Фриденсрайх Хундертвассер
Фриденсрайх Хундертвассер | |
нем. Friedensreich Hundertwasser | |
В Новой Зеландии, 1998 | |
Имя при рождении: |
Фридрих Штовассе |
---|---|
Место смерти: | |
Жанр: |
архитектура, живопись |
Стиль: | |
Влияние: | |
Работы на Викискладе |
Фриденсра́йх Хундертва́ссер (нем. Friedensreich Hundertwasser, настоящее имя — Фридрих Штовассер (Friedrich Stowasser); 15 декабря 1928, Вена, Австрия — 19 февраля 2000, Новая Зеландия) — австрийский архитектор и живописец.
Биография
Фридрих Хундертвассер родился 15 декабря 1928 года в Вене. Отец — австриец, мать — еврейка. С 1936 года посещал венскую школу в системе Монтессори. Матери пришлось одной воспитывать своего единственного ребенка, так как отец внезапно умер, когда малышу не было и одного месяца. Позже, в 1937 году, желая спасти сына от преследований нацистов, мать-еврейка настояла на крещении Фридриха в католическую веру. Свой псевдоним художник образовал, переведя на немецкий первую часть своей фамилии, которая похожа на славянское слово (Сто — Hundert). Придуманное им для себя имя — переделка его первого имени Фридрих (в переводе на современный немецкий язык Фриденсрайх дословно означает богатый миром).
В 1948 году Хундертвассер недолгое время посещал Венскую академию изящных искусств. Тогда же он начал активно заниматься творчеством. Сильное влияние на него оказал Эгон Шиле .
Свою архитектурную концепцию он изложил в нескольких манифестах и воплотил во множестве проектов. Его Идеальный Дом — это безопасная уютная нора, которую сверху покрывает трава, но нора со множеством окон-глаз. В Новой Зеландии он построил такой дом, где крыша переходит по бокам в холм. На ней растёт трава, которую иногда приходят пощипать бараны.
Хундертвассер считал, что нельзя жить в одинаковых домах-коробках: людям от этого плохо. Каждый жилец имеет право высунуться из своего окна и раскрасить или как-то иначе изменить стену вокруг него, куда рук и кисти хватит (не говоря уже о внутренности дома). Он возглавил несколько проектов по реабилитации бывших мануфактур — унылых коробок, которые он превращал в сказочные терема. Как и Гауди, Хундертвассер широко использовал битую керамическую плитку: делал из неё мозаику, расцвечивающую до этого ровную и тоскливую поверхность. Он также насаживал на дома золотые или голубые купола-маковки, нарушающие монотонность прямой крыши, и оборудовал в стенах ниши для деревьев. Самый известный такой проект — KunstHausWien — выставочный зал в Вене. Идея с «деревьями-квартиросъёмщиками» не случайна: Хундертвассера занимала экология, и он считал, что предоставить деревьям и траве место в доме и на нём — хоть какая-то компенсация за урон, который индустриальное общество наносит природе. Из занимательных фактов, стоит заметить что Хундертвассер всегда носил разные носки. И когда люди спрашивали его: «Почему вы носите разные носки?», он всегда отвечал: «А почему, собственно, вы носите одинаковые?!» Графика и живопись Хундертвассера многоцветна, геометрична, изобилует вариациями спиральных структур. На первый взгляд может показаться, что она абстрактна, но это не так: за каждой картиной стоит объяснение, целая концепция . Чаще всего он изображает дома и окна.
В 1959 году Хундертвассер устроил в Гамбурге перформанс с непрерывной линией. Пока зрители толпились в помещении, ожидая представления, Хундертвассер, ползая буквально под ногами у них, начал вести свою линию, выбрав точку внизу стены. В течение двух дней и двух ночей он и два его друга, Базон Брох (Bazon Broch) и Харальд Шульт (нем. Harald Schult), непрерывно рисовали линию на стенах — сначала черным, потом красным, при свете свечей, когда власти отключили электричество. Перформанс прервали, когда линия достигла высоты 2,5 м. Хундертвассер сетовал, что ему не дали завершить задуманное и добраться до точки в центре потолка, где бы линия-спираль нашла своё завершение. В знак протеста художник отказался от должности доцента в Высшей школе искусства на Lerchenfeld и покинул Гамбург.
Любимое живое существо Хундертвассера — улитка с домиком на спине.
Хундертвассер много работал также над дизайном государственных флагов, монет, почтовых марок. В 1999 году он приступил к своему последнему проекту, получившему название «Зеленая цитадель Магдебурга».
Художник скончался 19 февраля 2000 года в Новой Зеландии.
Хронология
- 1929 — умирает отец годовалого Фридриха.
- 1943 — практически все его родственники-евреи, включая бабушку и тётю, были отправлены в концлагерь и там были убиты нацистами.
- 1948—1949 — после окончания гимназии Штовассер поступил в Венскую Академию Искусств, но прекратил учёбу через три месяца.
- 1949 — Штовассер принял фамилию Хундертвассер. Поездка в Италию
- 1950 — Пребывание в Париже
- 1951 — Путешествия в Марокко и в Тунис
- 1953 — Хундертвассер рисует свою первую спираль
- 1958 — Провозглашает в монастыре Зеккау свой манифест против рационализма в архитектуре. Первый брак в Гибралтаре, который длился до 1960.
- 1959 — Должность доцента в Высшей Школе Искусств в Гамбурге
- 1961 — Пребывание в Японии, написание картин на острове Хоккайдо. Успешная выставка в Токио, получение премии Майнити.
- 1962 — Женитьба на Юко Икэваде (брак длился до 1966).
- С 1967 — успех, высокий спрос на его плакаты, графику, постеры.
- 1972 Участие в телевизионном шоу Wünsch Dir was (Пожелай себе что-то), с обсуждением художественного оформления крыш и фасадов домов.
- 1978 Разработка Манифеста Мира и Знамени Мира на Ближнем Востоке.
- С 1981 — должность профессора в Академии Искусств в Вене, до 1997. Получение Большой Австрийской Премии Искусств и Премии за защиту природы.
- 1983 Начало строительства дома Хундертвассера в Вене.
- 1984 Выступление против проекта электростанции в Хайнбургер-Ау около Вены, создал плакат Хайнбург — свободная природа — наша свобода.
- 1985 открытие Дома Хундертвассера в Вене.
- 1988 проект новой системы оформления автомобильных номеров в Австрии, который не был реализован; начало работы над котельной в Шпиттелау в Вене.
- 1990 открытие придорожного ресторана в Бад-Фишау в Нижней Австрии.
- 1991 открытие галереи работ Хундертвассера (Кунстхаус) в Вене.
- 1992 Художественное оформление фасада теплоэлектроцентрали в Шпиттелау в Вене.
- 1995 Публикация Библии с иллюстрациями Хундертвассера.
- 1997 Строительство деревни на горячих источниках в Блюмау в Штирии.
Архитектурные проекты
Хундертвассер реализовал множество архитектурных проектов:
- Австрия
- Дом Хундертвассера, Вена, 1983—1986
- Mierka Getreidesilo Кремс-на-Дунае, 1982—1983
- Rupertinum, Зальцбург (Zungenbart), 1980—1987
- Церковь Святой Варвары, Бернбах, 1987—1988
- Деревенский музей, Ройтен, 1987—1988
- Текстильная фабрика Рюфф и художественное оформление номеров домов, Цвишенвассер, 1988
- Котельная Шпиттелау Вена, 1988—1997
- Придорожный ресторан в Бад-Фишау, 1989—1990
- Кунстхаус (галерея), Вена, 1989—1991
- Торгово-выставочный центр (деревня Хундертвассера), Вена, 1990—1991
- Целебный источник, Цветль, 1992—1994
- Pavillon bei der DDSG Blue Danube Ponton Wien, 1992—1994
- Спиральный источник I, Линц, 1993—1994
- Онкологическая больница, Грац, 1993—1994
- Посёлок термальных источников, Бад-Блумау, 1993—1997
- Германия
- Фабрика Розенталь, Зельб, 1980—1982
- Детский сад Хеддернхайм, Франкфурт-на-Майне, 1988—1995
- Экологический дом, Хамм, парк Максимилиана 1981/1982
- Дом на лугах Бад-Зоден (Таунус), 1990—1993
- Wohnen unterm Regenturm (Жить под Башней Дождя) Плохинген на Неккаре, 1991—1994
- Гимназия Мартина Лютера, Виттенберг, 1997—1999
- «Лесная спираль» Хунтертвассера, Дармштадт, 1998—2000
- Кафе в Гамбурге, 1998—2000
- Вокзал природы, Ильцен, 1999—2001
- Детский сад, Вюльфрат, 2001
- Зеленая Цитадель Магдебурга, Магдебург, 2004—2005
- Ronald McDonald Дом Хундертвассера организации McDonald's Kinderhilfe в Эссен/Гругапарк
- Музей Хундертвассера в Абенсберге, открытие 23 апреля 2007
- США
- Винарня «Дон-Кихот» в долине Напа, 1992—1999
- Новая Зеландия
- Общественный туалет в Кавакава, 1999
Напишите отзыв о статье "Фриденсрайх Хундертвассер"
Примечания
Ссылки
- [www.kunsthauswien.com/ Официальный сайт Хундертвассера]
- [beiunsinhamburg.de/2010/хундертвассер-–-природа-в-архитектур/ Статья о Ф. Хундертвассере]
- [dw.de/p/1Dqcx/ Волшебник плавных линий: архитектура Хундертвассера в Германии]
Отрывок, характеризующий Фриденсрайх Хундертвассер
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…