Хупперт, Хуго

Хуго Хупперт
нем. Hugo Huppert
Дата рождения:	5 июня 1902(1902-06-05)
Место рождения:	Бельско-Бяла Польша
Дата смерти:	25 марта 1982(1982-03-25) (79 лет)
Место смерти:	Вена Австрия
Гражданство:	Австро-Венгрия Австро-Венгрия → Польша Польша → Австрия Австрия → СССР СССР → Австрия Австрия
Род деятельности:	прозаик, поэт, переводчик, критик
Годы творчества:	1934-1982
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	рассказы, стихотворение, эссе, очерк
Язык произведений:	немецкий

Хуго Хупперт (нем. Hugo Huppert; 5 июня 1902, Билиц, Силезия, ныне Бельско-Бяла, Польша — 25 марта 1982, Вена) — австрийский прозаик, поэт, переводчик и критик, сторонник марксизма, долгое время связанный с Советским Союзом.

Жизнеописание

Хуго Хупперт родился в семье австрийского государственного служащего в силезском городе Билиц (нем. Bielitz, ныне Бельско-Бяла), которое тогда было в составе Австро-Венгрии. Ещё подростком он заинтересовался марксистской идеологией. С 1920 года принадлежал к восточносилезскому подразделению молодёжного Рабочего движения, а в 1921-м, изучая государствоведение в Венском университете, стал членом Коммунистической партии Австрии. Получив диплом под руководством Ганса Кельзена в 1925 году, он переехал в Париж и начал изучать социологию в Сорбонне. Там он познакомился с Анри Барбюсом, Жоржем Дюамелем и Жаном Кокто.

В 1926 году Хупперт вернулся в Вену. После июльского восстания 1927 года ненадолго попал в тюрьму, а потом поехал по приглашению в Москву, где с марта 1928 года до сентября 1932-го работал в Институте Маркса и Энгельса, принимая участие в издании «Собрания сочинений Маркса и Энгельса» (Marx-Engels-Gesamtausgabe). В 1933—1935 годах он изучал литературу в московском Институте красной профессуры, где познакомился с Максимом Горьким. В то время Хупперт много путешествовал по СССР: в 1928 году посетил Среднюю Азию, в 1928 и 1929 годах — Север России, в частности Карелию, в 1933-м — Урал и Западную Сибирь, а в 1934 году — Украину и Крым. В 1928 году в Москве он подружился с Владимиром Маяковским и впоследствии перевел на немецкий язык его главные произведения. Это вдохновило Хупперта опубликовать в 1940 году первый из собственных стихов.

С 1934-го он работал редактором отдела культуры московской «Дойче централь-цайтунг» («Центральной немецкой газеты» — органа немецкой секции Коммунистического интернационала), а в 1936-м стал также заместителем главного редактора журнала Internationalen Literatur — Deutsche Blätter («Всемирная литература — немецкие страницы»), который тогда возглавлял Иоганнес Роберт Бехер. Во время Большого террора в СССР Хупперт втянулся в сталинскую кампанию преследования — в том числе и коммунистов. Коллеги по перу считали его доносчиком. В частности, в «Центральной немецкой газете» Хупперт критиковал кадровую политику Андора Габора, которая якобы означала уклон от партийной линии. Осудил двуличность своего предшественника на посту во «Всемирной литературе — немецких страницах» Карла Шмюкле и, по словам самого обвиняемого, назвал его заклятым врагом. Поэтому в марте 1938-го Карла Шмюкле арестовали и расстреляли. Кроме того, Хупперт сам делал доносы органам.

В том же году НКВД арестовало самого Хупперта. В 1939-м он вышел из тюрьмы и до 1941 года преподавал на должности доцента в Литературном институте имени Горького. Тогда к 1944-го работал в политической администрации Красной Армии, в летом этого года стал личным секретарем Ильи Эренбурга. Затем работал в Национальном комитете «Свободная Германия». Кроме того, Хупперт учительствовал в так называемых фронтовых антифашистских школах (нем. Antifa-Schulen) для немецких военнопленных.

С 1944 года, как офицер Советской армии, Хупперт участвовал в освобождении Румынии, Венгрии, Словакии, Нижней Австрии и самой Вены. Получил звание майора. После войны поселился в Вене и с 1945-го по 1949 год работал в редакции «Австрийской газеты» (нем. Österreichische Zeitung). В 1949 году его отозвали в Советский Союз, где поселили в Тбилиси, но позволяли ездить в научные командировки в балтийские республики. 4 апреля 1956 года, после XX съезда КПСС, когда началась десталинизация, Хупперт вернулся в Вену. В 1963-м снова перебрался в СССР, где пробыл длительное время.

В 1946-м Хупперт поступил в австрийское отделение ПЕН-клуба, но в 1957 году его исключили за то, что одобрил вторжение советских войск в Венгрию, которые подавили восстание. Затем стал членом ПЕН-клуба Германской Демократической Республики. В 1969 году Хупперт получил от президента Австрии звание почётного профессора — за своё творчество в целом. Он также стал лауреатом Премии имени Генриха Гейне от Министерства культуры Германской Демократической Республики (1964), Государственной премии ГДР (1967) и Художественной премии ГДР (1976), в 1977 получил Австрийский почётный знак «За науку и искусство» (первого класса).

Гупперт умер в Вене в 1982 году.

Творчество

Как литератор, Хуго Хупперт творил в жанре социалистического реализма. Ценность представляют и его переводы. К такому виду творчества он обратился в 1936 году, начав переводить Маяковского. Произведения этого поэта он переводил на немецкий всю свою жизнь, особенно с 1963-го и позже. С русского он перевёл стихи и прозу Николая Тихонова, Константина Симонова, Андрея Вознесенского, Александра Твардовского и Исаака Бабеля. Пробыв в ссылке в Тбилиси семь лет, он перевёл поэму «Витязь в тигровой шкуре» Шоты Руставели. С украинского переводил произведения Шевченко. В 1972 году Хупперт получил премию Советского фонда мира за переводы произведений советской литературы на немецкий язык.

Библиография

• Чистова В. «Всё, что я сделал, всё это ваше…». Вопросы литературы, 1960, № 6
• Reinhard Müller: Die Säuberung — Moskau 1936 — Stenogramm einer geschlossenen Parteiversammlung. Reinbek 1991, ISBN 3499130122
• Reinhard Müller: «Das große Reinemachen». Die «Säuberung» des Marx-Engels-Instituts im Moskauer Tagebuch Hugo Hupperts. Dazu: Dokumentation. Hugo Huppert. Aus den Tagebuchaufzeichnungen 1930/31. In: Beiträge zur Marx-Engels-Forschung. Neue Folge. Sonderband 3. Stalinismus und das Ende der ersten Marx-Engels-Gesamtausgabe (1931—1941). Argument, Hamburg 2001, ISBN 3-88619-684-4, S. 347—370.
• [www.klahrgesellschaft.at/Huppert.html Общество Альфреда Клара. «Информация о Хуго Хупперте»]
• [rotpunkt.kpoe.at/news/article.php/2007050115394878 Rotpunkt — KPÖ Margareten. «Биография Хуго Хупперта»]
• [portal.d-nb.de/opac.htm?query=Woe%3D118554905&method=simpleSearch Литература, связанная с Хуго Хуппертом] в каталоге Немецкой национальной библиотеки
• [www.planetlyrik.de/wladimir-majakowski-gedichte/2010/11/ Planet Lyrik. Wladimir Majakowski: Gedichte]

Ссылки

• Хупперт Хуго — статья из Большой советской энциклопедии.
• [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke8/ke8-3502.htm Хупперт Хуго] // Краткая литературная энциклопедия

Отрывок, характеризующий Хупперт, Хуго

– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.