Хурритская клинопись

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Для записи текстов на хурритском языке клинопись стала применяться на рубеже третьего и второго тысячелетий до н. э. Самые поздние известные тексты относятся к последним векам второго тысячелетия.

Из-за большего территориального разброса (от столицы хеттов Хаттусы до южной Месопотамии) в разное время и в разных местах хурритские тексты записывались различными орфографическими системами: староаккадской, вавилонской, хуррито-хеттской, митаннийской.

Вавилонская орфография использовалась для текстов из Мари, шумерско-хурритской билингвы, имён собственных из Вавилонии и Ассирии. Унаследованные из аккадского знаки для обозначения глухих и звонких последовательно использовались и для передачи глухих и звонких в хурритском языке. Напряженность специально не передавалась.

Хуррито-хеттская орфография характерна для хуррито-хеттской билингвы и возможно текстов из Хаттусы. Глухость-звонкость не передавалась, зато напряжённые фонемы передавались удвоением согласных.

Наиболее оригинальной и последовательной стала т. н. митаннийская орфография, отражённая прежде всего в «Митаннийском письме», а также в других документах митаннийской канцелярии.

В таблице показаны соответствия силлабограмм митаннийской орфографии хурритским фонемам.

_a _e _i _o _u a_ e_ i_ o_ u_
p~b pa pí (BI) pu ap e/ip up
t~d ta te ti at e/it ut
k~g ka ké (GI) ki ku(GU) ku8 ak e/ik uk
f~v wa/e/i/u (PI) aw (AB) e/iw (IB) uw (UB)
c~ʒ sa si/e su
s~z sà(ZA) sé/sí (ZI) sú (ZU) as e/is us
š/θ~ž/ð ša še ši šu
x~ğ ḫa ḫé ḫi ḫu a/e/i/uḫ
w ú-a ú-e ú-i ú-u ú-ú? a-ú e-ú i-ú u-ú ú-ú?
m ma me mi mu am e/im um
n na né/i nu an en in un
l la le/i lu al el il ul
r ra re/i ru ar e/ir ur
Ø a e i u ú

Как видно из таблицы в митаннийской орфографии использовалось 43 знака для последовательностей (C)V, 34 — для VC, всего несколько знаков CVC и очень ограниченное число наиболее распространенных детерминативов и логограмм.

Логическое завершение в митаннийской орфографии получили тенденции, присутствовавшие в других орфографиях, в передачи фонационных противопоставлений. Так как фонологическую значимость в хурритском имеет противопоставление напряжённых и ненапряжённых согласных, причём первые были всегда глухими, а вторые озвончались между гласными, в ранних текстах глухие и звонкие серии могли использоваться в одних и тех же позициях, либо в зависимости от позиции в слове. В митаннийской орфографии, чья организация стремилась к максимально полному сведению на нет полифонии и омофонии, для каждого типа слога использовался только один слоговой знак, либо из глухой серии, либо из звонкой, обычно наиболее частотный. Напряжённые же согласные последовательно обозначаются двойными написаниями типа VC1-C1V.

В вокализме митаннийская орфография последовательно различает U и Ú, которыми по всей видимости обозначаются гласные /o/ и /u/ (так как Ú используется также для полугласного /w/). В велярной серии знаки KI и KU используются для передачи слогов ki/gi и ku/gu, в то время как знаки GI и GU практически без исключения используются для слогов ke/ge и ko/go. Однако такое перераспределение звонких и глухих серий было сделано только для велярных, в зубной и губной по одному знаку используется и для слогов на -u, и для слогов на -o.

Для некоторых хурритских фонем в исходной клинописи не было готовых знаков, и поэтому их передача в митаннийской орфографии не всегда до конца ясна. Так, для отсутствовавшего в шумерском губного спиранта или сонанта ещё в аккадском был приспособлен знак PI, который использовался независимо от качества гласного (чем напоминал консонантный принцип письма). С близкой целью использовался и знак Ú, что учитывая общую тенденцию митаннийской орфографии избегать полифонии, может свидетельствовать о наличии в хурритском как минимум двух фонем: f/v (знак PI) и w (знак Ú). Одним из нерешённых вопросов этой системы орфографии является звучание знаков серии на Š-, которым при записи угаритским консонантным алфавитом соответствуют межзубные ṯ/ḏ. Поэтому разные исследователи предполагают, что знаками этой серии передавались шипящие сибилянты (š/ž), свистящие сибилянты (s/z) или межзубные спиранты (θ/ð).



Примечание о транслитерации

В транслитерации одинаковые чтения разных знаков традиционно помечаются знаками акута, грависа и нижними индексами: U, Ú (или U2), Ù (или U3), U4 и т. д. (выбор индекса обусловлен частотностью употребления того или иного знака в данном значении в текстах новоассирийской эпохи).

Напишите отзыв о статье "Хурритская клинопись"

Литература

  • Gragg G. B. Other languages: Hurrian // Daniels P. T., Bright W. (Eds.) The world’s writing systems. New York: Oxford University Press, 1996. (pp. 58-71)

Отрывок, характеризующий Хурритская клинопись

– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.