Хулагуиды
Поделись знанием:
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
Хулагуиды (Ильханиды) — потомки Хулагу, внука Чингис-хана; монгольская династия, правившая на Ближнем и Среднем Востоке в середине XIII — середине XIV вв. Правители государства Хулагуидов носили титул ильхан («хан народа»/«хан страны») в значении улусный хан.[1].
Содержание
История
Государство образовалось в процессе распада Монгольской империи и включало современный Иран, большую часть современного Афганистана и Туркмении, большую часть Закавказья, арабский Ирак и восточную часть Малой Азии (до р. Кызыл-Ирмак). Вассалами и данниками хулагуидов были Грузия, Трапезундская империя, Конийский султанат, Киликийское царство, Кипрское королевство, государство куртов в Герате; столицами — последовательно Мераге, Тебриз, Сольтание, затем снова Тебриз.
Основанное во время завоевательного похода Хулагу (1256—1260), государство ильханов продлило своё существование благодаря реформам Газан-хана (1295—1304), но лишь до 1353 года. После смерти Абу Саида (1335) бессильные ильханы возводились на престол лишь для придания законности власти новых династий, Чобанидов и Джалаиридов.
Ильханы
- Хулагу-хан (1217—1265), сын Толуя, ильхан (ок. 1261—1265)
- Абага-хан (1234—1282), сын Хулагу, ильхан (1265—1282)
- Султан Ахмед Текудер-хан, сын Хулагу, ильхан (1282—1284)
- Аргун-хан, сын Абаги, ильхан (1284—1291)
- Иринджин Дорджи Гайхату-хан, сын Абаги, ильхан (1291 — март 1295)
- Байду-хан, сын Тарагая, сына Хулагу, ильхан (апрель — октябрь 1295)
- Султан Махмуд Газан-хан (1271—1304), сын Аргуна, ильхан (ноябрь 1295—1304)
- Гийас ад-Дунийа ва-д-Дин Султан Мухаммед Худабандэ Олджейту-хан (1278—1316), сын Аргуна, ильхан (1304—1316)
- Изз ад-Дунийа ва-д-Дин Султан Абу Саид Мухаммед Бахадур-хан, сын Олджейту, ильхан (1316—1335)
Ильханы под опекой
- Махмуд Арпа Койун-хан, сын Суса-огула, сына Салангана (Синг-хана), сына Мелик-Тимура, сына Ариг-Буги, сына Толуя, ильхан (1335—1336) под опекой визиря Гийас ад-Дина Рашиди
- Муса-хан, сын Али, сына Байду-хан, ильхан (1336) под опекой ойратского эмира Али-падишаха
- Музаффар ад-Дин Мухаммед-хан, сын Йул-Кутлуга, сына Иль-Тимура, сына Анбарчи, сына Менгу-Тимура, сына Хулагу, ильхан (1336—1338) под опекой Джалаиридов
- Сати-бек, дочь Олджейту, ильхан 1338—1339, под опекой Чобанидов
- Сулейман-хан, ильхан (1339—1344), под опекой Чобанидов
- Ануширван-хан, ильхан (1344—1355), под опекой Чобанидов
- Изз ад-Дин Джахан Тимур-хан, сын Алафранга, сына Гайхату-хана, ильхан (1338—1344), под опекой Джалаиридов
Хорасан
- Туга-Тимур, потомок Джочи-Хасара[2] или Тэмугэ-Отчигина[3] , братьев Чингис-хана, ильхан в Хорасане (1338—1352)
Генеалогическое древо
Напишите отзыв о статье "Хулагуиды"
Примечания
- ↑ [farhang-alshia.narod.ru/karbin/histoir5.html#43_2 История Ирана с древнейших времен до конца XVIII века]. — Л., 1958. — С. 187.
- ↑ Фасих ал-Хавафи. [www.vostlit.info/Texts/rus8/Fasihi/frametext1.htm Фасихов свод]. — Ташкент, 1980. — С. 62.
- ↑ Фасих ал-Хавафи. [www.vostlit.info/Texts/rus8/Fasihi/frametext1.htm Фасихов свод]. — Ташкент, 1980. — С. 62. Прим. 295.
Библиография
Источники
- Абу Бакр ал-Кутби ал-Ахари. [www.vostlit.info/Texts/rus9/Uvejs/frametext.htm Тарих-и шейх Увейс] / Пер. М. Д. Кязимова и В. З. Пириева. — Баку: Элм, 1984.
- Рашид ад-Дин. [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/R.phtml?id=2057 Сборник летописей] / Перевод А. К. Арендса. — М.—Л.: Издательство АН СССР, 1946. — Т. 3.
- Фасих ал-Хавафи. [www.vostlit.info/Texts/rus8/Fasihi/frametext1.htm Фасихов свод] / Пер. Д. Ю. Юсуповой. — Ташкент: Фан, 1980.
Литература
- Бартольд В. В. Ильханы // Бартольд В. В. Сочинения. — М.: Наука, 1971. — Т. VII: Работы по исторической географии и истории Ирана. — С. 500.
- [farhang-alshia.narod.ru/karbin/histoir5.html#9 История Ирана с древнейших времен до конца XVIII века]. — Л.: Издательство Ленинградского университета, 1958. — 390 с. — 2250 экз.
- Рыжов К. В. Все монархи мира. Мусульманский Восток. VII—XV вв. — М. : Вече, 2004. — ISBN 5-94538-301-5.</span>
- [books.google.ru/books?id=16yHq5v3QZAC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false The Cambridge history of Iran]. — Cambridge: Cambridge University Press, 1968. — Т. 5: The Saljuq and Mongol Periods. — 762 p. — ISBN 521 06936 X.
Ссылки
- [www.iranicaonline.org/articles/il-khanids-index Il-khanids] — статья из Encyclopædia Iranica. Multiple Authors
|
Это заготовка статьи о монархе, династии или её представителе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Хулагуиды
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
