кентукки
Место смерти	Новый Орлеан, Луизиана
Принадлежность	Соединенные Штаты
Род войск	Армия США Армия КША
Годы службы	1853—61 (США) 1861—65 (КША)
Звание	Первый лейтенант (США) генерал армии КША
Командовал	Техасская бригада Теннессийская армия
Сражения/войны	Гражданская война в Америке Кампания на полуострове Семидневная битва Второе сражение при Бул-Ране Сражение при Энтитеме Битва при Фредериксберге Битва при Геттисберге Битва при Чикамоге Битва за Атланту Франклин-Нэшвилльская кампания Второе сражение при Франклине Битва при Нэшвилле
Автограф

Джон Белл Худ (англ. John Bell Hood; 1 июня 1831 — 30 августа 1879) — генерал армии Конфедерации во время Американской гражданской войны.

Имел репутацию генерала смелого и агрессивного до безрассудства.

Существует мнение, что он был лучшим командиром бригадного и дивизионного уровня в армии Конфедерации, однако на более высоких постах он оказался менее эффективен. Репутация Худа была серьёзно подмочена рядом поражений, которые он потерпел в сражении за Атланту и во Франклин-Нэшвилльской кампании.

Биография

Ранние годы

Худ родился в Овингсвиле, штат Кентукки, он был сыном врача Джона В. Худа и Феодосии Френч Худ. Некоторые историки называют датой его рождения 1 июня, но на надгробии написано 29 июня.

Он был двоюродным братом Густавуса Вудсона Смита, впоследствии генерала Конфедерации, и племянником Ричарда Френча из Палаты Представителей. Френч способствовал поступлению Худа в Военную Академию Вест-Пойнт, несмотря на то что отец не желал военной карьеры для сына.

В Вест-Пойнте его звали просто «Сэм», и это прозвище закрепилось за ним надолго. «Мы звали его Сэм, потому что его одноклассники в Вест-Пойнте так называли его», напишет Мэри Чеснат в рассказе о визите Худа в Ричмонд в 1863 году. В числе его одноклассников были Джеймс Макферсон и Джон Скофилд и Филипп Шеридан, а учителем артиллерийского дела — Джордж Томас; все трое в будущем — генералы Союза и противники Худа в войне.

Худ закончил Академию в 1853, 44-м из 52 кадетов и получил временное звание второго лейтенанта. В 1860 он был назначен кавалерийским инструктором в Вест-Пойнт, но он отказался, желая лично участвовать боевых действиях, и предполагая иные возможности ввиду ожидающейся войны.

Худ был назначен в 4-й пехотный полк, служил в Калифорнии, затем был переведен в 2-й кавалерийский полк в Техас, где находился под командованием Альберта Джонстона и Роберта Ли и участвовал в столкновениях с команчами. 3 марта 1855 года ему было присвоено постоянное звание второго лейтенанта, а 18 августа 1858 года он стал первым лейтенантом 2-го кавалерийского полка.

Гражданская война

Худ уволился из армии США 16 апреля (через три дня после сражения за форт Самтер) и, недовольный нейтралитетом своего родного штата Кентукки, решил служить в армии Техаса. Он вступил в армию Конфедерации как кавалерийский офицер, но 30 сентября 1861 года был повышен в звании до полковника и ему поручили командовать 4-м техасским пехотным полком.

20 февраля 1862 года Худ стал бригадным командиром соединения, которое впоследствии стало известно как Техасская бригада Худа или Мальчики Худа, и являлось частью конфедеративной Потомакской армии. 3 марта 1862 года он был повышен до бригадного генерала. Он командовал техасской бригадой в составе Северовирджинской армии во время Кампании на полуострове, которая числилась в составе дивизии генерала Уильяма Уайтинга. Худ заслужил репутацию решительного командира, способного лично возглавить атаку. В сражении при Гейнс-Милл 27 июня он осуществил атаку, которая сломала оборону федеральной армии, и добился самого впечатляющего успеха во всей Семидневной Битве. Худ уцелел и даже избежал ранений в этой битве, хотя все его офицеры оказались ранены или убиты.

После семидневной битвы генерал Ли отстранил от дивизионного командования генерала Уайтинга и передал его дивизию Худу. На тот момент она состояла из 9-ти пехотных полков, сведенных в две бригады: техасскую бригаду и бригаду Эвандера Лоу.

Он возглавлял эту дивизию во время боев в Северной Вирджинии и заслужил репутацию способного командира во время атаки Лонгстрита на левый фланг федеральной армии генерала Поупа во втором сражении при Булл-Ране. Во время преследования отступающей армии Союза Худ попал в неприятную историю с арестом раненых северян. По этой причине Лонгстрит арестовал его и приказал оставить армию. Но Ли вступился за Худа и оставил его на службе. В Мэрилендскую кампанию, незадолго до сражения в Южных Горах, Худ пребывал под условным арестом. Техасцы требовали от генерала Ли: «Верните нам Худа! (Give us Hood!)». Ли восстановил Худа в его должности, несмотря на его отказ извиниться за свои действия.

В сражении при Энтитеме дивизия Худа пришла на помощь корпусу Джексона «Каменная стена» и в последнюю минуту спасла его от разгрома. Джексон был впечатлён действиями Худа и рекомендовал повысить его до генерал-майора, что и случилось 10 октября 1862 года.

В декабре, в битве при Фредериксберге, Худ был пассивен. Весной 1863 года он пропустил сражение при Чанселорсвилле, поскольку находился в Суффолке вместе со всем I-м корпусом Лонгстрита.

Геттисберг

Во время Геттисбергской кампании дивизия Худа состояла из четырех бригад:

• Бригада Эвандера Лоу, 5 алабамских полков
• Техасская бригада Джерома Робертсона, 3 техасских + 3-й арканзасский пехотный полк
• Бригада Джорджа Андерсона, 5 джорджианских полков
• Бригада Генри Беннинга, 4 джорджианских полка

Во время сражения при Геттисберге корпус Лонгстрита прибыл только к концу первого дня, 1 июля 1863 года. Генерал Ли как раз осознал, что имеет дело со всей федеральной армией и задумал на 2-е июля фланговую атаку.

Основная роль отводилась корпусу Лонгстрита, который должен был наступать по Эммитсбергской дороге на левый фланг северян. Худ был недоволен этим решением, потому что ему пришлось бы наступать по неудобной местности, усыпанной валунами, так называемой «Берлоге Дьявола» (Devil’s Den). Он просил разрешения обойти левый фланг армии Союза и атаковать северян сзади. Лонгстрит отказал, ссылаясь на приказы генерала Ли и невзирая на протесты Худа. Подчиняясь неизбежности, дивизия Худа начала наступление в 16:00 2 июля, но из-за различных причин постепенно уклонилась к востоку, в сторону от нужного направления, и вышли прямо к высоте Литтл-Раунд-Топ, на которой расположился 20-й мэнский полк под командой полковника Джошуа Чемберлена.

Как только началась атака, Худ был тяжело ранен осколком снаряда, который серьёзно повредил ему руку. (Рука не была ампутирована, но он не мог пользоваться ею всю оставшуюся жизнь) Командование дивизией принял бригадный генерал Эвандер Лоу, но неразбериха в управлении негативно сказалась на эффективности этой атаки. Неудача у Литтл-Раунд Топ в итоге сказалась на ходе всего сражения — Ли не смог потеснить левый фланг северян и был вынужден предпринять фронтальную атаку.

На западе

На Западном театре военных действий армия под командованием Брэкстона Брэгга действовала неуверенно, и Ли направил в Теннесси корпус Лонгстрита. В сражении при Чикамоге Худ возглавил атаку, которая прорвала оборону северян, что привело к поражению Кумберлендской армии генерала Розекранса. Однако Худ был снова тяжело ранен, и его правая нога была частично ампутирована. За сражение при Чикамоге Худ был повышен в звании до генерал-лейтенанта (20 сентября 1863).

Выздоравливая в Ричмонде, он подружился с президентом Джефферсоном Дэвисом, который решил использовать Худа на более высоких ролях.

Весной 1864 года Теннесийская армия генерала Джонстона была втянута в битву за Атланту — в маневренную войну против генерала Шермана, который наступал от Чаттануги к Атланте. Худ был первым корпусным командиром, который прибыл на поле боя при Ресаке, и впоследствии он командовал правым флангом у Ресаки. 14 мая его бригады атаковали открытый фланг корпуса генерала Ховарда и почти опрокинули его, но развить успех помешало прибытие корпуса Хукера. В сражении у горы Кеннесо он командовал левым флангом Теннессийской армии.

Худ в своих письмах правительству критиковал действия Джонстона и, в результате, 17 июля 1864 года Джонстон был смещён. Худ, который командовал корпусом в армии Джонстона, 18 июля был повышен до полного генерала и получил в управление Теннессийскую армию буквально у ворот Атланты. Худу было всего 33 года, он стал самым молодым командующим армией в ту войну.

Когда Дэвис запросил мнение генерала Ли по поводу назначения Худа, тот ответил несколько двусмысленно, назвав Худа «хорошим бойцом, упорным и неосторожным на поле боя», но не смог ничего сказать о качествах, необходимых для управления армией. Генерал Джон Гордон писал: «Немного нашлось бы в армии корпусных и дивизионных командиров лучше Худа; но самые близкие сторонники и горячие поклонники не признавали наличия у него таких редких талантов, которые позволили бы ему заменить генерала Джозефа Джонстона».

Худ принял командование армией на завершающем этапе Битвы за Атланту. Он предпринял решительные и агрессивные действия — которыми был знаменит — он провёл четыре крупных наступления, чтобы снять осаду с Атланты. Первой была атака у Пич-Три-Крик. Но все атаки провалились и повлекли значительные потери в армии Юга. Наконец, 2 сентября 1864 Худ эвакуировал Атланту, уничтожив в огне все военные припасы, которые смог.

Осторожная тактика генерала Джонстона была совсем не по душе генералу Худу. Он атаковал янки с востока, он атаковал их с запада. Шерман кружил вокруг Атланты, как боксер, выискивающий незащищённое место на теле противника, и Худ не стал сидеть в своих укрытиях, дожидаясь, пока янки его атакуют. Он храбро вышел им навстречу и обрушился на них яростно. Несколько дней шли бои за Атланту и за Эзра-Черч, и по сравнению с этими битвами сражение у Персикового ручья представлялось уже ничтожной стычкой. … За одиннадцать первых дней командования генерал Худ потерял почти столько же людей, сколько генерал Джонстон за семьдесят четыре дня боёв и отступлений, и Атланта была осаждена уже с трёх сторон. (М.Митчелл, «Унесённые ветром»)

Тактика генерала Джонстона привела к тому, что Шерман прошёл 100 миль за 60 дней; тактика Худа продержала его 45 дней перед Атлантой. Худ не мог спасти Атланту; однако, Джеймс Вильсон, генерал Союза, писал после войны, что атаки Худа «…были хорошо спланированы, но для успеха надо было несколько больше сил и ресурсов.»

Теннессийская кампания Худа длилась с сентября по декабрь 1864 года. За это время произошло семь сражений. Он пытался поймать крупное соединение Огайской армии Союза (под командованием генерала Скофилда) при Спринг-Хилл, до их прибытия в Нэшвилль, но Скофилду удалось проскочить мимо армии Худа в ночной темноте. На следующий день в битве при Франклине Худ необдуманно послал своих людей в атаку на открытой местности без артиллерийской поддержки. Его войскам не удалось сломить оборону северян, они понесли серьёзные потери, и эта атака иногда называется «Атака Пикетта на Западе».

Не желая отказываться от первоначального плана, Худ застрял под укреплениями столицы Теннесси и приступил к осаде с незначительными силами в условиях начала зимы. Через две недели Джордж Томас наголову разбил Худа в битве при Нэшвилле, в которой большая часть Теннессийской армии была уничтожена, а остатки отступили в Миссисипи.

Ближе к концу войны Джефферсон Дэвис отправил Худа в Техас набирать другую армию, но ещё до его возвращения генерал Кирби Смит сдался вместе с техасскими войсками, после чего и сам Худ сдался федералам в Натчезе. 31 мая 1865 года он был освобожден.

После войны

После войны Худ переселился в Луизиану и стал торговать хлопком. Так же он занимался страховым бизнесом.

В 1868 году он женился на новоорлеанке Анне-Марии Хеннен и стал отцом 11 детей за 10 лет, в том числе трех пар близнецов.

Он участвовал в различных благотворительных организациях, помогая сиротам, вдовам и ветеранам-инвалидам.

Его страховочный бизнес рухнул во время эпидемии жёлтой лихорадки зимой 1878-1879 года, от которой умерли его жена и старший сын, а затем и сам Худ.

Десять его детей остались сиротами и были разобраны по семьям Луизианы, Джорджии, Кентукки и Нью-Йорка.

Воинские звания

• 1 октября 1861 — полковник
• 3 марта 1862 — бригадный генерал
• 30 августа 1862 — генерал-майор
• 1 февраля 1864 — генерал-лейтенант
• 18 июля 1864 — получил временно высшее звание — «генерал армии Конфедеративных Штатов Америки» (general of the Confederate States Army) (Конгресс КША не утвердил Д. Худа в этом звании и он в январе 1865 стал вновь генерал-лейтенантом).

В кино

В фильме «Геттисберг» в роли Худа снялся Патрик Горман.

Литература

• Dyer, John P. The Gallant Hood. New York: Smithmark, 1995. ISBN 978-0-8317-3285-1.
• Eicher, John H., and David J. Eicher. Civil War High Commands. Stanford, CA: Stanford University Press, 2001. ISBN 0-8047-3641-3.
• Hood, John Bell. [books.google.com/books?id=tC8OAAAAIAAJ Advance and Retreat: Personal Experiences in the United States and Confederate States Armies]. Lincoln: University of Nebraska Press, 1996. ISBN 978-0-8032-7285-9.
• Sword, Wiley. The Confederacy’s Last Hurrah: Spring Hill, Franklin, and Nashville. Lawrence: University Press of Kansas, 1993. ISBN 0-7006-0650-5. First published with the title Embrace an Angry Wind in 1992 by HarperCollins.
• Warner, Ezra J. Generals in Gray: Lives of the Confederate Commanders. Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1959. ISBN 0-8071-0823-5.

Ссылки

• [www.rocemabra.com/~roger/tagg/generals/general45.html From "The Generals of Gettysburg: The Leaders of America's Greatest Battle" by Larry Tagg]
• [www.johnbellhood.org/menu.htm JohnBellHood.org сайт(англ.)]
• [www.tshaonline.org/handbook/online/articles/fho49 Биография Худа на Handbook of Texas Online]
• [web.genealogies.free.fr/Les_militaires/La_guerre_de_Secession/Sud/Generaux_et_amiraux/General/H.htm]

Отрывок, характеризующий Худ, Джон Белл

– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?
После Смоленска Наполеон искал сражения за Дорогобужем у Вязьмы, потом у Царева Займища; но выходило, что по бесчисленному столкновению обстоятельств до Бородина, в ста двадцати верстах от Москвы, русские не могли принять сражения. От Вязьмы было сделано распоряжение Наполеоном для движения прямо на Москву.
Moscou, la capitale asiatique de ce grand empire, la ville sacree des peuples d'Alexandre, Moscou avec ses innombrables eglises en forme de pagodes chinoises! [Москва, азиатская столица этой великой империи, священный город народов Александра, Москва с своими бесчисленными церквами, в форме китайских пагод!] Эта Moscou не давала покоя воображению Наполеона. На переходе из Вязьмы к Цареву Займищу Наполеон верхом ехал на своем соловом энглизированном иноходчике, сопутствуемый гвардией, караулом, пажами и адъютантами. Начальник штаба Бертье отстал для того, чтобы допросить взятого кавалерией русского пленного. Он галопом, сопутствуемый переводчиком Lelorgne d'Ideville, догнал Наполеона и с веселым лицом остановил лошадь.